могу ничего написать»!? Чушь! Ты _в_с_е_ напишешь. Все преодолеешь! Предсказываю тебе. Поверь в себя, мне поверь, чудачка! Ты — _с_и_л_а! Не бойся, в преодолевании-то и радость. Пиши так, будто рассказываешь самому дорогому, кого не можешь обмануть, — как бы со-вестью своей пиши. Ведь ты же _т_в_о_р_и_л_а, в письмах! И — ка-ак! Ольгушонок гадкий, не смей принижать себя! Не позволяю, я, я, — а я _н_е_ ошибаюсь. Я — тертый, о-чень. Все считались в былых жюри с моим решением! Я открывал дарования, и не ошибался. И — ставил крест на «наглых», на пустобрехах… — и никогда не обманулся. Бунин со мной повозился из-за своих «любимчиков», которые ему «песни пели», в глаза. В Москве, эн когда! Звали меня — «кипучим», «неистовым» 608а. Я был неумолим, раз дело доходило до моего искусства. Я его берег в других. Оля, ты — все можешь, мне поверь! Это не моя любовь говорит, это — моя правда. Не будь правды, я не толкнул бы любимую больше всего в свете — на разочарование. Ты будешь писать, я тебе дам силу, _т_в_о_ю. Я тебя всему научу. И ты это поймешь с полслова, _к_а_к_ надо приступать. Да ты же _с_а_м_а_ уже можешь — _в_с_е! Купальщики, не умеющие плавать, велосипедисты, не умеющие ездить, не смогут уловить, точно, миг, когда они _у_ж_е_ _у_м_е_ю_т. Так и тут. Неудачи… — прекрасно. Еще проба — прекрасно. Еще… — отлично. И — п_о-ш_л_а-а… — и — уже не оторвешься. Пиши о детстве, — о чем хочешь. Ты — умна, шельмочка, затмишь всех, вот тебе мой суд. Ты умеешь — _в_и_д_е_т_ь, воображать. У тебя _с_в_о_и_ слова, и будто _с_в_о_я_ манера, в ритм твоему _м_и_р_у. Пойми, _т_а_к_о_г_о_ нет ни у кого! Ты непостижимо сложна-богата! _Ж_и_в_и_ в творчестве твоем — и только. И как же будешь страдать им, и как же будешь им счастлива! Сны пиши, что хочешь. Видения ночные. Напиши «Церковные цветы», ваш праздник. Я тебе сознательно предложил труднейшее — «Восточный мотив», но ты не хочешь в него _в_ж_и_т_ь_с_я. Да, трудно, но тебе — по силам. Напиши, как Сережа едет к невесте, — допустим… — и везет «ландыши»… — и — что было с ним, как отморозил уши, и заморозил ландыши. Как отогревал их на снегу. Плети, выдумывай, смеши даже. Все — для практики. В твоем опыте — бездна тем. Да одна поездка с шефом — не оконченная, оборванная умело… — продолжение следует! — на телефонном разговоре с вокзалом: «спальные места!» Изволь досказать, иначе я рассержусь. Я теперь очень крепок, никакие «рискованные места» меня не шатнут: я тебе верю, Ольга, — дай же мне чуть потерзаться ревностью о… тебе! Оля, Бога зови, молись: «Господи, дай мне _в_о_л_и, радостной воли к работе!» Все. «Благослови, Господи!» И не смей больше писать «отчаяния». Я тебе столько написал, а ты все не получила? — _т_о_г_д_а_ еще не получила. Теперь — с тобой. И ты — в тревоге? что я «форсирую»? Нет, делай так, как _м_о_ж_н_о. Одного страшусь: увидишь меня — и отвернешься, разочаруешься… — Но я — для себя — я уже себя связал с тобой. Ты не жалей меня, ты о себе думай… Теперь не все смогу дать тебе, как бы хотел. Но будет — _в_с_е, для тебя, творящей. А в России — _в_с_е, _в_с_е. Ты _в_с_е_ мои права получишь, и сделаешь, как _н_а_д_о. Ты любишь мою сущность? Она — верна, ты не ошибешься в ней. Она — в книгах. А в жизни… я — по тебе, Олёк. Только _н_е_ молодой. Но ты… особенная. И мое письмо, где я остерегаю тебя, не порывать безоглядно… я хотел бы взять назад. Но совесть мне не позволяет. Взвесь _в_с_е. Мой «уют» скромный, без лакировки, без «бобрика». Пока, да. Т_а_м_ — было бы _в_с_е. Но ты — особенная, ты — от Храма, Оля. Ты — чудесна. Как люблю тебя, и как я недостоин тебя! — Еще пошлю духи: «Сирень» и «Душистую фиалку», жаль, «Жасмина» нет, редкие это, вышли. Еще: бретонские крепы, их надо подсушить, тогда чудесны. Еще: бисквиты, с сюрпризом. Тоже подсушить. Еще: «сухих бананов», это не изюм, увидишь. Угощай твоих. И — прошу — _ж_и_в_и_ духами! Не храни. А грушку-ту? Оля, все съешь, я для тебя все старался. Возьмет ли монах посылку? Ну, постараюсь — раз — очаровать его. Он, должно быть _н_е_ читал меня, несчастный. Писал ли тебе? Романовы меня читают, любят: Ксения, Ольга тоже. Вчера у Герлэн хотел бы все купить для тебя. Когда я попадаю в хороший магазин — все хочу купить, когда в хорошем настроении — я расточитель по природе, шалый. А когда люблю — всегда в хорошем настроении. Оля знала это. И сердилась. Однажды я у Эйнем накупил на 100 руб. всяких коробок. У Елисеева — кульки закусок, на 20 чел. — что на глаза попало. Люблю… это только 2-й раз в жизни, но оговорюсь: такое, как с тобой — впервые. Тогда я любил сильно, светло. Теперь я люблю не только сильно и светло: теперь я _с_о_з_н_а_ю, _к_а_к_ я люблю. Пьют вино по-разному. Теперь я пил бы — пью! — понимая, что пью чудесное вино, не только пью, но и сознаю, что пью со вкусом, что понимаю и ценю, что пью, _к_а_к_о_е_ вино пью! Ты, понятка, все поняла, ты — мое _в_и_н_о_ _ж_и_в_о_е! Мы оба пьем и ценим _н_а_ш_е_ вино, мы пьем друг друга. И как же небывало-странно! мучительно и — сладко, — я. Ты… тоже? О, прекрасная моя Олюша… как хочу с тобой молиться! Если бы — в глухом монастыре, твоем, из костромских, весной, в посту… в елках бы идти, в березах, талых… галки кричат весенне… капель родная… — и я держу тебя, и звезды над нами… мы от всенощной идем… куда-то… в теплые покои… там лежанка, жарко… там твоя белая кроватка, Оля… я приношу тебе горячий чай… просфорный хлеб, как на Валааме… — я ножки твои кутаю, я сижу у твоей подушки… сердце слушаю, твое, как оно ровно бьется, и теплоту твою целую… и шепчу — люблю… о, моя девочка, моя родная Оля… как мы чисты, как мы хорошо с тобой говеем… завтра будем приобщаться, после исповеди. Грехи? Нет у тебя грехов… мечты… И солнце же какое завтра! и — в ветре, вешнем ветре, березы плещут голыми ветвями… и лужи, лужи, в солнце… Ах, Олечек… глаза твои, в них небо, _с_в_е_т! Целую, всю целую. Твой Ваня
7. II — Завтра
