Элла переминается с ноги на ногу, похоже, у нее аллергия на комплименты. Затем начинает играть со своими волосами, пропуская красно-каштановые пряди между пальцами.
— Уверена, что есть более подходящие прозвища. — Она обдумывает их. — Мог бы называть меня понедельником. Никто не любит понедельники.
— Так уж получилось, что я люблю понедельники, но я немного нонконформист3.
На ее лице мелькает еще одна крошечная улыбка, когда она снова смотрит на меня из-под длинных, черных ресниц.
— Знакомо.
— Наверное, у нас все-таки есть что-то общее.
Сначала я боюсь, что она замкнется в себе. Убежит. Запрыгнет на свой красный велосипед и оставит меня в пыли, превращая нашу зарождающуюся дружбу в простую тень, которая исчезает в свете ее стремительного бегства.
Но все, что она говорит, это:
— Хочешь сыграть еще один раунд?
Мое сердце замирает от перспективы провести с ней больше времени, от осознания того, что она впускает меня, пусть даже таким незначительным образом. Потому что я знаю, что это не пустяк — не для Эллы. Она запрограммировала себя на то, чтобы не подпускать людей. Я распознаю признаки, потому что также хорошо обучен уклоняться от эмоций. Как две стороны одной медали, мы оба овладели искусством держать мир на расстоянии вытянутой руки, превратив одиночество в свой щит.
Но ее броня ослабла. Ее щит приопущен.
Я проник внутрь.
Подхожу к куче палок и вытаскиваю еще две из уменьшающейся кучки.
— Хорошо, Солнышко. Лучший из десяти. Если я выиграю, ты пойдешь со мной на «Осенний бал». — Затем добавляю, на всякий случай: — Как друзья.
Она поджимает губы.
— Ни за что.
— Отлично. Значит пойдешь со мной на музыкальный фестиваль. Моя любимая группа играет в Ноксвилле. — И снова добавляю: — Как друзья. Мы можем пригласить Бринн и Маккея и сделать это совместным мероприятием.
В ее глазах мелькает задумчивость, когда она изучает меня, обдумывая условия. Затем со вздохом уступает.
— Договорились.
Я улыбаюсь от уха до уха, протягивая ей палочку.
Мы проводим вторую половину дня, бросая палочки с моста, бегая туда-сюда от перил к перилам и наблюдая, как вода решает нашу судьбу. Каждый раз, когда мы отпускаем ветки, Элла хватает меня за запястье, чтобы перетянуть на другую сторону моста, как будто это инстинкт — как будто я не знал бы, куда идти, если бы она не вела меня за руку, — и каждый раз от ее прикосновения по моей коже пробегают мурашки.
Мы играем в палочки Винни-Пуха, пока солнце не опускается ниже и не пролетает час.
Это глупо.
Это просто.
Думаю, как раз то, что нам нужно.
Элла умудряется выходить победительницей в каждом раунде, ее палочки всегда в последнюю секунду отрываются от моих, что заставляет девушку победно вскидывать руки, пока солнечные лучи освещают ее в новом свете.
В итоге она побеждает.
И все же, когда я ухожу с моста, чтобы пойти поплавать, с ее легкой улыбкой запечатленной в моей памяти… такое чувство, будто это я выиграл.
***
Я не хотел засыпать.
Приоткрываю веки, на ресницах трепещут блики заходящего солнца. Розовый, золотой, оранжевый.
Оранжевый.
Я сразу же думаю о ней.
Приподнимаюсь на локтях и поднимаю взгляд к мосту надо мной. Ее велосипед все еще стоит там, прислоненный к потертым перилам. Прошло по меньшей мере два часа с тех пор, как мы сбросили палочки с моста, но ее велосипед все еще там.
Проблема в том, что я не вижу Эллу.
Голоса проникают в мое затуманенное сном сознание, когда я полностью сажусь и провожу обеими руками по лицу. Я отключился после купания, глядя в небо и считая облака. Иногда я дремлю у озера, поскольку ночные кошмары отца часто мешают мне спокойно спать по ночам.
Но сегодня я дремал здесь слишком долго. Папа будет волноваться, если, конечно, он трезв и в здравом уме. Маккей скоро придет за мной.
А велосипед Эллы все еще стоит на мосту.
Когда налетает легкий ветерок, до меня снова доносятся голоса, возвращая к реальности. Я оглядываюсь по сторонам. Вдоль кромки воды растут большие деревья, но в нескольких ярдах есть небольшой причал, где иногда собираются ребята из школы, чтобы выпить и покурить травку.
Потянувшись за своей брошенной футболкой, я натягиваю ее через голову и морщусь, когда ткань соприкасается с солнечным ожогом на моей коже. О чем я думал, решив вздремнуть под прямыми солнечными лучами?
Но солнечный ожог становится наименьшей из моих забот, когда я слышу крик.
Я вскакиваю на ноги, оглядываюсь на мост, потом на брошенный велосипед.
Сердце бешено колотится в груди.
— Отпусти меня!
И я, черт возьми, бегу со всех ног.
Рыхлая земля и сорняки взметываются в воздух, когда я продираюсь сквозь кустарники, убирая с пути ветки и листья. До причала совсем недалеко. В последних лучах заката видны четыре фигуры, борющиеся на выступе старого пирса. Энди и несколько его футбольных приятелей.
И Элла.
Элла.
Они издеваются над ней. Бросают ее оранжевый рюкзак туда-сюда друг другу, над головой, в недосягаемости.
— Отдай! — кричит она, безрезультатно подпрыгивая на цыпочках.
— Эй! — кричу я, сложив ладони рупором у рта.
Головы поворачиваются в мою сторону. Энди замечает меня и смеется, салютуя мне. Я ускоряю шаг. Еще двое одноклассников топчутся у начала причала, с ликующим видом развлекаясь. Чертовы животные. Я бросаюсь вперед, несколько раз поскальзываюсь, спускаясь по крутому склону, и оцарапываю заднюю часть голени о колючие заросли. Но мне все равно.
— Пришел насладиться зрелищем, Мэннинг? — окликает меня Энди, наблюдая за моим приближением.
— Оставь ее в покое, черт возьми, — рычу я в ответ.
Элла выглядит испуганной. Слезы текут по ее раскрасневшимся щекам, волосы растрепаны. Она бросает на меня быстрый взгляд, прежде чем наброситься на Энди и ударить его обоими кулаками.
— Ты засранец! — Она колотит его по спине, пока тот не разворачивается и не подхватывает ее прямо под зад.
Когда добираюсь до дна оврага, два придурка-футболиста останавливают меня, блокируя попытку спасения. Хит хватает меня за одну руку, а его друг, Лисбон — за другую. Оттаскивая меня назад. Удерживая.
Энди взваливает Эллу на плечо. Она все еще бьет кулаками по его спине, царапает ногти, ее протесты эхом разносятся в тишине сумерек. Другой парень с громким всплеском бросает ее рюкзак в озеро. Элла вскрикивает. Энди топает к краю пирса, девушка извивается и брыкается на его массивном плече.
Я пытаюсь вырваться из захвата двух человек, но они сжимают меня еще крепче, ногтями впиваются в мои бицепсы. Ублюдки. Я убью их за это.
— Смотри, как я убираю мусор, Мэннинг, — говорит Энди, насвистывая и подходя ближе к воде. — Этой сучке здесь не место. Видел ее интервью, когда она защищала того больного ублюдка? Она ничем не лучше этого подонка. Туда ей и дорога.
Затем он швыряет ее в озеро, как тряпичную куклу. Мешок с рисом.
Мешок с мусором.
Ее крик разносится по лесу.
У меня сжимается сердце.
Энди отряхивает руки, словно очищая их от грязи.
— Пора очистить этот город от мусора.
Я рычу, как бешеная собака, борясь с двумя идиотами-качками, наблюдая, как Элла плюхается о поверхность и исчезает в мутном озере. Она всплывет в любую секунду, и эти ублюдки отпустят меня, чтобы я мог высушить ее и отнести домой. А потом я уничтожу их. Так или иначе. Пока не знаю как, но они точно за это заплатят. И будут чертовски сожалеть, что вообще к ней прикоснулись.
— Элла! — кричу я, чувствуя, как толстые пальцы впиваются в мою кожу.
Все смеются, кроме меня.
Все смотрят, как вода рябит и пузырится в том месте, где девушка ушла под воду.
Все ждут.
И ждут.
Я тоже жду.
Секунды превращаются в минуты, и страх пронзает меня, словно кинжал. Хит и Лисбон наконец ослабляют хватку. Их смех стихает, когда Элла не всплывает на поверхность.
