Могла бы и утром мне об этом сказать. Хотя, конечно, перчатки я бы снимать все равно не стал.
Очевидно самая важная деталь в облике этих идиотов в черном — перчатка на правой руке. Они прикидываются злодеями, скрывающими отпечаток в форме буквы «З» на большом пальце правой руки. Они могли бы с таким же успехом прикидываться супергероями, но это бы никак не сочеталось с их любовью к избиению людей в пустынных коридорах. Вообще говоря, затея с перчатками априори дебильная, потому что реальные суперзлодеи их не носят — это было бы слишком очевидно, а я в данном случае не в счет. Кстати, надо бы как можно скорее разжиться комплектом для создания фальшивых отпечатков пальцев, но я, к сожалению, пока не могу себе этого позволить по причине отсутствия денег.
Может, когда я вернусь домой, маме будет так приятно услышать, как я с успехом выдержал все злоключения, выпавшие на мою долю в доме Гордона, что она захочет сделать пожертвование в фонд покупки фальшивых отпечатков.
Девочка с зеленой лентой в волосах хихикает над замечанием Амалии по поводу позера. Все, кроме, естественно, самой Амалии, пытаются понять, какое я произвожу впечатление: такой ли я ненормальный, как она, или можно простить мне предполагаемую склонность к позерству ради того, чтобы я остался за столиком и продолжал распространять столь приятные девичьему сердцу эманации подростка мужского пола. Нет уж, девочки, простите, я пришел, чтобы всех расстроить.
— Амалия, — говорю я, придвигаясь неприлично близко, — хочу тебе кое о чем рассказать.
Лезу в передний карман джинсов и вынимаю свернутый черный носок с кружевом поверх резинки. Он принадлежит Амалии — это ясно с первого взгляда. Даже сейчас на ней пара абсолютно таких же носков. Крепко держа предмет женского туалета в руке, провожу им по носу, делая глубокий вдох. К счастью, носок чистый.
Амалия с ужасом смотрит на меня, потом на подруг. Выражение лица у нее беспомощное — она словно просит у них защиты и одновременно пытается объяснить, что для нее происходящее такая же дичь, как и для них.
— Где ты его взял? — визжит она так громко, что люди, сидящие за соседним столиком, оборачиваются, чтобы посмотреть, что происходит.
— Вытащил из штанов, — отвечаю я, заводя глаза в фальшивом экстазе, и вздыхаю с видом полнейшего удовлетворения.
Побледневшие девочки смотрят на нас, боясь даже пошевелиться, словно только что на их глазах произошло что-то ужасно неприличное.
— Хотел сказать тебе, Амалия, что я необыкновенно рад тому, что ты моя сестра. И что мы будем жить вместе, — продолжаю я, снова прикладывая к лицу носок.
— Что, черт возьми, ты делаешь?! — кричит Амалия, вырывая вещь у меня из рук.
Подружки решают, что все-таки я ненормальный. Собрав остатки завтрака, они поспешно встают из-за стола и ретируются.
— Мы просто хотим… оставить вас наедине, — говорит девочка с зеленой лентой в волосах.
— Девочки, подождите!
Убедившись, что подружек и след простыл, Амалия смотрит на меня с нескрываемой ненавистью. Если бы в глазах у нее были лазеры, как у мамы, я бы превратился в кучку пепла.
— Да что это за идиотский спектакль?!
Поскольку рядом с нам и уже никого нет, непокойно бросаю носок на стол и отодвигаюсь подальше от Амалии, восстанавливая границы личного пространства.
— Есть предложение, — объясняю я.
— Надеюсь, не руки и сердца, — ехидно произносит Амалия, складывая руки на груди и частично отворачиваясь от меня. — Ты же неудачник.
Гм. Предложить руку и сердце Амалии? Думаю, не стоит. Характер у нее слишком уж вспыльчивый, да к тому же, даже если не придавать особого значения этому фактору, все равно неприятно то, что у наших с ней детей было бы две бабушки и всего один дедушка. Это существенный минус.
— Я бы не хотел портить только что установившиеся между нами дружеские взаимоотношения, — говорю я. — Кроме того, ты же знаешь, я не любитель интимных отношений с домашними животными.
Рот Амалии раскрывается так широко, что можно сосчитать пломбы в зубах.
— Да не пошел бы ты…
В последний момент Амалия все-таки сдерживается, и конкретных директив, касающихся потенциального направления движения, я не получаю. Вероятно, после моей выходки с носком она решила, что я конченый извращенец и произносить при мне неприличные слова все равно что дразнить голодного куском колбасы. Плотно стиснув зубы, Амалия силится успокоиться и взять себя в руки.
— Послушай, — говорю я, убедившись, что завладел ее вниманием целиком и полностью, — я тебе не нравлюсь, и ты мне не нравишься.
Амалию, похоже, вторая часть заявления все-таки задевает, хотя заметно, что ей приятно осознавать, что у нас с ней общие чувства по отношению друг к другу, пусть и неприязненные.
— Я ничего не имею против твоей семьи, но я лучше глаза себе выколю шпажкой для морепродуктов, чем проведу у вас больше времени, чем меня заставит твой отец.
— Да пошел ты, Дэмиен.
— А мне казалось, ты спишь и видишь, как бы от меня поскорее избавиться. Ладно, как бы там ни было, предлагаю тебе совместно поработать над этим. Гордон считает, что мне необходимо преподать несколько «уроков супергеройства», в частности, научить меня летать. Но, строго между нами, мы оба знаем, что я — суперзлодей…
— А ты посмотри на свою руку, гений, — перебивает меня Амалия, саркастически усмехаясь, — у тебя там «X», а значит, еще неизвестно, кто ты на самом деле.
— Ты про это? — спрашиваю я, потирая большой палец. — Это вскоре изменится.
Амалия закатывает глаза.
— Тебе исполнилось шестнадцать раньше, чем мне, и ты, помнится, заявил, что всегда будешь первым. Ты что, все-таки надеешься, что научишься летать раньше меня? Чушь собачья.
— Я же уже сказал, что я не супергерой и никогда им не буду. И у меня хватит силы воли стать тем, кем я хочу быть.
Последнюю фразу я произношу, тыча пальцем в стол, чтобы подчеркнуть важность каждого слова:
— Я. Супер. Злодей.
Амалия тяжело вздыхает и пожимает плечами.
— Ладно, как скажешь, но папа думает, что тебе передались его способности.
Она пристально смотрит мне прямо в глаза, изучая реакцию.
— Алекс правильно сказал. Папа говорил об этом вчера вечером и утром, прежде чем уйти на работу. Но ты еще не проснулся, — добавляет она, намекая, видимо, на то, что мне следовало бы стыдиться своей лени. — Он придумал какой-то план. Сказал, что знает, «как придать тебе необходимое ускорение».
Досадливо морщусь. Даже само слово «ускорение» вызывает во мне желание забиться в укромный угол и тихо умереть. Нет, ну действительно, кто примет меня всерьез в качестве суперзлодея, если я буду уметь летать? Даже если «X» превратится со временем в «З», умение летать будет расцениваться другими злодеями как недостаток. Придется скрывать эту позорную тайну, а тайн и так у меня слишком много.
— Давай считать, что мы оба хотим, чтобы по окончании шести недель я не остался в вашем доме?
Амалия делает гримасу, без сомнения означающую, что ей будет крайне неприятно, если я застряну у них надолго.
— Слушаю тебя, — говорит она.
— Ты была старшей, а потом появился я и стал оспаривать первенство. Ясное дело, это несправедливо. Ты имеешь право на то, чтобы быть первой, согласна?
С этим Амалия не спорит. Слушая меня, она рассеянно отщипывает кусочки от бутерброда с арахисовым маслом и желе и скатывает из них шарики.
— Из-за того, что неожиданно в семье появился я, ты потеряла возможность достигнуть шестнадцатилетия первой, и значит, буква на твоем пальце, как ни крути, появится позже, чей на моем. Но я все-таки предлагаю тебе кое в чем меня обогнать: учиться летать первым я не хочу. Подумай сама, как еще ты можешь меня опередить? Мы вместе можем сделать так, чтобы такая возможность у тебя все-таки появилась.
В течение нескольких секунд Амалия обдумывает мое предложение.
— А какой тебе в этом прок? — наконец спрашивает она.
Я улыбаюсь.
— Как ты правильно заметила, остается малюсенький, крохотный шанс, что гены супергеройства, блуждающие во мне, скажем так, станут проблемой. А я бы не хотел доискиваться.
— Чего доискиваться? — спрашивает Амалия, двигая бровями в недоумении.
Я стараюсь в нескольких словах объяснить ей свое видение ближайшей перспективы.
— Умение летать исторически присуще супергероям. Если я освою его, для меня это будет огромным шагом назад, а если выяснится, что я все-таки унаследовал его сверхспособности, как считает старина Гордон, мне, возможно, уже никогда не удастся покинуть ваш дом. Я старший сын, следовательно, вполне возможно, они захотят отдать мне твою спальню на чердаке, так как она больше остальных. А тебе придется ютиться вместе с Джессикой всю оставшуюся жизнь.
Боже, как же лихо я научился лгать. Я же видел лестницу, ведущую на чердак — она невероятно крутая и расшатанная, к тому же перила практически отваливаются. Никогда в жизни, ни за какие блага я не поднимусь на чердак, даже если придется спать в тесной спальне Алекса до скончания дней моих. Но Амалии об этом знать не нужно.
