Подмигнув Гордону, я по-дружески подталкиваю его локтем под ребра.
Амалия, которой мои разговоры явно не нравятся, слушает нас с суровым видом. Однако, поняв смысл последней фразы, она раскрывает глаза так, что они чуть не выскакивают из орбит, и едва не давится попкорном, словно до этого момента ей не приходило в голову, что, даже несмотря на мое существование, Гордон мог делать это с кем-то еще, кроме Хелен.
— Боже мой… — с трудом произносит она, — нужно рассказать Тиффани.
— Амалия, это частное внутрисемейное дело! — кричит ей вслед Гордон, когда Амалия уже взбирается по трясущейся лестнице к себе на чердак. — Мне бы не хотелось, чтобы ты обсуждала подобные вещи с посторонними!
— Да, пап. Конечно, — отвечает Амалия, скрещивая пальцы. — Обещаю, что не скажу ей, что ты сделал это с суперзлодейкой.
Гордон в изнеможении прикладывает руку ко лбу. Смотрит вверх, в сторону чердака, потом переводит взгляд на меня, вероятно, решив, что разговор со мной важней потенциальной возможности утечки информации от Амалии к ее тупым подружкам.
— Так вот, мне кажется, — говорю я, возвращаясь к разговору, — что порой незазорно и напортачить. Человеку свойственно ошибаться. Никто не рождается однозначно хорошим или плохим. Все дело в том… что ты выбираешь на жизненном пути.
— И ты выбрал злодейство.
— Точно. Вот теперь ты меня понимаешь. Я…
Приходится прерваться, потому что Амалия снова топает по ступенькам вниз. Даже не топает, а несется, словно испуганный слон. Спустившись, она никак не может восстановить дыхание, но энергии у нее все равно предостаточно. По крайней мере на то, чтобы испепелить меня взглядом, хватает. В руке она держит какой-то предмет, и я лишь через несколько секунд понимаю, что это останки голубой мягкой игрушки — скорее всего, зайчика, ставшего жертвой акта вандализма.
— Ты!.. — рычит она голосом, клокочущим праведным гневом, тыча зайца мне в лицо трясущимися руками. — Это ты сделал. Тебе недостаточно того, что ты живешь в нашем доме, ходишь со мной в одну школу и позоришь меня перед подругами! Тебе еще нужно брать мои вещи и уничтожать их, ты, больной ублюдок, а потом засовывать в кровать, чтобы я их там находила!
Выдав эту тираду, Амалия набирает в грудь воздуха и смотрит на Гордона.
— Пап, зачем ты его сюда притащил? — спрашивает она, чуть не плача.
Гордон не отвечает ей. Вместо этого он решает обратиться ко мне.
— Дэмиен, я понимаю, что тебе непросто приспособиться к новой жизни, — говорит он спокойным голосом, в котором тем не менее явственно звучат обвинительные нотки, — но я не вижу причин срывать зло на сестре.
— Гм… простите, если я вас разочарую, но я этого не делал.
Действительно, чего еще ожидать в доме, где живут одни герои? Естественно, если случается что-нибудь нехорошее, первым делом в этом обвиняют злодея.
— Ты врешь! — кричит Амалия, теперь заливаясь слезами без всяких «чуть». — Голубой Кролик уже сто лет живет у меня. Папа подарил мне его на Пасху, когда мне было три года, а ты его убил!
— Мне казалось, ты считаешь, что игрушки в нашем возрасте нонсенс? Но как бы там ни было, я уже сказал, что не делал этого.
Я специально произношу «не делал» по слогам, на случай, если у Амалии проблемы со слухом и она не расслышала в первый раз. Да и как бы я мог пойти и спрятать этого дурацкого зайчика в ее постели, если для этого нужно подниматься по расшатанной лестнице, чего я конечно же не сделаю ни за какие блага.
— С какой радости я должна тебе верить?
Не дав мне ответить, она трясет головой, смотрит на Гордона и, развернувшись, отправляется наверх, по обыкновению топая, как слон.
— Дэмиен, — говорит Гордон, когда Амалия скрывается за дверью спальни, — тебе следует извиниться перед сестрой.
— Не перед сестрой, а перед сестрой наполовину, но неважно. И за что я должен извиняться? Что же ты за супергерой, если не можешь отличить невиновного от виноватого. Как много людей ты отправил за решетку лишь за то, что на большом пальце у них была буква «З»? Это типичный случай формального подхода.
— Делал ты это или нет, но она явно расстроена, а если бы ты извинился, это поспособствовало бы установлению между вами добросердечных отношений, и вам обоим было бы легче пережить этот непростой для всей семьи момент.
— Ты серьезно?
— Может быть, не сегодня, но хотя бы завтра, когда она немного успокоится.
Я предпочитаю промолчать и сделать вид, что не слышал всего этого идиотизма. Извиняться за то, чего я не делал? Нет, этого не будет.
— Когда нас прервали, — говорю я, прочистив горло кашлем, — я как раз говорил, что мне нравится злодейство. И моя жизнь, такой, какой она была, когда ты меня из нее выдернул, тоже мне нравилась. Я хочу, чтобы суперзлодеи считали меня своим. Я хочу учиться в Вилморе. Хочу, чтобы моя подруга была суперзлодейкой. Сам знаешь, что говорят: суперзлодейки самые горячие.
Сделав паузу, я наклоняюсь к нему.
— Ведь ты и сам это знаешь, верно? — спрашиваю я театральным шепотом. — Тебе же есть с чем сравнивать?
Гордон поднимается с кушетки, удрученно размахивая руками.
— Все, разговор окончен, — заявляет он, уходя.
— Ладно. Значит, я буду продолжать ходить в перчатках, скрывая букву «X». А когда придет набор для создания голографического отпечатка в виде буквы «З», перчатки сниму. Лучше, наверное, заказать доставку не сюда, а на мамин адрес, так как набор изготавливается индивидуально, и занимает этот процесс от четырех до шести недель. Наверняка к этому времени я уже буду дома. Если все и дальше пойдет в том же духе, чтобы доказать, что я не супергерой, много времени не понадобится.
— Мы еще поговорим об этом позже, а пока я хочу, чтобы ты кое о чем подумал. Другие люди могут поступать, как им вздумается, и их поступки не влияют так кардинально на то, кем они станут. А ты сейчас на перепутье. Ты можешь стать героем или злодеем, и все дело в том, как ты себя поведешь. Я надеюсь, ты сделаешь правильный выбор.
* * *
На следующий день Сара приходит в школу в огромных очках, похожих на те, в которых работают ученые в лабораториях из фантастических фильмов. Помимо очков на голове у нее большой металлический шлем. Такое впечатление, что она хотела одеться роботом на карнавал, но забыла оставшуюся часть костюма дома. «Очки» похожи на два разделенных окуляра бинокля и торчат на голове, словно рога.
Она еще не успевает войти в класс, а я уже слышу, как люди в коридоре кричат: «Чокнутая!» Когда Сара входит в дверь, раздаются отдельные смешки, а с каким-то парнем случается приступ неудержимого смеха, делающего его походим на хрюкающую свинью. Марти и Джилл входят следом за ней.
Марти отталкивает Сару в сторону.
— Смотри, куда прешь, идиотка.
Джилл показывает Саре язык, покачивая кончиком вверх-вниз, как извращенка. Окончив пантомиму, она снова возвращается к тому, чем занималась до появления Сары, — дергает себя за продетое сквозь нос кольцо.
— Эй, Марти, — говорит Сара. По ее голосу не скажешь, что она расстроена тем, что он ее толкнул. — Повернись-ка.
Марти автоматически подчиняется и, уже повернувшись, понимает, что делать этого не стоило.
Сара нажимает кнопку, расположенную на боковой части шлема, и во лбу загорается небольшая красная точка. Сара опускает голову вниз, на мгновение задержав взгляд на мошонке Марти, потом снова поднимает вверх, и на лице ее появляется удовлетворенная улыбка.
— Так я и думала, — говорит она.
Марти бормочет что-то по поводу того, что не стоит связываться с ненормальными вроде Сары, и они с Джилл отправляются на свое обычное место в боковом ряду, где их уже ждут другие члены шайки «злодеев» в трико.
Сара садится рядом со мной и кладет руки на парту, продолжая удовлетворенно улыбаться.
В класс входит миссис Лог. Увидев Сару в шлеме, она подскакивает от неожиданности.
— О боже, — говорит она, прикладывая руки к груди. — Это прямо…
Осторожно пробравшись мимо нас, она идет к своему столу, очевидно, гадая, как и все, за исключением меня, какой нейрон перестал испускать сигналы в мозгу Сары, что она решила напялить на голову такую странную штуку. А мне, если честно, все равно, ненормальная она или нет. Сумасшедшей она мне еще больше нравится. Так интереснее.
Миссис Лог просит всех передать ей листки. Поскольку я на ее уроке второй раз в жизни, ее просьба ставит меня в тупик. Сара вынимает из сумки вырванный из блокнота листок, который исписан какими-то математическими каракулями, и передает его сидящему впереди. Для этого ей приходится подняться, потому что между нами и другими учениками, в какую сторону ни глянь, полоса отчуждения шириной в одну парту.
Я зеваю и кладу голову на парту. Позади еще одна бессонная ночь на твердом полу в спальне Алекса. За стеной без конца плакала Джессика, а Гордон и Хелен по очереди пытались ее утихомирить. Честно говоря, Джессика, которая мне сначала понравилась, перестала входить в число моих любимчиков. Впрочем, Алекс, спящий рядом со мной, тоже хорош — всю ночь храпит. Более того, во сне он ворочается, и его рука время от времени падает мне на лицо. Он этого не замечает, потому что спит. А Амалия? Амалия не входит даже в первую десятку в списке фаворитов.
