Когда в Европе началась война, дедушка Питер освободил от часов самое видное место на стене и прикрепил плакат: «Молчи, тебя слушает враг!» Теперь он часто вовсе отказывался брать деньги с моряков, особенно с военных, подводников, минеров. «Я уже стар, — говорил он, — и если часы помогут бить врага, я буду счастлив, денег мне не надо, отремонтирую за доброе слово». Моряки рассказывали дедушке Питеру, как они воюют и топят фашистские корабли. «Самое главное, — советовал дедушка Питер, — не допустить в свои базы германские субмарины, чтобы они не нанесли ущерба славному британскому военно-морскому флоту». И моряки заверяли, что дедушка может быть спокоен: только что поставили донные мины и противолодочные сети на подходах к порту и оставили секретный фарватер для своих кораблей, и фашистские лодки носа не посмеют туда сунуть. Дедушка Питер с сомнением покачивал головой. «Вот ведь к обороне столицы не подготовились, противозенитной артиллерией город не защитили, истребителей и вовсе не было. И как наказали за эту беспечность фашисты — перепахали Лондон бомбами, как трактором поле. Надо не прозевать и здесь, иначе позор ляжет на вековую славу британского флота».
Моряки клялись дедушке Питеру не посрамить флага Великобритании.
— Молодец, дедушка Питер, — похвалила Антошка.
А Пикквик поднял морду, зевнул во всю пасть и тихонько заскулил.
— Если тебе не интересно, не мешай слушать, — погрозила Антошка пальцем щенку. — Это все? — спросила она, видя, что доктор закурил новую сигарету и о чем-то задумался.
— Нет… В один из октябрьских дней 1939 года, — продолжал доктор, — произошло что-то непонятное. У дверей часовщика один за другим собирались клиенты. Окно было завешено, на занавеске прикреплена записка: «Ушел прогуляться в море. Буду к 12.00».
Стрелка на городских часах подвигалась к двенадцати. Собрались, как всегда, мальчишки и девчонки к окну часовой мастерской.
«Придет, — говорили уверенно заказчики, поглядывая в сторону моря. — В полдень дедушка Питер всегда бывал дома. Не может быть, чтобы он изменил своей многолетней привычке».
Часы на ратуше прохрипели и начали бить, а за окном в комнате по-прежнему царила тишина. Часы на ратуше отзвонили двенадцать раз, а соловей так и не начал щелкать, кукушка молчала. Стали стучать в дверь, звонить. Дедушка не откликался. Может быть, он заболел и не может встать с кровати? Позвали полисмена. Беда! Взломали дверь. На голой стене комнаты вместо плаката «Молчи, тебя слушает враг!» висел портрет Гитлера. Все часы были разбиты, исковерканы, пол комнаты усыпан битым стеклом, истерзанными внутренностями часовых механизмов, осколками фарфоровых роз. У соловья откручена головка, и из серебряной шейки выпирали дрожащие пружинки. Дюймовочка раздавлена чьим-то грубым сапогом. Кто же учинил такой погром, уничтожил плоды труда многих лет?
— Фашисты, — уверенно сказала Антошка. — Только они могут уничтожить прекрасное… А что же с дедушкой Питером?
— Заглянули за ширму. Подушка была вспорота, одеяло разрезано на куски, корабельный хронометр разворочен.
— Фашисты отомстили дедушке Питеру и убили его? — не терпелось узнать Антошке.
— Дедушки Питера не было, — ледяным голосом ответил доктор.
— Его украли?
— Дедушка Питер в это время был на борту фашистской субмарины.
— Я так и знала, — вздохнула Антошка. — У, звери! — Щеки у девчонки пылали от возмущения. — Они увезли его в концлагерь?
— Подлодка погрузилась и взяла курс на север, — бесстрастно продолжал доктор. — Несколько часов субмарина шла в подводном положении, идя хитрым фарватером между минных полей. В руках у командира подводной лодки была точная карта английских минных заграждений на подходах к Скапа-Флоу.
Фашистская подлодка прошла сквозь строй противолодочных сетей и многослойных минных цепочек и ворвалась в бухту. Горы, окружающие Скапа-Флоу, содрогнулись от взрывов. Мощные фонтаны воды взметнулись почти до аэростатов воздушного заграждения. Выпустив все торпеды, фашистская субмарина под запоздавший вой сирен погрузилась на заданную глубину, прошла по тайным проходам, прикрыв фарватер за собой своими же минами. Позади слышались взрывы глубинных бомб и мин, но они были не страшны германской подводной лодке. Потопленные корабли, как погашенные сигары в пепельнице, вздыбились в круглой бухте Скапа-Флоу. А старый фашистский шпион «дедушка Питер» принимал поздравления с завершением блестящей операции от команды германской субмарины, державшей курс на свою базу.
«Дедушка Питер» в течение многих лет с тщанием часовых дел мастера собирал сведения о британском военно-морском флоте. По крохам, по обмолвкам матросов, по пьяному бреду забредшего на огонек к «дедушке Питеру» моряка, час за часом, год за годом он собрал для фашистской разведки ценнейшие сведения о военно-морском флоте Великобритании. И терпеливо ждал команды, ждал своей минуты — минуты, когда фашистская подлодка выпустит торпеды против британских кораблей. Ради этой минуты он и жил.
Антошка сидела, сцепив руки, пораженная, молчаливая. Пикквик вертел головой и посматривал умным карим глазом то на хозяйку, то на доктора.
— И кстати, — закончил свой рассказ мистер Чарльз, — «дедушка Питер» сам разбил и искромсал свою коллекцию часов, чтобы она не досталась людям, и привел в негодность механизм часов на городской ратуше. В тот октябрьский день они, пробив последний раз полдень, остановились. Остановились, наверное, навсегда.
«НЕНАВИЖУ МОРЕ!»
Пароход сильно качало, и Елизавета Карповна с Антошкой поднимались по трапу в кают-компанию, держась обеими руками за поручни. Какая-то сила заставляла их то становиться на колени и почти носом прижиматься к ступенькам, то грозила опрокинуть навзничь, сбросить с трапа. Антошке было даже весело.
— Мы с тобой похожи на подгулявших матросов, — смеялась она. — Мамочка, ставь ногу крепче на ступеньку. Вот так. — Но сама она не в силах была опустить ногу: эта невидимая, но властная сила отдирала ноги от ступенек, а руки — от поручней.
Дверь в кают-компанию то не хотела открываться, словно ее пришили гвоздями, то вдруг сама собою распахнулась, и обе влетели в кают-компанию.
Сидевший за столом, ближе к двери, старший механик успел расставить руки и поймал Елизавету Карповну, а доктор таким же способом не дал Антошке растянуться на палубе.
— Вот так шторм! — воскликнула Антошка. — Еле взобрались.
В кают-компании раздался дружный смех.
— Это далеко не шторм, — сказал капитан, — всего четыре-пять баллов, хотя в этом море и такой ветер разводит порядочную волну. Но шторм наверно будет. Вы не боитесь качки?
— Нет, — с уверенностью сказала Антошка, — это даже интересно.
Капитан пожал плечами.
Суп к ленчу не подали. Даже жаркое в глубоких тарелках вставили в какие-то гнезда, вдруг появившиеся на столе. Вилка у Антошки часто проезжала мимо рта, и доктор посоветовал есть ложкой.
Но ей вдруг расхотелось есть и стало почему-то тоскливо.
Пароход раскачивался все сильнее.
В обратный путь их провожали доктор и старший механик.
— Хотите взглянуть, что творится на море? — спросил механик.
— Хочу, — без энтузиазма согласилась Антошка.
Взобрались по трапу на самую верхнюю палубу, старший механик приоткрыл дверь. Солнце мутным фонарем висело в тумане. Ветер ударял по снастям, звенел и гудел весь такелаж, а волны вздувались, закипали белой пеной и рушились на пароход. Очень быстро темнело, хотя был третий час дня. Антошка высунула голову за дверь, но ветер захватил дыхание, и лицо обдало колючими брызгами.
— Все! — решительно сказал механик, захлопнул дверь и потянул Антошку вниз. — Сейчас волны начнут перекатываться через палубу, а нам с вами оказаться за бортом в такую погоду совсем ни к чему.
Вниз Антошка уже не шла, а висела на руке мистера Стивена. В коридоре ее, как булавку к магниту, приклеивало то к одной переборке, то перебрасывало к другой. Но эта сила не действовала на старшего механика. Он шел покачиваясь, не спешил ставить ногу, словно нащупывая силу, на которую он мог бы опереться.
Ветер все глубже подкапывался под пароход, вычерпывал воду то из-под одного борта, то из-под другого, и Антошке казалось, что корабль проваливается в океан по какой-то чертовой лестнице.
Елизавета Карповна лежала на койке, вцепившись руками в бортик.
Она укоризненно взглянула на Антошку.
Мистер Стивен показал им, как упираться пятками в бортик, чтобы не вывалиться из койки.
— Можно было бы прикрепить вас ремнями, как на самолете, но мало ли что. Старайтесь удержаться сами.
Пикквик скулил, его тоже тошнило; он ерзал на брюхе по полу, пытаясь уцепиться за что-нибудь лапами.
