Антошка рассмеялась. Трудно было поверить, что эти взрослые люди, бесстрашные моряки, верят, что маленькая безделушка может спасти им жизнь.
— У меня тоже есть амулет, — сказала она с задором, — костяная коробочка с цветком репейника.
— О, это великолепный шотландский амулет! У нашего капитана — он ведь шотландец — тоже золотой репейник в кармане, — сказал живо Джофри. — Но где же ваш амулет? Он должен быть при вас.
— Он в чемодане, — ответила Антошка.
— Пойдемте за ним, — предложил Джофри.
— Ни за что, — уцепилась Елизавета Карповна за дочь.
С моря доносились взрывы.
— Это глубинные бомбы, — сказал Мэтью, — их сбрасывают наши военные корабли, чтобы поразить фашистские подводные лодки.
— Но эти бомбы поражают главным образом рыбу, — возразил Джофри, откупоривая бутылку виски и разливая вино по стаканам. — Сейчас все море покрыто слоем глушеной рыбы, а субмарину не так-то легко поразить.
Мужчины стали жадно пить, не разбавляя, против обыкновения, виски содовой водой и быстро пьянея.
Рудольф уселся на диван и вытащил из кармана фотографии своего первенца.
— Мой маленький бэби, — приговаривал он, — ты не видел еще своего папу и, наверно, уже не увидишь его.
— Помилуйте, мистер Рудольф, что вы говорите! — упрекнула его Елизавета Карповна.
— О миссис, такова наша судьба.
— От судьбы не уйдешь, но бог милостив, — бормотал стюард, набивая трубку. — Я дважды плавал. Это страшно. Это страшно.
— Джентльмены, будьте мужчинами, — напомнил им Джофри.
Он разложил на столе фотографии членов своей семьи. Видно, он часто рассматривал их, так как карточки были загнуты по углам и сильно потерты.
— У меня славные мальчишки-близнецы, и я хочу, черт возьми, чтобы они были тоже моряками.
Все протянули фотографии своих близких Елизавете Карповне и, перебивая друг друга, рассказывали о достоинствах своих детей и о красоте и доброте своих жен. Антошка видела, что они торопились, словно опасаясь, что не успеют поведать милые подробности о своей семье. Все были взбудоражены и вином, и воспоминаниями, и опасной ситуацией. Елизавета Карповна понимала их, находила для каждого доброе слово и проявляла самый живой интерес к тому, когда прорезались зубы у близнецов Джофри или какие успехи делает внучка Мэтью в школе.
— Мой старший сын в Индии, а жена с внучкой в Эдинбурге, ждут вестей то от меня, то от старшего сына, — сказал Мэтью.
— Да, сейчас все жены и матери ждут и все в постоянной тревоге, — согласилась Елизавета Карповна.
Мужчины принялись за третью бутылку. Елизавета Карповна решительно протянула руку.
— Хватит! — твердо сказала она.
В это время новый мощный взрыв потряс корабль.
— Опять не в наш, — сказал Мэтью.
В переговорной трубке на стене раздался резкий свисток. Мэтью вытащил пробку из трубки. Капитан приказал:
— Прошу мистера Джофри и мистера Рудольфа на ходовой мостик.
— Есть, капитан! — крикнул штурман и, застегивая куртку, стал объяснять Елизавете Карповне: — Расшнуруйте башмаки и наденьте шубы. В случае, если нас торпедируют, выходите направо и по палубе налево к шлюпке номер четыре. Попадете в воду — сбросьте башмаки, чтобы они не потянули вас на дно. Не торопитесь, потому что корабль очень медленно и неохотно расстается с жизнью.
Рудольф между тем выпил еще стакан виски и, виновато взглянув на женщину, поплелся за штурманом. Старика Мэтью сморило вино, и он, привалившись к спинке дивана, захрапел.
Елизавета Карповна и Антошка сидели рядом у стола, прислушиваясь к глухим взрывам и к какому-то непонятному грохоту над головой. Обе молчали.
В переговорной трубке зашипело, и пронзительный свисток заставил Мэтью вскочить на ноги. Он проворно выдернул пробку.
— Миссис Элизабет, доктору Чарльзу нужна ваша помощь. Пройдите в матросскую столовую, Мэтью вас проводит. Мистер Мэтью, вы поступаете в распоряжение доктора Чарльза.
— Есть, капитан, — ответил стюард.
— Есть, капитан, — тихо повторила Елизавета Карповна.
— Мамочка, я с тобой, — уцепилась Антошка за рукав матери.
— Нет, нет, наверно, раненые, но я быстро вернусь, очень быстро вернусь, — растерянно повторяла Елизавета Карповна, а потом, овладев собой, сказала: — Антошка, запомни, шлюпка номер четыре. Дай слово, что ты никуда отсюда не выйдешь. Я очень скоро вернусь.
— Займитесь, мисс, вот этой картинкой. — Мэтью положил на стол синюю коробку. — Собирать ее долго, и время пройдет незаметно. И запомните: если шлюпку номер четыре сорвет взрывом, садитесь в шлюпку номер два. Она рядом.
Мать приостановилась у двери и посмотрела на Антошку, улыбнулась так, как только может улыбнуться мама — ободряюще и ласково. Ей хотелось очень много сказать дочери, но она не произнесла больше ни слова.
Антошка осталась одна. Нет, не одна — с мистером Пикквиком. Щенок не кошка, и он не любит сидеть на руках, но в этот раз Пикквик просто прилип к Антошке, лизал ей руки, лицо — словом, просил, чтобы она не спускала его вниз. Ему было страшно.
Над головой слышались торопливые шаги. В море ухали глубинные бомбы, свет при каждом близком взрыве мигал, и стало очень жутко от одиночества.
«Шлюпка номер четыре, по борту налево или шлюпка номер два», — повторяла Антошка. Скинула башмаки и шубу, вся превратилась в слух, сжалась, как пружина, ждала удара торпеды, взрыва. Сердце бешено колотилось. Девочка чувствовала себя как в мышеловке, хотелось быть рядом с мамой, прижаться к ней.
Антошка взяла в руки синюю коробку, похожую на толстую книгу. На обложке небольшая картинка: красивая, золотоволосая, гордая женщина в пурпурной тоге сидит в кресле; у ее ног, обутых в сандалии, огромный леопард покорно положил ей голову на колени, и женщина гладит хищника по голове, как домашнюю кошку.
«Клеопатра — знаменитая египетская царица», — поняла Антошка. Ну что ж, она, Антошка, тоже могла бы погладить леопарда по голове, — это не так страшно, как сидеть одной в кают-компании и ждать, когда попадет торпеда в корабль и тебе нужно бежать в шлюпку номер четыре. «А если я ошибусь, — подумала Антошка, — и не пойму, куда попала торпеда — в наш корабль или в соседний? Тогда что? Все равно побегу в шлюпку номер четыре», — решила она и стала рассматривать деревянные, замысловато вырезанные кусочки фанеры, похожие на печенье. Это были части мозаики, кубики для взрослых, из которых надо было сложить картинку, изображенную на коробке.
Не так-то легко это было сделать.
Взрыв!
Торпеда? Нет, кажется, глубинная бомба. Антошка прислушалась: машины мерно рокотали.
Пикквик дрожал мелкой дрожью. Антошка закутала его в шубу. Почему так долго нет мамы? Опять операция?
Вот сейчас, с минуты на минуту, грохнет взрыв, корабль разломится, и Антошка пойдет ко дну. Брр… Она поджала под себя ноги. Вспомнила картину «Княжна Тараканова». Красивая женщина прижалась спиной к стене, стоит на кровати, а кровать захлестывает вода, и по ногам бегают крысы. Может быть, на этом корабле тоже крысы? Но Антошке не нужно будет стоять и ждать, пока ее зальет вода; она выбежит в коридор, повернет направо, потом налево и там сядет в шлюпку номер четыре. Но шлюпка висит высоко над бортом. Как же в нее забраться? Может быть, поставят лестницу? А кто поставит? Успеет ли мама?
Нет, Антошка и мама не могут погибнуть. Как это — погибнуть и ничего не чувствовать? А как же будет идти жизнь на земле без Антошки? Это невозможно. Погибнуть и не увидеть папу? Это тоже невозможно.
Но как же страшно одной! Мозаика не складывалась. На столе лежали разбросанные карты, улыбались жеманно дамы, сросшиеся по талии одна с другой.
Взрывы, взрывы, взрывы, то совсем близкие, и тогда по кузову парохода словно ударяли стальной кувалдой, то далекие, глухие, но и от них мигало электричество, звенели на столе стаканы.
Сколько же глубинных бомб сбросили? Наверно, все подводные лодки уже потопили. Иллюминатор задраен, а то хорошо бы взглянуть, что творится на море. Но сейчас темно, все равно ничего не увидишь.
Темно! Только сейчас Антошка поняла, что ей придется тонуть в черной ночи, в сплошной темноте. И стало так страшно, что она поспешно сунула ноги в башмаки, накинула на плечи шубу и решила идти разыскивать маму. Пусть ее ругают, она больше не может сидеть одна. Прижав Пикквика, побежала к двери. И как это она могла сидеть столько времени одна? У дверей путь ей преградил матрос в обледеневшем брезентовом плаще. Он держал в руках большой сверток, перевязанный поперек шерстяным шарфом.
— Вот, мисс, капитан приказал. — Матрос протянул девочке свою ношу.
Антошка едва не уронила: сверток был тяжелый и холодный. Ей показалось, что в нем что-то шевелится.
— Что это?
Но матрос уже ушел.
