— Потому что касается только нас с тобой. Считай это признанием твоего профессионализма. Здесь нужно будет сработать четко, оперативно и с холодной головой. Беллетристы вроде господина Кузьмина не справятся. И более того — пока не сдашь материал и не получишь мое «добро», никому ни слова. Ясно?
— Нет, — сказала Таня. Порядком обескураженно сказала.
— Поясняю. Срок — неделя, объем — сколько можешь. Возможно — полоса. А тема — вот…
Гаршин открыл конверт и передал Тане несколько фотографий. Таня машинально пересчитала их — пять. Картинка была неясная, вся в мелкой «крупе», снимали ночью, на плохо освещенной улице, возможно — с большого удаления, «телевиком». И была эта картинка на всех листах одна и та же, только в развитии, в движении, ее «отстреляли» профессиональной камерой с автоматической протяжкой ленты. Между кадрами было, наверное, по полсекунды — значит, всего на фотографиях поместилось не больше трех секунд действия. И действие это поглотило Таню с головой.
С одной стороны, на первой фотографии не было ничего сверхъестественного. Корма большой машины, явно джипа. Трое мужчин в зимней одежде, похожей на армейскую, — пухлые куртки с широкими воротниками из искусственного меха. И глядящая прямо в объектив здоровенная лохматая псина.
В то же время снимок кишел загадками. Там, где у нормального джипа имеется заднее колесо, у этого было два! Куртки мужчин, похожие на зимние танковые комбинезоны, обтягивала сложной конструкции портупея, вся увешанная плохо различимыми приспособлениями. В то же время головные уборы у всех были разные: у одного что-то вроде шлемофона, у другого — просто ушанка, у третьего — вязаная шапочка с легкомысленным помпоном. Тот, что в шлемофоне, держал в руке длинный плоский футляр — почти как от электрогитары. И собака… На первый взгляд ничего особенного. Таня легко поняла, что это за зверь. Но ростом этот зверь был побольше метра!
Следующая картинка. Собаки нет — только в нижнем обрезе торчит пышный, загнутый кверху хвост. Видимо, собака движется к оператору. Что ж, соболезную. Мужчины стоят на месте. Тот, что в шапке, указывает рукой в объектив. Все-таки отчаянные ребята фотограферы. Я бы са-амым краешком глаза посмотрела на такую компанию — и ножками, ножками…
Еще снимок. Почти без изменений. Хвоста уже не видно, мужчина в шлемофоне, кажется, раскрывает свой футляр.
Еще два снимка. Две фазы одного движения. Двое быстро смещаются вперед, а третий разворачивается к объективу, сжимая в руках диковинную штуку. Даже по тому, как он ее держит, ясно, что это оружие. Длинный прямоугольный ствол, какие-то рукоятки, вот выступ наподобие магазина, кажется, есть приклад. Таня сменила фотографию, и ей открылся первый снимок — оказывается, она уже пролистала всю пачку.
— Ну, как? — спросил Гаршин, пристально наблюдавший за Таниной реакцией.
Таня постаралась вести себя профессионально.
— Жалко, нет следующего кадра, — сказала она.
— Там белое пятно. Затвор открылся как раз в тот момент, когда эта штука, — Гаршин ткнул пальцем в оружие на снимке, — выпалила прямо в объектив.
— Кому это так повезло?
— Одному свободному художнику. Ты его не знаешь, он у нас почти не публиковался. Специалист по аномальным съемкам. Давно охотился за этой милой компанией. И вот — отснял…
— Да-а, — протянула Таня глубокомысленно. — Это тебе не летающие тарелки.
— Точно, — подтвердил Гаршин. — Это симпатичные добрые ребята. И прелестная собачка.
— Собачка — кавказская овчарка. Только очень уж большая. Даже слишком. Весит, наверное, килограмм под сто.
— Откуда ты знаешь? — удивился Гаршин. — Кавказская?
— Всегда мечтала о собаке, — объяснила Таня, — да вот как-то не получилось. Лучше всего разбираются в собаках те, у кого их нет. А кавказы — вообще моя слабость.
— И этот пес, ты считаешь, чересчур велик?
— Трудно сказать. Большой. Но они бывают даже выше метра в холке. А так — сантиметров восемьдесят… девяносто. Меньше дога, например. Но рост здесь не главное. Это очень серьезные песики, начальник. Пай-мальчики таких не заводят.
— Ну, что ж, — сказал Гаршин. — С этой стороны ты подготовлена. Это хорошо. Я, например, собак побаиваюсь. А серьезных — особенно. Что еще заметила?
— Ничего. — Таня снова перелистала снимки. Ей стало вдруг не по себе. «Да, будит воображение, ничего не скажешь. Собаки, которые сразу бросаются, и люди, которые без раздумий стреляют. И из чего, хотелось бы знать? И главное — зачем?»
— В последнее время, — начал Гаршин издалека, — в нашем милом городке появилась одна интересная достопримечательность. Тебе машина эта не знакома?
— Какой-то джип… но я никогда таких не видела. У него ведь шесть колес, да? — спросила Таня, и Гаршин понял: она уверена, что я сейчас разгадаю ей все загадки. Он до боли сжал челюсти. «Хотел бы я сам понимать, в чем тут дело».
— Я не знаю, куда ты смотришь на улице в ночное время…
— Я не хожу по улицам ночью, — сказала Таня. — Не имею такой опасной привычки.
— Прости, — смутился Гаршин. — В мое время молодежь была несколько беднее… и романтичнее. Оттого, наверное, что беднее. Да и ночью в городе было, конечно, не так, как сейчас. А ты заметила, что по всем сводкам, даже неофициальным, в последние три года уличная преступность снизилась? И в городе стало гораздо меньше нищих…
— Я заметила, что там страшно. — При этих словах Таню слегка передернуло. — Я просто физически ощущаю, что с наступлением темноты улицы затоплены страхом. А уж о подворотнях и говорить нечего. И раньше так страшно не было. Это, наверное, в нас самих. Мы так напугались за прошлые годы, что стали трусливы.
— Ладно, — сказал Гаршин. — Отвлекись. Так вот, милая моя опасливая сотрудница, довожу до вашего сведения. Машина эта действительно о шести колесах, и действительно это джип, и называется он «Рэйндж Ровер». Точнее, это редкая модификация старого «Рэйндж Ровера», у которого в оригинале колес нормальное число. Особенность этого автомобиля применительно к Москве — в том, что днем ты его на улице не увидишь.
Таня пожала плечами. Мало ли чего днем на улице нет.
— На это обратили внимание ночные извозчики, — продолжал Гаршин, — и от них информация прошла в нашу группу происшествий. А оттуда уже ко мне. Итак, факт номер раз: по ночам на улицах города появляются черные — все черные! — шестиколесные джипы, которые ездят быстро, даже нагло, и их никогда не останавливает милиция. Для себя еще отметим, что «Рэйндж» — машина дорогая, а уж такой и подавно. Их на заказ для арабских шейхов делали. Факт номер два: люди-то в машинах ездят, судя по снимкам… но вот только снимки отщелканы в момент, когда этих людей увидели впервые. Потому что стекла у машин то ли очень тонированные, то ли односторонней прозрачности, что тоже, согласись, любопытно. И факт номер три: у меня записаны номера этих самых машин. И задался я целью выяснить, а чьи же они такие? Номеров у меня четыре разных — значит, и машин этих минимум четыре. Хотя их больше, наверное. Ты знаешь, какой у меня отличный источник в ментовке. На этот раз он меня долго мурыжил, а потом сказал, что номеров таких в природе не существует.
— Что же это за номера такие? — тихо спросила Таня.
— А нормальные московские номера. На машинах они вроде бы есть. А мой источник откопать их не смог. Пропущены они в милицейском компьютере, понимаешь?
— Круто, — сказала Таня. — Как я понимаю, это ты меня пугаешь. Допустим, я испугалась. А ужас наводить?
— Сооружу-ка я нам кофейку. — Гаршин потянулся к стенному шкафу. — А ужас будет, будет… Я тебе сказал, что это задание — признание твоего мастерства в нашем деле?
— Да, да, — кивнула Таня. — Давай я чашки сполосну.
— Чистые вроде, — сказал Гаршин, выставляя на стол банку растворимого кофе, коробку с сахаром и чашки. Потом он нагнулся, и под столом зашипел не успевший остыть электрический чайник. После одного знаменательного пожара электронагревательные приборы были в редакции под строжайшим запретом. На случай внезапного обыска для чайника оборудовали специальную нишу в деревянном фальшборте, заслоняющем батарею отопления. Как в шпионских романах — с потайной дверцей, открывавшейся нажатием в строго определенном месте.
— Так вот, — продолжил Гаршин, добывая из стаканчика с карандашами и ручками чайную ложечку. — Тебе пора расти. Бегать за привидениями и восхищаться экстрасенсами — это для тебя уже детский уровень. Нужно брать покруче. В конце концов, слабакам и шизофреникам в аномальной журналистике не место. Место в ней умным, эрудированным, уравновешенным и самую малость стебанутым. Как раз таким, как мы с тобой. Но здесь, чует мое сердце, понадобится женская рука. Объяснить почему?
— А то! — сказала Таня. — Туман же сплошной.
