Сделав над собой огромное усилие, она отодвинулась от него и разомкнула руки, обнимающие его шею.
— Пора возвращаться к Эмме, — сказала она дрожащим голосом. — И будет лучше, если мы прекратим все это.
— Почему? — улыбнулся он, глядя на нее затуманенным взором. Его пальцы оттянули верхний край купальника, обнажив незагорелую часть ее груди, в центре которой напряженно и требовательно розовел бутон соска.
Его увеличившиеся, потемневшие зрачки говорили о том, какой эффект произвела на него ее нагота. Подчиняясь молчаливому требованию, он наклонился и сомкнул губы вокруг ее соска.
Софи задохнулась от интимности этого поцелуя. Ее нежная кожа чувствовала кошачью шершавость его жадного языка.
Она неуверенно провела ладонями по его сильным плечам и шее. Ее пальцы почувствовали густоту и жесткость волос, когда она потянула его голову вниз, побуждая его к более неистовым ласкам. Кайл обхватил зубами ее воспаленный сосок в порыве граничащей с жестокостью страсти. Греховная острота ощущения исторгла откуда-то из ее глубин жалобный стон. Теперь его рука ласкала другую грудь, и от этого прикосновения ток молнией пробежал от груди к животу, наполняя ее плоть невыносимо острым желанием.
Не в силах больше вынести этого, Софи оторвалась от него и натянула купальник на обнаженную грудь. Теперь его эластичная ткань казалась ей слабой защитой, которая не могла скрыть набухших от возбуждения, остро торчащих сквозь нее сосков.
— Пожалуйста, — попросила она. В глазах ее стояли слезы. — Если вы хоть немного уважаете меня, не трогайте меня больше.
Он смотрел на нее, не скрывая неприкрытого желания.
— Вы намеренно пытаетесь довести меня до безумия? — сипло спросил он. — Я хочу вас, Софи! Разве вы не догадываетесь о моих чувствах к вам?
— Я знаю только то, что слишком мало знаю вас, чтобы позволить вам делать это со мной, — ответила она, приподнимаясь и садясь на песок. Страсть опалила сухим жаром ее рот. — К тому же вы выбрали неудачное время и место для этого. И помимо всего, мы забыли о том, что оставили девочку совершенно одну.
— С Эммой ничего не может случиться. — Он наклонился, чтобы снова поцеловать ее в губы, и у нее все поплыло перед глазами. — Боже, как я хочу вас, — пробормотал он, привлекая ее к себе.
— Не надо. Кайл.
— Вы просто чудо, — возбужденно прошептал он. — Такая стройная и изящная, такая холодная и неуловимая… — Его рука гладила ее бедро, наслаждаясь нежной гладкостью ее кожи. — С тех пор как я впервые увидел вас, я живу как в огне. Я знаю, что вы чувствуете ко мне то же самое.
— Ничего вы не знаете, — сказала она. Ей приходилось отвечать между его поцелуями, и она чувствовала, как кровь горящей лавой наполнила ее вены, подобно расплавленному золоту, отливаемому в новую форму.
Рука Кайла скользнула в гладкую прохладу узкого пространства между ее ногами, лаская нежную кожу так близко от центра ее желания, что малейшее движение могло стать роковым.
Его губы жаждали ее с требовательной неутолимостью. Она почувствовала, как его ладонь накрыла мягкую выпуклость ее сокровенной женственности, от которой его отделяла всего лишь полоска беззащитно-тонкой ткани. Ее глаза расширились, все тело напряглось, подобно пружине.
Внезапно она вспомнила Мэйзи. Не дав ему воспрепятствовать, она выскользнула из его объятий, встала, чувствуя, как дрожат ноги, и побежала по влажному песку к воде.
Вода была теплой, слишком теплой и слишком соленой, чтобы помочь ей смыть с себя обуревавшие ее чувства. Но по крайней мере она избежала затягивающего водоворота его страсти.
Пока избежала.
Через некоторое время Кайл последовал ее примеру. Его лицо было одновременно насмешливым и разочарованным. Она ожидала, что ее малодушное бегство вызовет у него едкий комментарий, но Кайл ничего не сказал. Он молча плыл рядом, ожидая, когда она выйдет на берег.
— Пожалуй, нам пора возвращаться, — сказал он, когда они, мокрые, шли к тому месту, где спала Эмма. — До Очо-Риос путь не близкий.
— Вы правы, — сказала она без всякого выражения.
— Вы не сердитесь на меня? — спросил он, обнимая ее своей сильной рукой и притягивая к себе.
— Нет, — напряженно ответила она. — Но я бы не хотела, чтобы это случилось опять.
— Господи, Софи! — с притворным укором воскликнул он. — Неужели вы всерьез думаете, что на этом все кончится?
Она не ответила.
Однако позднее, наедине с собой, она не могла больше притворяться, что все это было лишь хитрой игрой с ее стороны. Она хотела, чтобы Кайл оставался в неведении относительно ее, и хотела сыграть с ним некую шутку, причинить ему такую же боль, какую он когда-то причинил ей.
Но почему-то все получалось не так просто, как ей казалось.
Кайл желал ее — в этом больше не было никаких сомнений. Если ее тщеславие требовало, чтобы она стала желанной для человека, который однажды отверг ее, то теперь она знала, что это сбылось.
Она чувствовала восхитительное удовлетворение. Тот самый человек, который когда-то высмеял ее влюбленность в него, сегодня держал ее в своих объятиях и хотел любить ее прямо там, на морском берегу. Если бы она захотела, она бы сделала его… своим любовником. Удовлетворение? В каком-то смысле да.
Но была и боль. Застарелая боль, которая с такой остротой напомнила ей тот вечер в Брайтоне. Боль от сознания того, что он видит в ней лишь красивую женщину, ее тело. Как будто все остальное не в счет: ее чувства, ее ум, весь ее внутренний мир ничего не значили для него.
Что же хуже — быть униженной из-за своей внешности или быть желанной благодаря ей?
Пошел он к черту, подумала она с внезапной обидой. Если бы она могла на минуту поверить, что не безразлична ему, что она привлекает его как человек, то сегодняшний день мог бы стать счастливейшим днем в ее жизни, а не мгновением острой, горько-сладкой иронии.
Было и другое. Хорошо зная себя, она должна была предвидеть, как сильна может стать ее зависимость от него. Софи знала свою способность чувствовать, чувствовать глубоко и сильно. Хотя ни один мужчина до сих пор не вызывал в ней физического влечения, она всегда понимала, что если полюбит кого-нибудь, то полюбит навсегда, лелеяла в себе старомодную надежду обрести в одном и том же человеке любовника, мужа и друга, с которым она пойдет по жизни.
Возможно, в ней сказывался наивный консерватизм провинциального йоркширского воспитания. Но это была часть ее существа, и она сознавала, что никогда не сможет перенести боль, неизбежную при случайной связи, особенно с таким человеком, как Кайл Харт.
