книги размещались обрезами вниз – для защиты от пыли.
Ферранте Императо.
История природы. Неаполь. 1599. Фронтиспис второго издания. Венеция. 1672. Гравюра на меди[88]
Однако уникальности книги и только ее созерцания было уже недостаточно – требовались новые форматы репрезентации и новые способы визуализации. В системе барочного мировоззрения достигает предела воплощения средневековая семиотическая метафора «мир-книга» и ее частные варианты: «природа-книга», «жизнь-книга», «судьба-книга», «человек-книга». Вселенная представляется как текст, требующий чтения и толкования. Итальянский историк Эммануэле Тезауро в крупнейшем литературоведческом труде своей эпохи «Подзорная труба Аристотеля» (1654) описывает мироздание как «всеобщую грамматику».
Так сформировалась мода на сейфы – имитации книг. В Англии их называли фейкбуки (fake books) и книгоподобные диковины (book-like curiosities), в Германии – книги-фикции (Scheinbücher), книжные аттракционы (Buchattrappensind Objekte) и даже книжные ловушки или книжные приманки (Buchattrappen, от фр. attraper – «поймать»). Внутри искусно оформленных пустотелых томов – миниатюрных копий тех же кунсткамер – размещались разнообразные мелкие предметы. Это стало буквальным прочтением метафоры: весь мир уместился в книгу. Обладание библиомуляжами означало обладание богатым воображением, творческой изобретательностью, эстетическим вкусом и остротой ума.
Одни муляжи изготавливались с целью конспирации и служили тайниками (им посвящена глава 7); другие, напротив, использовались для привлечения внимания, демонстрации виртуозных художественных техник. Причудливая вещица становилась центром фиксации взгляда, властительницей взора. Иные библиофейки вызывали куда больший интерес, чем настоящие книги. От плоскостных дощатых имитаций (гл. 5) такие муляжи отличались не только объемом, но и предназначением – служить вместилищем для других диковин. Все это идеально соответствовало эстетическому кредо барокко: упоение обманом.
Любопытнейший артефакт запечатлен на раннебарочной гравюре Жака де Гейна с портретом Абрахама ван Гоорле (Авраама Горлеуса) – антверпенского антиквара, коллекционера старинных монет, драгоценных камней и ювелирных украшений. Футляры для монет стилизованы под лаконично оформленные фолианты с массивными застежками. На один из них указывает элегантный жест хозяина, привлекая наше внимание к необычному предмету.
Травестировалось не только поведение (переодевания, маскарады), но и окружающая обстановка, предметная среда. И книга как предмет, обладающий двуплановостью (текст + переплет), идеально вписалась в эту эстетическую систему. Если бы гравер изобразил нумизматические альбомы закрытыми, зритель легко принял бы их за настоящие фолианты. Не возникло бы даже подозрения, что это ловкие имитации.
«Книжные аттракционы» часто заказывали в качестве оригинальных сувениров и статусных подарков. Еще один примечательный образец – коробка для Библии, «Истории Нидерландов», «Истории музыки» (всего 11 миниатюрных томиков), изготовленная в виде книги 41 × 28 см. Работа шведского переплетчика Суэнония Мандельгрина выполнена по случаю рождения Виллема ван Борсселе, сына «первого дворянина» Зеландии.
Жак де Гейн.
Портрет Авраама Горлеуса перед столом с монетами, кольцами и чернильницей. 1601[89]
В Россию эта мода приходит позже и ассоциируется прежде всего со знаменитой Кунсткамерой Петра I. Примером книжных муляжей в интерьере кунсткамеры может служить также коллекция акварелей, известная под названием «Нарисованный музей» и ныне хранящаяся в Государственном Русском музее. Акварельные рисунки выполнялись художниками Петербургской академии наук с экспонатов Кунсткамеры 1720-х годов, а затем с пополнявших ее новых диковин: ботанических образцов, чучел экзотических животных, человеческих «монстров». Рисунки размещались в футлярах, имитирующих фолианты, из обтянутого коричневой кожей твердого картона. Снаружи они украшены орнаментами и тисненными золотом суперэкслибрисами, что придавало им максимальное сходство с настоящими книгами. В каталоге музея 1741 года описано 84 таких муляжа.
Миниатюрная библиотечка работы Суэнония Мандельгрина. Ок. 1736. Рейксмузеум (Нидерланды)[90]
Воспроизводя в миниатюре систему природы, кунсткамера символизировала социальную власть, прежде всего могущество обладания материальными благами. Кунсткамера в форме книги демонстрировала смысловой сдвиг – развоплощение классической метафоры: «кладезь знаний», «вместилище мысли» превращается в хранилище вещей. Однако пока это всего лишь упоение обманом, интеллектуальный аттракцион и эстетическая игра, ощутимые последствия которых станут заметны лишь на пороге цифровой эры.
От «ядовитых аптечек» до «ликерных библий»
Многие «книжные аттракционы» наглядно иллюстрируют барочное пристрастие к каталогизации и соотносятся с кабинетом в его изначальном виде. Это библиомуляжи с выдвижными отсеками, встроенными ящичками, многочисленными лотками, предназначенными для упорядочения мелочей. Внутренние стороны переплетных крышек часто оформлялись гравированными фамильными гербами, схемами родословного древа, а также символическим изображением черепа – традиционного барочного напоминания о неизбежности смерти.
Чаще всего так оформлялись персональные коллекции ботанических образцов, лекарственных растений и целебных снадобий. Популярности таких собраний способствовало представление о природе как materia medica. Латинский термин буквально переводится как «медицинский материал» и означает собранные сведения, накопленные знания о врачующих свойствах веществ. Каково наиболее подходящее место для таких веществ, изъятых из природы и присвоенных человеком? Конечно же, книга. Изначально как текст (научный трактат или аннотированный каталог), а затем как вещь (фальшбук для хранения диковин). Здесь муляж в буквальном смысле становится «упаковкой» знаний.
Книга-аптечка. 1672. Из веймарской коллекции (Германия)[91]
Пара десятков изделий такого рода есть в собрании веймарской Исторической библиотеки герцогини Анны Амалии. Руководитель отдела редактирования Арно Барнерт называет их «объектами секретной истории книг»{28}. Изготавливались они в основном переплетчиками – то есть мастерами, досконально знавшими технологию книжного дела. Среди самых примечательных экспонатов – изысканная псевдокнига из свиной кожи, внутри которой спрятаны десять миниатюрных коробочек с этикетками «Полынь», «Дурман», «Болиголов», «Белладонна»… В центральном углублении за стеклом красуются изображения черепа и жука-оленя – эмблемы быстротечности жизни. Отсек с портретом императора Священной Римской империи Леопольда I предназначался для лекарственных растений: чистотела, молочая, горицвета, черемухи…
Собирательство растительных и животных образцов считалось не только элитарным хобби, но и показателем компетентности, эрудиции, авторитета врачей и фармацевтов. Пациенты могли собственными глазами увидеть редкие и ценные компоненты, входящие в состав назначаемых лекарств. Визуальная репрезентация симулировала доказательство медицинского эффекта. Причем мнимость была зачастую вполне очевидна самим владельцам коллекций. Но чего не сделаешь ради престижа! Коллекция, помещенная в библиомуляж, добавляла доктору солидности в глазах пациента, уважающего книгу. Особенно малограмотного, для которого любая книга была диковиной, тем же аттракционом.
Позднее это ловкое трюкачество мастерски разоблачит знаменитый английский художник Уильям Хогарт в цикле «Модный брак», который считается первой британской сатирой на нравы высшего общества. Сцена «Визит к шарлатану» представляет неприятный разговор пациентов с лжеврачом, носящим говорящую фамилию де ла Пилюль. Черные пятна на лицах визитеров указывают на сифилис. Доктор назначил ртутные таблетки, но они не помогли, и больные выражают недовольство.
Оформление кабинета имитирует кунсткамеру: этнические маски, анатомические модели, заспиртованные головы, чучело крокодила, картина с изображением двуглавого гермафродита и – гордость коллекции! – внушительный широкоплечий фолиант, демонстративно разложенный на странного вида станке с винтами и шестеренками. Это фиктивное, полностью вымышленное художником французское издание «инструкции к двум превосходным машинам» – для вправления вывиха плеча и для извлечения пробок из бутылок. Дословно: «первая – чтобы расправить плечи, вторая – чтобы служить штопором». Для вящей убедительности дана приписка: «Проверено и одобрено Королевской академией в Париже». Вкупе с прочими диковинами лженаучный том нужен для того, чтобы пускать пыль в глаза несведущим пациентам.
Уильям Хогарт.
Визит к шарлатану. 1743–1745. Резцовая гравюра на меди[92]
Уильям Хогарт.
Визит к шарлатану (фрагмент)[93]
Страсть к созданию библиомуляжей объяснялась не только спецификой мировосприятия, творческими исканиями, веяниями моды, но и развитием читательских практик. Чтение становилось все более приватным и все чаще уединенным занятием, общением с книгой тет-а-тет. При этом персонально значимая книга – захватывающая, долгожданная или с трудом добытая – воспринималась как требующая тактильного контакта. Ее хотелось не только читать, но и трогать, держать в руках, перемещать с места на место.
Постепенно такое восприятие распространяется на все книги как особый род вещей.
