девочки с картины Жана-Батиста Шардена «Гувернантка». Внимательный и умелый мастер искусно воспроизвел и бантики в косичках, и пуговички на платье, и пару книжек, и ремешок для их переноски. Но такие изделия – вершина развития жанра, гораздо чаще изготовлялись обезличенные силуэты.
Святой с молитвенником, нарядная дама с песенником, ученица с букварем – значим не столько сам персонаж, сколько полная утрата текста как главного элемента книги. Образ книги достигает предела эфемерности. Альтернативное метафорическое название таких изделий – silent companions (англ. «молчаливые компаньоны», «безмолвные спутники») – как нельзя лучше подходит и для вырезанных из дерева томов, которые приятно держать в руках, но невозможно читать.
Фигура девочки в наряде Елизаветинской эпохи. Выс. 102 см. Кон. XIX в. Англия[84]
Моду на dummy-boards уничтожила промышленная революция. В начале XIX века поточное производство, с одной стороны, заметно ухудшило их качество, а с другой – лишило эксклюзивности. Так что состоятельные буржуа почти перестали покупать такие изделия даже в утилитарных целях – как ширмы-перегородки, каминные экраны, мишени для стрельбы или пугала для воров. Держать их дома тоже стало непрестижно, и деревянные обманки перекочевали из особняков в рестораны, магазины, гостиницы, где еще некоторое время служили для привлечения посетителей и рекламы товаров.
С распространением фотографии в 1890-е годы ярмарочные площади огласились криками восторга от тантамаресок. Так красиво по-французски (tintamarresque – «шум, гам, кутерьма») назвали стенды с изображениями разнообразных персонажей и вырезами для голов, а иногда вдобавок рук и ног желающих запечатлеть себя в симулятивном виде. В Англии этот трюк именовался «живая марионетка» (Living Marionette), в Германии – «каукаутски» (Kaukautzky), что означало подвешиваемую на шею актера безголовую куклу. Очень похоже на достопамятные «доски-манекены», только с заменой нарисованного лица настоящим. Это было уже не созерцательное удовольствие, а интерактивное развлечение.
В дальнейшем тантамарески широко используются в фотостудиях – как фоновый антураж; на пляжах – для имитации курортной экзотики; в шоу-программах – для создания шокирующих или комических сюжетов. Однако среди атрибутов тантамаресок почти не встречаются книги. Они порядком наскучили обывателям, стали «слишком привычными» и служили разве лишь для того, чтобы сунуть их в руки оробевшей крестьянке, которая выгодно поторговала на городской ярмарке и решила сделать фотокарточку на память. Для придания естественности скованным или неуклюжим позам таких посетительниц у фотографов были заготовлены искусственные цветы, простенькие веера, красочные альбомы и – непременно! – изящные томики.
Лемюэль Мейнард Уайлс (приписывается).
Натюрморт с книгой и цветами. Втор. пол. XIX в. Холст, масло[85]
Со второй половины XIX века книга как бутафорский предмет все чаще встречается и в изобразительном искусстве. Взгляните на лаконичный натюрморт американского художника: и том, и цветок смотрятся одинаково неестественно, не правда ли? Может быть, это шкатулка для ювелирных украшений, декорированная искусственным букетиком? Или несессер для рукоделия? Или коробка из-под печенья? Остается только гадать…
Тома в интерьере
В век «пара и электричества» книга уже не воспаряла в небеса по примеру «миссальных картин», окончательно подчиненная силе земного притяжения. Аналогами этих давно забытых к тому времени артефактов в светском интерьере стали кофе-тэйбл-буки – в буквальном переводе с английского «книги для кофейного столика» (coffee table book). В названии отражено предназначение: привлечь внимание визитеров, занять заскучавших гостей, скоротать время ожидающих аудиенции. Размещаемые на самом виду художественные альбомы, крупноформатные издания гравюр и рисунков служили изысканным декором, демонстрацией вкусов хозяина дома и поводом для непринужденной беседы.
Подобный способ обращения с книгами отмечен еще Мишелем Монтенем в эссе «О некоторых стихах Вергилия» (1581), которое затем упоминается в романе Лоренса Стерна «Жизнь Тристрама Шенди, джентльмена» (1759). Стерн употребляет выражение book for a parlour window – буквально «книга для окна гостиной», то есть скорее для красоты, нежели для чтения. Если Монтень писал с горечью и досадой, то Стерн рассуждает уже с тонким юмором и философским смирением.
Литография Поля Гаварни по рисунку Жана-Дени Наржо.
Утренний туалет. Столик в дамской гостиной. Ил. из журнала La Mode. 1831[86]
Книготорговцы использовали броское именование в рекламных целях. Иллюстрированный сборник очерков быта и нравов Ли Ханта «Мужчины, женщины и книги» был представлен в «Вестминстерском обозрении» 1850 года следующим описанием: «Книга для украшения гостиной [в оригинале: book for a parlour window], для чтения теплым весенним днем или у камина, для получасового досуга или для развлечения на целый день, для любой приятной компании». Но все же декоративность преобладала над коммуникативностью. Дорого оформленное издание было почти таким же безмолвным компаньоном, как деревянная псевдокнига, пусть и в самой приятной компании.
В викторианской Англии словосочетание «книга для окна гостиной» трансформировалось в более изящное «книга для кофейного столика». Рафинированными читателями и строгими литературными критиками оно использовалось как презрительное именование развлекательной литературы, произведений без содержательной глубины. Однако красивый фолиант с максимумом изображений и минимумом текста стал ультрамодным атрибутом престижа и достатка. В респектабельном интерьере он смотрелся так же органично, как лощеный денди, фланирующий по лондонскому бульвару.
Впрочем, самые меткие сравнения и блистательные аналогии придумывали викторианские авторы. Например, Элизабет Гаскелл в романе «Север и Юг»: «В центре комнаты, прямо под люстрой стоял большой круглый стол, на полированной поверхности которого через равные промежутки по окружности лежали книги в красивых переплетах, будто яркоокрашенные спицы колеса». Один викторианский журналист настаивал, что «книги в красивых переплетах, запертые за стеклом в эффектных книжных мини-шкафчиках, так же важны для стильных заведений, как для стильных экипажей важны слуги в ливреях, которые сидят скрестив руки». Описания фальшбуков под стать их эффектному оформлению.
В эдвардианскую эпоху понятие coffee table book часто мелькает в торговых каталогах и в прессе, ориентированной на состоятельного читателя. Сейчас кофе-тэйбл-буки чаще всего называют просто интерьерными книгами. Современные образцы представлены преимущественно презентационными корпоративными изданиями (брендселлерами), иллюстрированными мемуарами и биографиями, фотокнигами по истории искусства, моды, кулинарии. Обратите на них внимание в приемных учреждений, салонах красоты, дизайн-студиях, гостиничных холлах.
В конце позапрошлого века французский филолог, библиофил, издатель Луи Октав Юзанн пристально рассмотрел в свой знаменитый монокль образованную публику и придумал слово библиоскоп (от греч. skopein – «рассматривать»), означающее ценителя материальной, вещественной сущности Книги. «Библиоскоп – это не восторженный влюбленный, а сторонний равнодушный путешественник. Он рассматривает, гладит, обнюхивает и ощупывает книги, которые никогда не прочтет. Он довольствуется знакомством с поверхностью вещей и никогда не обременит себя усилием проникнуть вглубь», – поясняет Юзанн в эссе «Новый библиополис» (1897){27}. Эти слова станут пророческими – и следующее столетие изумит нас разнообразием вариантов поведения библиоскопа, наглядно иллюстрирующих социальные преобразования, культурные сдвиги, технические инновации.
Глава 6. Праздник притворства: История книжных муляжей
Жак де Гейн.
Портрет Авраама Горлеуса перед столом с монетами, кольцами и чернильницей (фрагмент – чехол для монет в виде книги). 1601[87]
Упоение обманом
Барокко – эпоха превращения иллюзии в особую эстетическую категорию, обмана – в своеобразный род искусства, притворства – в изощренную игру по замысловатым правилам. Это эпоха кунсткамер (нем. Kunstkammer – букв. «комната искусства»), «кабинетов редкостей» (англ. сabinet of curiosities) и «шкафов искусств» (нем. Kunstschrank) – коллекций всевозможных диковин, экзотических находок, курьезных вещиц. Для хранения таких коллекций изготовляли специальные ларцы и шкафы со множеством выдвижных ящичков, получившие название кабинетов или по-немецки камер. Когда шкафов становилось слишком много, для них отводили отдельные комнаты, получившие такое же название.
Кабинет демонстрировал профессиональные, научные или творческие интересы, статус, вкус, образ жизни своего хозяина. Это был прообраз музея, а в музее не могло быть ничего случайного. Книги как древнейшие предметы коллекционирования сразу заняли здесь полноправное место. Ценные манускрипты и редкие печатные экземпляры чтили как сокровища, с особой гордостью предъявляя гостям. Убедиться в этом можно на примере гравюры с самым ранним изображением кабинета естественной истории неаполитанского фармацевта Ферранте Императо. Жемчужиной коллекции была библиотека, полки которой были сконструированы таким образом, чтобы
