Вполне возможно, размышлял я, если эта дрянь - собака, кошка, енот, да кто угодно - увидит, что я сижу на крыльце, то вообще не придет, так что я устроил себе наблюдательный пост в чулане, из окна которого было видно крыльцо. Вечером, когда все улеглись спать, я вышел из дому и пожелал Черному Коту доброй ночи.
Это не просто кот, сказала моя жена, когда увидела его в первый раз - это личность. И действительно, даже его огромную львиную морду хотелось назвать лицом: широкий черный нос, желто-зеленые глаза, полный острых зубов и все же дружелюбный рот (нижняя губа справа все еще гноилась).
Я погладил его по голове, почесал под горлом и пожелал ему удачи. Потом я вошел в дом и выключил свет над дверью.
Я уселся на стул в чулане и положил на колени бинокль. В доме было темно. Я включил прибор ночного видения и окуляры замерцали зеленым.
Было темно. Время шло медленно.
Я попробовал смотреть в темноту через бинокль, чтобы научиться наводить фокус и разбираться в оттенках зеленого света. Помню, как я ужаснулся, увидев, как вьются в ночи рои насекомых: ночной мир был похож на кошмарный суп, полный бурлящей жизни. Потом я опустил бинокль и принялся разглядывать густые черные и синие краски ночи, непроглядные, мирные, невозмутимые.
Шло время. Я боролся со сном и жалел о том, что давно отказался от сигарет и кофе: и то, и другое оказалось бы сейчас весьма кстати. Однако я не успел перейти границу мира снов: к реальности меня вернул дикий вопль в саду. Я торопливо поднес бинокль к глазам, но это была всего лишь Снежинка, белая шерсть которой казалась зеленой. Она проскользнула куда-то вглубь леса слева от дома и исчезла из виду.
Я уже собирался опустить бинокль, когда мне пришло в голову, что неплохо бы рассмотреть, что именно так испугало Снежинку, и я принялся разглядывать лужайку перед домом, ожидая увидеть крупного енота, пса, или злобного опоссума. И действительно, на дорожке перед домом что-то было. Я видел его в бинокль, видел ясно, как днем.
Это был дьявол.
Я не видел дьявола раньше, и, хотя мне и приходилось писать о нем, но если бы мне устроили допрос с пристрастием, я бы признался, что я в него не верю - разве что как в фигуру воображаемую, трагическую, мильтоновского толка. То, что шло по дорожке к нашему дому, не было похоже на Люцифера из поэмы Мильтона. Это был дьявол.
Сердце мое так сильно забилось в груди, что стало больно. Я мог лишь надеяться, что он не увидит меня, что в темноте дома, за стеклом, я неразличим.
Тварь на дорожке мерцала, плыла, изменялась, двигаясь вперед. То она становилась темной, похожей на быка, на Минотавра, то она становилась элегантно женственной, то вдруг превращалась в кота, огромного, покрытого боевыми рубцами, серо-зеленого дикого кота со злобно искаженной мордой.
На крыльцо нашего дома ведут четыре ступеньки, белые, давно некрашеные (я знал, что они белые, хотя сквозь бинокль они, как и все прочее, были зеленые). Перед первой из них дьявол остановился и выкрикнул что-то, чего я не мог понять - три или четыре слова, похожие на вой или скулеж, но все же слова на незнакомом мне языке, который, скорее всего, был мертвым уже тогда, когда только строился Вавилон; и хотя я не понял слов, я почувствовал, как зашевелились волосы у меня на голове при звуках его голоса.
А потом я услышал, глухо, сквозь стекло, но вполне различимо, басовитое урчание, ответ на этот вызов и - медленно, неровно ступая - вниз по ступенькам сошла черная тень, прочь от меня, навстречу дьяволу. Поступь Черного Кота уже не была похожа на шаг пантеры - он спотыкался и качался, напоминая скорее моряка, только что сошедшего на берег.
Теперь дьявол стал женщиной. Она что-то сказала коту - нежно, ласково, на языке, похожем на французский, и протянула руку к его голове. Он впился зубами в ее пальцы, и у нее дернулись губы, и она плюнула в него.
Она взглянула вверх, на меня, и если у меня и были сомнения, была ли она тем дьяволом, что я видел раньше, от них не осталось и следа: ее глаза горели багровым огнем, но в приборе ночного видения не видно красного цвета, видно только зеленое. И дьявол увидел меня в окне. Он увидел меня. В этом нет ни малейшего сомнения.
Он вывернулся, и, корчась, превратился во что-то вроде шакала: в плоскомордую тварь с огромной головой и бычьей шеей, чудовищную помесь гиены и собаки динго. В запаршившей шерсти извивались черви. Тварь шагнула вверх, на крыльцо.
Черный Кот бросился на нее, и они превратились в бешено крутящийся клубок, двигаясь быстрее, чем могли уловить глаза.
И все это происходило в полной тишине.
А потом послышалось далекое рычание - вдали, по проселку, от которого шла дорога к нашему дому, ехал запоздавший грузовик, и его фары сияли, словно два зеленых солнца. Я опустил бинокль и увидел лишь темноту, уютный желтый свет фар, а затем - красные огоньки, когда грузовик проехал мимо и скрылся, словно в никуда.
Когда я снова поднес бинокль к глазам, перед домом уже никого не было. Только Черный Кот стоял на ступеньках, вглядываясь в пустоту. Я подкрутил фокус и мне показалось, что я вижу, как что-то летит прочь - стервятник, может быть, или орел - что бы это ни было, оно сразу скрылось за деревьями.
Я вышел на крыльцо, взял Черного Кота на руки, и гладил его, и шептал ему что-то, нежно, утешительно. Он жалобно мяукнул, когда я подошел к нему, но через некоторое время заснул в меня на руках, и я осторожно положил его в корзинку и отправился наверх, спать. Утром я увидел, что на майке и джинсах у меня запеклась кровь.
Это было неделю назад.
Эта тварь приходит к нашему дому не каждую ночь - но почти каждую, это ясно по новым ранам и по той боли, которую я вижу в львиных глазах Черного Кота. Он почти не может ступать на переднюю левую лапу, а правый глаз больше не открывается.
Я не знаю, чем мы заслужили его появление. Я не знаю, кто послал его. И, к стыду своему и страху, я высчитываю, сколько еще он протянет.
КАК ЗНАКОМИТЬСЯ С ДЕВУШКАМИ НА ВЕЧЕРИНКАХ
– Да пошли, - сказал Вик. - Будет круто.
– Не будет, - сказал я, хотя уже давно сдался и понимал это.
– Будет здорово! - снова сказал Вик, как говорил уже раз сто. - Девчонки-девчонки-девчонки!
И он белозубо ухмыльнулся.
Мы учились в одной школе для мальчиков на юге Лондона, и хоть нельзя было сказать, что у нас совсем не было опыта общения с девушками - у Вика, по его словам, было полно подружек, а я уже пробовал целоваться с тремя подругами сестры - но если начистоту, мы в основном говорили и общались со своими сверстниками мужского пола. И по-настоящему понимали только их. Я, во всяком случае. Трудно говорить за кого-то другого, а мы с Виком с тех пор не виделись уже тридцать лет. Не уверен, что нам найдется, о чем поговорить, если мы с ним вдруг встретимся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
