Вик отодвинул меня и вошел в гостиную. В руках у него была банка с пивом.
– На кухне есть выпивка, - сказал он мне. Он подошел к Стелле и заговорил с ней. Из-за музыки мне не было слышно, о чем они говорят, но я знал, что в их беседе я лишний.
В те годы мне не нравилось пиво. Я отправился посмотреть, нет ли на полутемной кухне чего-нибудь более подходящего. На столе стояла бутыль «Кока-колы», я взял большой пластиковый стакан, налил и вышел из кухни. Я не осмелился заговорить с двумя черными, как смоль, девушками, о чем-то оживленно беседовавшими в уголке. Они были безумно хороши собой: блестящие волосы элегантно уложены, одеты, как кинозвезды, сильный иностранный акцент, в общем, явно не про меня.
Я побрел по коридору, вцепившись в стакан с колой.
Дом был больше, чем показался на первый взгляд с улицы, и найти дорогу в нем оказалось сложнее, чем в доме стандартной планировки: две комнаты наверху, две внизу. Было довольно темно; похоже, лампочек ярче 40 ватт здесь вообще не признавали. Насколько я помню, куда бы я ни заглядывал, я видел только девушек. Наверх я подниматься не стал.
Я зашел в оранжерею. Там тоже была девушка, одиноко сидевшая у стеклянного столика, сложив на коленях руки и глядя в сумерки, сгущавшиеся в саду за стеклом. У нее были прямые, длинные, настолько светлые, что казались белыми, волосы. Казалось, она о чем-то грустила.
– Не возражаете, если я здесь посижу? - спросил я, указав стаканом на стул. Она покачала головой, а потом пожала плечами, давая понять, что ей все равно. Я сел.
Мимо двери в оранжерею прошел Вик. Он говорил со Стеллой, но, увидев, как я сижу у стола в неловком молчании, поднял руку и изобразил пальцами что-то вроде болтающего рта. Правильно. Надо с ней заговорить.
– Вы здесь живете? - спросил я у девушки.
Она покачала головой. На ней была серебристая блузка с глубоким вырезом, и я старался не пялиться на ее округлую грудь.
– Как тебя зовут? - спросил я. - Меня - Эн.
– Прима Примы, - произнесла она, или что-то вроде этого. - Я Секунда.
– А… какое странное имя.
Она подняла на меня глаза - огромные, подернутые влагой.
– Оно означает, что моя прародительница тоже была Прима, и что я должна вернуться к ней с докладом. Размножаться мне нельзя.
– А. Ну… да и рановато, я бы сказал.
Она разжала руки, положила их на стол и раздвинула пальцы.
– Видишь?
Мизинец на левой руке был кривой и на самом кончике раздвоенный, словно ветка, уродливый, но не слишком.
– Когда меня заканчивали, нужно было решить: сохранить меня или уничтожить. Мне повезло, меня решили оставить. Теперь я странствую, а мои идеальные сестры ждут дома в стазисе. Они примы. Я секунда. Вскоре я должна вернуться к Приме и рассказать обо всем, что видела у вас, здесь.
– Я вообще-то не из Кройдона, - сказал я. - Не отсюда.
Может, она американка? Я не понимал ни слова из того, что она говорила.
– Понятно, - кивнула она, - значит, мы все не отсюда.
Она накрыла левую ладонь правой, словно пыталась укрыть от глаза свои шесть пальцев.
– Я думала, это место будет просторнее, и чище, и красочнее. Но и так оно - настоящее сокровище.
Она зевнула и на мгновенье прикрыла рот правой рукой, быстро снова опустив ее на стол.
– Меня утомляют странствия, и я иногда хочу, чтобы они закончились. На карнавале в Рио я увидела, как на помосте стоят они - стройные, золотистые, жукоглазые, крылатые, веселые, и я уже почти бросилась к ним навстречу, чтобы приветствовать их, и тут увидела, что это просто люди в маскарадных нарядах. Я сказала: «Ола Колт, почему они так хотят быть похожими на нас?» и Ола Колт ответило: «Потому что они ненавидят себя, свой цвет, смуглый и розовый, и они такие маленькие». Вот что я чувствую, даже я, а я еще не выросла. Это словно мир детей или эльфов.
Тут она улыбнулась и добавила:
– Хорошо, что они никто не могли видеть Ола Колт.
– Ммм… - замялся я. - Может, потанцуем?
Она резко покачала головой.
– Нельзя, - объяснила она. - Мне запрещено все, из-за чего может испортиться имущество. Я принадлежу Приме.
– Может, тогда выпьешь чего-нибудь?
– Воды, - ответила она
Я пошел на кухню, налил себе в стакан еще колы, а в чашку - воды из-под крана. Потом я снова вышел в коридор, а оттуда в оранжерею, но там уже было пусто.
Может, она пошла в туалет, подумал я. Может, она еще передумает насчет танцев - попозже. Я вернулся в гостиную и остановился на пороге. Гостей стало больше: среди танцующих девушек появились ребята, которых я не знал, и с виду они были старше, чем я и Вик. При этом ребята, танцуя, не подходили к девушкам слишком близко, но Вик держал Стеллу за руку, и когда песня закончилась, он обнял ее за талию, непринужденно, почти по-хозяйски, чтобы никто не совался.
Я подумал, что девушка из оранжереи, наверно, пошла наверх: на первом этаже ее не было.
Я зашел в комнату напротив той, где были танцы, и сел на диван. На другом его краю уже сидела еще одна девушка. Темные волосы у нее были коротко острижены и торчали во все стороны, как колючки.
Надо с ней заговорить, подумал я.
– Я тут воды принес, - произнес я. - Не хочешь?
Она кивнула и порывисто протянула руку. Чашку, впрочем, она взяла очень осторожно, словно это простое движение было для нее непривычным, словно она не доверяла ни глазам, ни пальцам.
– Мне нравится быть туристом, - сказала она и нерешительно улыбнулась. Между передними зубами у нее была узкая щербинка. Она отпила из чашки так, словно вместо водопроводной воды там было лучшее вино.
– В прошлый раз мы были на солнце и плавали с китами в солнечных заводях. Они рассказывали нам истории, а потом нам стало холодно снаружи, и мы поплыли вглубь, туда, где нас вспенивает тепло, где нам спокойнее. Я хотела вернуться. В этот раз хотела. Я еще столько не видела. Вместо этого мы пришли в мир. Тебе нравится?
– Что нравится?
Она неопределенно показала вокруг: на диван, кресла, шторы, незажженный камин.
– Да вроде ничего.
– Я говорила, что не хочу в мир, - продолжала она. - Но мой учитель-родитель не слушал. «Тебе надо многому научиться», говорил он. Я скала, что многому можно научиться и в солнце. И в глубине. Джесса вьют нити между галактиками. Я тоже так хочу. Но спорить было бесполезно, и я пришла в мир. Меня поглотил родитель-учитель, и я оказалась здесь, в куске разлагающегося мяса, насаженного на раму из кальция. Когда я воплотилась, внутри меня что-то двигалось, трепетало, как насос, хлюпало. Мне первый раз приходилось проталкивать воздух в рот, чтобы дрожали голосовые связки, чтобы я смогла сказать учителю-родителю, что я хочу умереть. Он признал, что это неизбежный единственный путь, которым можно покинуть мир.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
