Дама бубен была одна. Она стояла перед зеркалом, и держала в одной руке тарелку с пирожными, а другой пудрила нос. Она обернулась, увидела меня, ахнула, и уронила тарелку.
– Привет, величество, - сказал я. - Или удобнее будет обращаться к тебе «Джилл»?
Она по-прежнему потрясно выглядела, даже без блондинистого парика.
– Пошел вон! - прошипела она.
– Это вряд ли, лапочка. - Я сел на кровать. - Давай-ка я тебе кое-что расскажу.
– Давай.
За спиной она нашарила потайную кнопку тревоги. Я ей не мешал. Я перерезал провода в коридоре - в моем деле осторожность не бывает чрезмерной.
– Давай-ка я тебе кое-что расскажу.
– Ты уже это говорил.
– Мне решать, что говорить, сударыня.
Я закурил, и тонкая голубоватая струйка дыма поднялась к небесам. Если интуиция меня подвела, я отправлюсь следом. Я, однако, привык доверять своей интуиции.
– Для начала скажем так: Болтай, он же Толстяк, не был твоим братом. Он даже не был тебе другом. Более того, он тебя шантажировал. Он знал про твой нос.
Лицо у нее стало белее, чем иные из мертвецов, с которыми порой приходится сталкиваться в моем деле.
– Понимаешь, я Толстяка знал много лет. И много лет он неплохо зарабатывал, натаскивая зверей и птиц делать всякие неприглядные вещи. Это навело меня на мысль… Не так давно был у меня клиент, который так и не объявился, поскольку его пришили раньше. Доктор Фостер из Глостера, пластический хирург. По официальной версии, он просто промок до нитки, сел поближе к камину и растаял. Предположим, однако, что его убили, чтобы он не смог что-то рассказать. Складываем два плюс два, берем банк. Я воспроизвел картину преступления, и сейчас все тебе расскажу. Ты была в саду - скажем, вешала белье - как вдруг прилетела сорока, натасканная Болтаем, и отщипнула тебе нос. И вот ты стоишь в саду, закрываешь лицо рукой, к тебе подходит Толстяк, и делает тебе предложение, от которого ты не можешь отказаться. К примеру, предлагает познакомить тебя с хирургом, который сделает тебе нос лучше прежнего, не бесплатно, разумеется. И никто ничего не узнает. Пока все правильно, так ведь?
Она молча кивнула, потом, когда к ней вернулся голос, пробормотала:
– В целом, да. Только после нападения я побежала в спальню и стала есть хлеб с вареньем. Там он меня и нашел.
– По крайней мере, честно.
На ее лицо медленно набегал румянец.
– Значит, Фостер сделал тебе операцию, и никто ничего не пронюхал. А потом Болтай заявил, что в операционной сделал несколько снимков. И тебе надо было от него избавиться. Через пару дней ты выходишь погулять в дворцовый парк. Шалтай сидит на стене, спиной к тебе, смотрит куда-то вдаль. Не помня себя, ты его столкнула. И Шалтай Болтай свалился вниз. А вот потом у тебя начались проблемы. Подозревать тебя в убийстве, конечно, никто не будет, но где же снимки? У Фостера их не было, хотя он почуял недоброе, и с ним тоже пришлось расправиться - прежде, чем он увидится со мной. Но ты не знала, что именно он успел мне рассказать, снимков ты так и не нашла, и наняла меня, чтобы их вернуть. И вот в этом была твоя ошибка, сестренка.
Нижняя губа у нее задрожала, и у меня сжалось сердце.
– Вы ведь не выдадите меня?
– Сестренка, ты сегодня пыталась меня подставить. Я этого не люблю.
Она принялась трясущимися руками расстегивать воротник блузки.
– Может быть, мы сможем договориться?
Я покачал головой.
– Извините, ваше величество. Матушка Хорнер учила своего малютку Джека не якшаться с королевским домом. Жаль, но так уж вышло.
Чтобы вновь обрести уверенность в себе, я отвернулся, и в этом была уже моя ошибка. Я не успел бы даже спеть про шесть пенсов, как у нее в руке появился дамский пистолетик. Игрушка была, может, и невелика с виду, но я знал, что ее вполне достаточно, чтобы вывести меня из игры навсегда.
Я понял смысл выражения «фатальная женщина».
– Бросьте оружие, ваше величество.
В двери появился сержант О’Грейди, сжав в похожей на окорок ручище штатный полицейский револьвер.
– Извини, что подозревал тебя, Хорнер, - сухо сказал он. - Нет худа без добра, впрочем, гром и преисподняя. Я висел у тебя на хвосте, так что все слышал.
– Привет, сержант, спасибо, что зашли. Только я еще не закончил. Может, присядете, пока я договорю?
Он коротко кивнул и опустился на стул у двери. Дуло его револьвера даже не дрогнуло.
Я встал с кровати и подошел к королеве.
– Так вот, лапочка, я тебе еще не рассказал, у кого же снимки твоей операции. Они были у Болтая, когда ты его убила.
На ее лбу появилась прелестная морщинка.
– Я не понимаю… я же обыскала труп.
– Конечно, но уже после. А раньше всех к Толстяку прибыла королевская рать. Копы. И один из них прикарманил конвертик. И собирался тебя шантажировать потом, когда шум стихнет. Только на этот раз ты уже не знала бы, кого пришить. Кстати, должен перед тобой извиниться.
Я нагнулся, чтобы завязать шнурок на ботинке.
– За что?
– Я тебя обвинил в попытке меня подставить. А это была не ты. Стрелу пустил парень, который лучше всех в нашей школе стрелял из лука - это оперение я узнаю где угодно.
Я повернулся к двери.
– Разве это не правда, Воробушек О’Грейди?
Нагнувшись, чтобы якобы завязать шнурок, я схватил несколько пирожных, упавших с тарелки королевы, и теперь швырнул их вверх, целясь в единственную лампу под потолком.
Она разбилась, и в полной темноте стрельба началась почти сразу же. Но этих нескольких секунд мне хватило, чтобы смыться, пока дама бубен и сержант О’Грейди по прозвищу «Воробушек» радостно всаживали друг в друга пулю за пулей.
В моем деле своя рубашка ближе к телу.
Жуя пирожное, я вышел из дворцового парка на улицу. Остановившись у мусорного ящика, я попытался сжечь конверт с фотографиями, которые на бегу выхватил из кармана O’Грейди, но дождь лил так, что огонь никак не разгорался.
Придя в контору, я позвонил в совет по туризму и заявил, что подам жалобу. Мне сказали, что дождь хорош для посевов, а я сказал им, куда они могут идти со своими посевами.
– А кому сейчас легко? - услышал я в ответ.
И я сказал:
– Это да.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
