– Все, уже не страшно, – повторил Мистина. – Они потеряли нас из виду, вдогон не побегут.
– А что будут делать?
– Жрать! – со значением произнес Мистина. – Альв!
Его отрок подошел и помог Уте спуститься с седла. Эльга тоже соскочила наземь и подбежала к сестре.
– Как ты? – Она обхватила Уту, будто боялась, что та упадет. – С тобой все хорошо? Тебе не худо?
– Нет, отчего же? – Вполне спокойная, Ута лишь потирала спину и бедро, поскольку эти сто шагов проехала не в самом удобном положении.
– Ничего не болит? – настаивала Эльга.
Ее обливала холодная дрожь при мысли о будущем ребенке. Все-таки Ингвар прав: Уте нужно беречь себя, а не разгуливать по ночам!
– Ты не очень испугалась?
– Да ладно тебе! – Ута тихо засмеялась. – После избушки Буры-бабы что мне какой-то вепрь! Смешно даже!
Эльга обняла ее и так застыла. Да уж, не она, такая смелая и решительная, а скромная Ута провела несколько дней и ночей в избушке Буры-бабы за тыном с черепами, в окружении враждебных духов, наедине с полумертвой старухой-волхвой. Зная, что в сотне шагов оттуда лежит на полянке труп Князя-Медведя – со смертельной раной от сулицы под лопаткой и с разрубленной головой. И не она, а Ута пережила бой за Зорин-городец, гибель первого мужа, встречу с его победителем, потерю того дитяти, что должно было стать ее первенцем… К шестнадцати годам ее сестра приобрела такой опыт, какой другую совсем сломил бы. Но Ута была сделана из чего-то такого, что только закаляется под ударами судьбы.
Хотела бы Эльга убедиться, что сама сотворена не хуже. Но хорошо бы – не такой ценой. А можно ли иначе?
– Хватит, девушки, поедемте, – с легкой досадой сказал возле них Мистина.
И Эльга вновь вспомнила те жуткие мгновения после гибели Князя-Медведя. Тогда Мистина тоже сказал им: «Хватит, девушки, обниматься, мне завидно. Идемте отсюда».
Еще раз всех заверив, что чувствует себя не хуже обычного, Ута с помощью мужа осторожно поднялась в седло, и Скудота повел ее кобылу по дороге. Мистина ехал впереди, Альв вел лошадь Эльги, другие отроки шагали в хвосте. Теперь уже совсем стемнело: луна освещала дорогу, но близ рощи никакой травы они уже не разглядели бы.
– Вот ведь свинские свиньи! – возмущалась Эльга. – Думала, я всех вепрей под Киевом уже на варево и жарево перевела, а тут вон – целое стадо!
– Проскочили как-то, – Мистина придержал коня и обернулся к Эльге, – а может, из других мест на свободные угодья подошли. И ты знаешь, – с мнимой небрежностью добавил он, – я думаю, не стоит князю рассказывать. А то он разволнуется… спать до утра не будет…
«А будет бранить нас последней йотуновой матерью», – мысленно докончила Эльга. Несмотря на внешнюю самоуверенность, Мистина тоже не хотел попасть под ураган княжьего гнева. А у нее и сейчас стыли жилы от мысли о том, что сестра могла бы от испуга скинуть дитя, не будь такой стойкой и закаленной. Никогда в жизни она бы себе этого не простила!
– Я не скажу, – вздохнула Эльга. – Стой!
Вдруг ее облило холодом, и она остановила лошадь.
– А где серп? Батюшки, я серп потеряла! – Вытаращенными глазами Эльга уставилась на Мистину. – Ой, лишенько! – полушепотом завопила она по примеру тех большух. – Я святой серп потеряла! Да лучше голову потерять! Поехали назад!
– Домой поехали! – оборвал ее причитания Мистина. – Доставлю вас по постелям, а парни потом серп найдут.
– А если кто увидит, как священное орудие нив полянских на обочине валяется? А если его вепри потопчут? Поехали сейчас!
– Сейчас там свиньи жрут и на поле нас добром не пустят. И не найдешь его сейчас в темноте. К рассвету развиднеется, тогда подберем. Да привезу я тебе серп, чтоб рука отсохла! – с досадой воскликнул Мистина, и Эльга вздохнула.
На самом деле возвращаться на поле, где угощаются вепри, ей не очень-то и хотелось. Только вспомнить, как блестели клыки под луной у того троллева свинюка…
Ута с отроками подождала перед воротами, пока Мистина доставил Эльгу до двери избы. Подошел, чтобы снять ее с лошади.
– Договорились? – спросил он перед этим, взявшись за луки седла, словно без подтверждения не собирался ей помогать.
– Ты руку заложил! – с мрачной решимостью шепнула Эльга. – Жду с серпом на белой заре!
Мистина пожал ее ногу возле щиколотки, но уже без всяких намеков, а просто как пожимают руку в знак достигнутого согласия. И тут Эльга вспомнила, что Добретин платок тоже посеяла в той роще у поля.
Свояк не подвел: на белой заре в дверь осторожно постучали, и Альв передал Добрете серп, завернутый в серый шерстяной платок. У Эльги, спавшей одним глазом, отлегло от сердца. Неслышно выскользнув с постели и задернув назад занавеску, чтобы Ингвар, если проснется, не увидел ее занятия, она заботливо вытерла серп ветошкой, мысленно прося у него прощения, даже помазала лезвие кусочком сала, чтобы не обижался. Завернув в рушник, спрятала в ларь. Обошлось!
Все было хорошо – еще целый день…
* * *
Назавтра три бабы из Радовековой веси по пути на льнище завернули посмотреть рожь и обнаружили следы потравы: половина делянки, уже готовой к жатве, оказалась изрыта вепрями. Везде виднелись отпечатки небольших острых копыт, колосья были смяты и втоптаны в перепаханную рылами землю. Половина урожая погибла безвозвратно. Помня недавние княжьи ловы, такого никак не ожидали: видимо, лесные свиньи пришли из иных мест.
Поднялся крик, а когда чуть не все родичи Радовека прибежали оценить размер беды, третий сын, Яруга, обнаружил, что на другом краю поля сжаты три горсти колосков. Эта часть посевов от вепрей не пострадала, и тоненькая сжатая полоска была хорошо видна.
А это уже совсем другая беда.
– Она, Беляница! – первой завопила Радовекова большуха, Немировна. – Она, змея лютая! Совсем загубить нас хочет, без хлеба оставить! Испортила нам поле, в свинью оборотилась и потравила! Не соберем и горсти зерна с этого поля!
– Целы ли другие? – воскликнул ее второй сын, Будята. – Бегом, братья, смотреть!
– К Белянцу бежать надо! – сообразил Радовек, поначалу опешивший. – Мать, если это и правда Беляница – есть средство какое доказать, что она виновата?
– У них в овине три колоска наших должно висеть, вот так связанных! – показала на пальцах его третья невестка, Яримча.
– Беги, отец, с парнями, посмотрите! Если висит…
– Да если висит, я из них никого не помилую! – рявкнул старший сын Радовека, Загреба.
Родичи покосились на него, но промолчали.
* * *
Княгиня киевская готовила ржаное тесто. За приготовлением хлеба для ближней дружины и гостей она лишь надзирала и помогала потому, что не хватало женских рук, но хлеб для дома и семьи пекла сама от начала до конца. Свою закваску, жившую в горшочке, она считала одним из наиболее важных домочадцев и тайком разговаривала с ней по ходу дела, но так, чтобы никто не слышал. Хлебная закваска – душа дома, и общаться с ней имеет право лишь сама законная хозяйка.
Но сегодня она волновалась, так что даже немного дрожали руки. Сегодня ей впервые предстояло изготовить хлеб не просто для стола, а для подношения ниве перед жатвой. Добавила в опару теплой воды с медом и солью, грубую ржаную муку, размешала, выложила тесто на стол и размяла как следует. Вылепила шар, отряхнула лишнюю муку и положила в глиняную сковороду. Посыпала льняным семенем, сбрызнула водой, накрыла рушником и понесла поставить близ очага в поварне, пока топится хлебная печь.
А выйдя во двор, услышала гомон за воротами: мужские и женские голоса не то причитали, не то чего-то требовали. Ингваровы отроки снаружи преграждали незваным гостям путь. Эльга прошла к поварне, поставила сковороду под рушником на камни очага, где было тепло в нужной мере, и велела Миленке следить. Потом, отряхивая руки, подошла к воротам.
– Я вам говорю, тупые бабы! – доносился снаружи сердитый голос Гримкеля Секиры, десятского нынешней дворовой стражи. – Жалобы и тяжбы – в четверг на Святой горе! Нынче не четверг, и князь ваших дел разбирать не будет!
– Княгине! Княгине доложи! – вопили женские голоса. – Пусть она заступится за нас! Нельзя до четверга ждать, завтра же идти ниву зажинать, а у нас такая беда!
– Гевульв! – окликнула Эльга другого гридя рядом во дворе. – В чем там дело?
Упоминание нивы и зажинок встревожило ее: она и без того боялась, что по неопытности испортит самое важное за весь год женское священнодействие.
– Про порчу что-то гундят, если я понял, – Гевульв хмурился, вслушиваясь.
– Скажи Секире, чтобы пропустил пару человек, – велела Эльга. – Я хочу знать, в чем дело.
Гевульв ушел за ворота, что-то там сказал, гомон поутих. Гридь вернулся, ведя за собой двоих: старейшину Радовека и его жену, Немировну. Эльга знала ее: к ней она недавно посылала с просьбой помочь определить готовность нивы. Помня, что эта краснорожая тетка ей полезна, она попыталась принять приветливый вид, чему несколько мешала тревога.
