– Да что к ним теперь ходить, они уж колоски-то попрятали! – возражала Немировна. – Ты, княже, отроков на наше поле пошли, пусть посмотрят, как там край выстрижен!
– Хрольв! – Ингвар глянул на десятского. – Возьми пару парней, съездите посмотрите это поле.
Вид у князя был хмурый: ему не нравилось разбирать дело о ворожбе.
– И пусть сосчитают колосья, – добавила Эльга, мысленно моля богов, чтобы муж не вспомнил о «ворожбе», на которую сам ее проводил вечером накануне. – Сколько срезано и сколько рядом лежит на земле. Если счет сойдется, стало быть, никто не забирал трех колосков и не вешал в овине. Идите прямо сейчас с этими людьми…
– Вместе с ними! – Мистина выразительно глянул на Хрольва, имея в виду: не выпуская их из виду, чтобы не спрятали три колоска.
– Да все она, ведьма проклятая! – твердила Немировна, явно обеспокоенная предстоящим подсчетом.
– Сама ты ведьма! – кричала ей Красиловна, рослая и худощавая старуха. – Сами вы злыдни, сыновей в уважении вырастить не можете, а у вас потом люди виноваты, кто сам же и пострадал! Через вас моя дочь вдовой осталась опозоренной, а вы на нее еще такую вину возводите! Бабу мужа доброго лишили, детей родных отняли, приданое не отдают! Да избили всю, она еле жива пришла! Род наш славы лишили, а за нами от веку худого дела не водилось! Вы разбойники лихие, а не люди! Княгиня, прикажи привести к тебе Беляницу! Пусть она перед ликами богов на Святой горе тебе ответ даст!
– Да как не постыдится твоя змеюка перед богами предстать! Да ее молнией Перуновой на месте сожжет, только подойдет!
– Тебя сожжет!
– Тебя! Язык твой бесстыжий!
– А ну молчать! – рявкнул раздосадованный Ингвар. Только бабьей свары в гриднице ему не хватало. – Я сказал! Подите все отсюда, а как вернутся мои люди с поля, будем дальше судить. Разорались тут!
Хрольв ушел с тремя гридями, уводя с собой селян. Теперь Эльга уже разобралась в существе дела. В первый раз Белянец приходил с жалобой в один из тех дней, когда она целыми днями смотрела за разделкой веприных туш, вытопкой сала, копчением окороков, мытьем, выскребанием и опаливаем ножек и голов для холодца. Только поэтому такое странное и неприятное дело, как драка родных братьев из-за жены, могло пройти мимо нее. Белянец и его баба клялись, что дочь, отданная замуж за Червеца, младшего сына Радовека, уже давно жаловалась, что ее домогается старший деверь – проходу не дает. И вот однажды Загреба подстерег бабу в хлеву и завалил на солому, задрав подол; крик услышал ее муж, однако старший брат так швырнул его об стену, что проломил голову. День пролежав в беспамятстве, Червец отошел к дедам. Убитые стыдом и горем родичи нашли выход чувствам, обвинив бабу: дескать, завлекала. Но если завлекала, то к чему ей было бы кричать? – возражал Белянец. Избитая Беляница убежала к родичам, и Белянец потребовал от ее имени выкупа за смерть мужа, возвращения ее приданого и детей. И пошел с жалобой к князю. Однако Ингвар рассудил, что убийство внутри рода касается только рода, дети тоже принадлежат роду, а приданое пусть вернут. Однако и с этим Радовек не спешил: Червец женился пять лет назад, большая часть принесенных женой вещей уже пришла в негодность, и, чтобы вернуть то же количество сорочек и полотна, пришлось бы опустошить скрыню с приданым дочери.
Эльга жалела, что не услышала об этой тяжбе вовремя. На ее взгляд, Ингвар решил не лучшим образом.
– Если люди могут без князей решать такие дела, как жизнь и смерть, то в чем тогда наша власть? – сказала она, когда поселяне уже ушли и в гриднице остались только свои. – Какого повиновения мы должны от них ждать, если они могут насиловать своих невесток и убивать братьев, и это будет их семейным делом?
– Да если братья вместе живут, бывает, что братовых жен пользуют понемногу, – хмыкнул Мистина. – Но обычно без шума. Свои же люди…
– Мне плевать на жизнь и смерть всякого смерда, – отвечал Эльге Ингвар. – Он принадлежит своему роду, а вот род принадлежит мне! Род будет делать, что я скажу. В этом и состоит моя власть. А их власть отцов и старших братьев – катать по сену хоть невесток, хоть кого, меня не касается.
– Ты не так рассуждал, когда посылал Свенельдича за мной, – Эльгу задело это рассуждение. – Я здесь потому, что я сама так решила. Если бы я позволила, как ты говоришь, чтобы мной распоряжался род, то я бы сначала год просидела в лесу с медведем, а потом вышла за Дивислава, – понизив голос, чтобы не слышали гриди, напомнила она.
Упоминание о пользовании братовых жен Ингвару тоже не понравилось: это был не тот предмет, который уместно обсуждать между мужьями Эльги и Уты. Он спокойно раздал своих полонянок в жены десятским и еще шутил, что они, дескать, ему теперь «как зятья», но мысль о том, что побратим взял в водимые жены женщину, которая хоть недолго, но была его, Ингвара, наложницей, саднила душу. Томило смутное ощущение, что это ему еще аукнется каким-то неприятным образом, хотя по виду все в семье шло гладко.
– Ну, увозить тебя с дракой я ему не приказывал, – Ингвар бросил хмурый взгляд на Мистину.
– Сразу бы сказал, что недоволен, я бы отвез ее обратно, – усмехнулся тот. – Но три года назад, если помнишь, ты очень хотел жениться на старшей племяннице Вещего и не заботился, каким путем я ее добыл. И неужели любовь ее родни согрела бы тебя так же…
– Хватит! – осадила его Эльга, которой вовсе не хотелось, чтобы тепло ее любви к мужу обсуждалось в гриднице.
– Я с ними едва помирился потом! – недовольно хмыкнул Ингвар. – Едва прикрыл твою задницу, – он снова глянул на Мистину, – а то они за своего волхва могли бы и отомстить…
– Не могли! – быстро возразил Мистина. – Волхв обитал на том свете: он был вне рода, вне племени, вне Яви и света белого. Ни один род и племя не имел право на месть за него. Мы поговорили об этом с Белояром, все и уладилось.
– Вот как! – воскликнула Эльга.
– Я не знал! – одновременно с ней удивился Ингвар.
– Я ему объяснил, что если они попытаются мстить за того, кто и так был мертв, как за своего живого родича, то Навь посчитает своим все племя северных кривичей. Они не стали подвергать себя такой опасности. Умные люди, – одобрительно добавил Мистина. – Ну и, возможно, у них нашлись другие причины пожелать, чтобы мир был достигнут как можно скорее…
Эльга не повернула головы. Но и так чувствовала его взгляд – насмешливый и дерзкий, намекающий на то, о чем она хотела бы забыть – а еще больше хотела, чтобы забыли в Киеве. Когда вслед за похищенной девушкой в Киев приехали ее плесковские родичи, здесь вовсю ходили слухи, будто по дороге Мистина получил от Эльги то, что скальды из дружины называют «дружбой бедер». Белояру и Асмунду, ее двоюродным братьям, не раз тогда случилось подраться с болтунами, а кое-кому из последних эти разговоры стоили жизни. Понимая, что дракой и прочим шумом позорящие девушку слухи можно лишь подкрепить, но не опровергнуть, родичи быстро приняли мудрое решение: полный мир с Ингваром и скорейшая свадьба.
Поношения оказались напрасны, и в этом весь Киев смог убедиться своими глазами. Запятнанный кровью настилальник со свадебной постели Эльги был вывешен на тын, как это делают и в самых глухих весях. Честь ее была восстановлена, брак заключен, и Мистина, казалось, радовался этому едва ли не больше, чем сам новоявленный муж. Уже потом, когда все успокоились, Эльга сообразила: убедившись, что извлечь выгоду для себя не получится – кусок все же был не по рту, – Мистина обернул заваруху к выгоде побратима. В итоге его никто ни в чем не винил, а брак с сестрой Эльги, тоже племянницей Вещего и княжеской вдовой, стал для него утешением и наградой.
Но и по сей день Эльгу не оставляло сомнение: так кто же кого тогда одурачил?
И хотя Мистина не состоял с Ингваром в настоящем кровном родстве, а был ему всего лишь побратимом, мысль о вражде между братьями из-за жены отдавалась в сердце Эльги таким тревожным звоном, будто эта беда и от нее ходит не так далеко.
Но она гнала подозрения. Она знала Ингвара и Мистину всего три года, а они знали друг друга с раннего детства, то есть лет двадцать. И если Мистина выбрал быть на стороне своего товарища-князя, то он сам будет следить, чтобы не испытывать мир между ними на прочность.
Однако помнить об осторожности не помешает. Нет, о дружбе ее бедер названый деверь (как еще назвать побратима мужа?) может и не мечтать. Но необязательно в чем-то провиниться, чтобы о твоей вине начали говорить. В этом Эльга уже убедилась на собственном опыте.
– Ингвар, – она обернулась к мужу, желая вернуть его мысли к делу. – Этот случай нельзя так оставить. Братоубийство не может быть заботой только своего рода. Что же, этот несчастный младший брат – теперь не человек, если он младший?
– Без своего рода – нет. Я имею дело с их отцом, и мне все равно, сколько у него сыновей. Я не лезу в его дела, а он взамен делает так, чтобы все его домочадцы поступали так, как надо мне.
