оставлять после себя следы.
Я заглядываю ему через плечо. Вот морда, вот острые зубы, шерсть, когти, живые желтые глаза.
Наш волк.
Йорг вырывает из альбома листок и отдает мне.
Волк моргает. А меня снова охватывает злость – как вчера, когда я увидел мокрый и грязный рюкзак Йорга. Злость выгоняет меня из хижины на площадку, злость ищет и находит Марко в главном здании. Он играет с близнецами Дрешке в «Уно». Злость подводит меня к столу. Все трое удивленно смотрят на меня.
Марко заговаривает первым:
– Хочешь поиграть с нами?
Злость ничего не отвечает.
– А мы с тобой – нет, – говорит Марко.
– Ха-ха, – раздельно произношу я, не смеясь. Хоть на это смелости хватило. Чего-то я хочу от Марко, хотя дрожу как осиновый лист.
От внимания Марко это не ускользает. Швырнув на стол карты, как в фильме, он резко встает, как бы желая показать: «Я восстаю на тебя».
Метод действенный. Я тут же замечаю: я не могу, это не я. Чего бы я ни замышлял сделать, я этого не делаю.
– Есть проблема? – спрашивает Марко.
– Да, – это говорю не я. Говорит повар. Он стоит в дверном проеме – все еще довольно бледный, но огромный. – В кухне. Мало помощников. Пойдешь со мной тереть морковку.
– А чего сразу я?! – протестует Марко.
– Ты свободен и еще не дежурил, – говорит повар.
– Я играю в карты и не хочу, – возражает Марко, двигая желваками.
– Вичи, – угрожающе произносит повар. Круто, что ему достаточно лишь назвать Марко по фамилии, чтобы тот понял: повар не шутит, терпение у него иссякло.
Вичи недовольно вздыхает и говорит близнецам Дрешке:
– Это сделаете вы.
Вот как бы ты поступил на месте повара или близнецов Дрешке? Будь я поваром, я бы сказал: «Нет, мне нужен ты». (Я знаю, стремно, когда взрослые начинают так командовать, но Марко заслужил.) А будь я Дрешке, я бы сказал: «Сам делай».
Но я не Дрешке – они говорят «ок». И я не повар – он говорит «ладно» и забирает их с собой.
Собрав остатки храбрости, которых, однако, не хватает, чтобы остаться в одной комнате с Марко, я иду следом и спрашиваю Дрешке, почему они делают это ради Марко.
– У него ведь аллергия на разные продукты, – говорит Дрешке-1, будто я обязан это знать. А Дрешке-2 добавляет:
– Если бы у тебя были друзья, они бы тоже делали что-нибудь ради тебя.
Вот в чем суть – делать что-то ради другого.
Я оглядываюсь по сторонам.
Марко тасует карты.
Храбрость и злость меня покидают.
Когда я возвращаюсь на поляну, там уже не так тихо. Все чем-то заняты: стучат бильярдные шары и биты для игры в кубб, по настолкам катаются игральные кости.
(Бениша играет с Синаном в шахматы. Вот как. Я тоже умею играть в шахматы. Ну да ладно.)
Вожатые расхаживают туда-сюда, помогают тем, кому нужна помощь, переговариваются и смеются.
Я стою как неприкаянный и думаю: я стою как неприкаянный.
Кориандр поет. Поет песню о кукушке, которая предпочла бы быть соловьем.
Я сажусь с книгой за свободный столик. Представляю, как кто-нибудь (Бениша?) подходит ко мне и, узнав книгу, радуется, что я ее читаю.
Мне осталось всего несколько страниц. Для двух мальчишек-аутсайдеров все, наверное, закончится хорошо. Не люблю книги со счастливым концом. Только подумай, как обычно бывает в жизни. Чем все заканчивается.
Мне осталось дочитать еще шесть страниц, но я закрываю книгу. Закрываю, потому что мальчишки друг за друга горой. Выгораживают друг друга, заступаются друг за друга. И, несмотря на это, вовсе не факт, что все закончится хорошо. Я откладываю книгу, потому что хочу, чтобы их история закончилась хорошо. Чем закончится наша история?
На «ночной променад» хотят почти все. Но мне нужно разузнать побольше, и я иду к Питричу.
– Господин Питрич!
– Пит.
– А почему называется «ночной променад», а не «ночная прогулка»?
– Дай угадаю: ты не хочешь идти?
– Я отвергаю природу днем и ночью.
– Понятно.
Странно, что он не допытывается, почему я не хочу идти. Что-то тут неладно.
– А фонарей у вас достаточно? – спрашиваю я.
– Думаю, да.
– А песни будут?
– Кто боится, может петь. Само собой.
Если бы он сейчас сказал: «Пойдем с нами», я мог бы ответить: «Ну ладно, так и быть».
– Что-то еще? – спрашивает Питрич.
– Да, – отвечаю я.
Вечером я наблюдаю из хижины, как все собираются на поляне. Йорг с самодельным фонариком тоже там – хоть и в стороне, но все равно один огонек среди многих. Огоньки мерцают, голоса зовут в путь. Я закрываю окно, и мне обидно быть одному.
Я снова пытаюсь собрать Йоргов кубик Рубика. За дверью какой-то шорох. Волк? Марко? Ручка опускается и тут же подскакивает вверх, в приоткрытой двери появляется ухо Йорга, его лицо. С трудом открыв локтем дверь, Йорг входит в комнату. В обеих руках по фонарику.
– Это тебе, – говорит Йорг, протягивая мне свечку, защищенную от ветра.
Я не знаю, что сказать, и задаю совершенно ненужный вопрос:
– Сам смастерил?
– Ты меня раскусил, – говорит Йорг. – Нет, просто прихватил с собой. Их там много было – никто и не заметит. – И, чуть помедлив, добавляет: – Пойдем с нами? Мы еще можем догнать остальных.
Я верчу в руках кубик Рубика.
– Ну ладно, – говорю я, чтобы не выдать, как я рад, что он вернулся и позвал меня с собой.
В лесу мы держимся рядом. Но я озираюсь, где Бениша, и не только смотрю, но и решительно иду туда. Догнав ее, я прохожу мимо, будто мне что-то нужно впереди.
Йорг меня догоняет:
– Скажи ей что-нибудь.
– «Ей что-нибудь», – говорю я.
И мы оба смеемся.
В лесу темно, несмотря на фонарики. Я спотыкаюсь, Йорг меня подхватывает. Йорг спотыкается, я не успеваю его подхватить.
– Всё норм! – говорит Йорг. – Ай!
Марко и близнецы Дрешке прячутся и издают «жуткие» выкрики из засады. Но толку от их страшилок мало: во-первых, от Марко и Дрешке и так этого ожидают, а во-вторых, всем и без того немного страшно (хотя никто, конечно, в этом не признаётся).
Опять этот страх. И признание в страхе.
Интересно, как нас видит лес? Беспокойный рой огоньков неуклюже и боязливо блуждает по нему.
Кориандр поет. Несколько голосов начинают ему подпевать, затем все больше и больше.
Потом, уже поздно ночью в хижине, в дверь скребется волк. Йорг встает и впускает его в комнату. Волк ложится у кровати и охраняет нас.
