— Почему никто в целой деревне не убрал это препятствие? Почему никто этого не делает? Оставлять это до утра — неуважение к путешественникам.
Старший и самый высокий из детей выступил вперед:
— Это город, — сказал он. — Это не деревня. — Он сказал это гордо и презрительно.
— О-ё, — прошептала Эсса.
— Как тебя зовут, мальчик? — спросил Томас, крепко воткнув трость в землю и подавшись вперед.
— Янсен, — сказал мальчик. Он говорил так, как будто Томас должен узнать его имя, как будто все и вся должны знать, кто он такой.
— Это не город, юный Янсен, — сказал Томас. — Это перекресток с солидным домом поблизости, и я еще польстил этому месту, назвав его деревней. И вам, кстати, ни к чему петь и скакать на перекрестке. Вы можете потревожить могилы бесчисленных бродяг, похороненных здесь, чтобы они никогда не нашли дорогу домой, чтобы бродить там призраками. Не очень-то мудро демонстрировать неуважение к мертвым и к путешественникам, которым предстоит дальняя дорога. Пожалуйста, позовите кого-нибудь, чтобы он помог нам оттащить дерево.
Янсен скрестил руки на груди и не двинулся. Остальные дети собрались позади него.
— Какое нам дело до могил на перекрестках, если в них лежат одни преступники? — спросил он. — Какое нам дело до путешественников, если это всего лишь гоблины?
— Мне это не нравится, — прошептала Эсса. — Роуни, приготовься что-нибудь предпринять. Не знаю, что, но что-нибудь. Можешь схватить Томаса и зашвырнуть его в фургон, и мы очень быстро покатим в любом направлении.
Томас выпрямился в полный рост. Кончик его шляпы почти доставал до плеча мальчика:
— Ну-ну, буди мертвых под своими ногами, если тебе это по нраву, но больше не спорь со мной. Я и мои спутники очень устали и горюем.
Янсен подошел к фургону и постучал рукой по стенке:
— Здесь нарисованы маски, — сказал он. — Значит, вы актеры. Гоблины-актеры. Сыграйте нам.
Младшие дети повторили:
— Сыграйте, сыграйте!
— Нет, — сказал Томас. — Мы устали и нам нужно далеко ехать.
Мальчик швырнул на землю монету. Она была большой и, похоже, серебряной.
Томас наступил на монету, но не поднял ее.
— Ты сын купца? — спросил он. — Нет. Вряд ли. Никто из семьи купца не будет так беспечно разбрасываться деньгами.
— Моя семья владеет одной из самых крупных угольных лавок города, — сказал Янсен. Он сказал это с вызовом, ожидая, чтобы кто-то сказал ему, что производство угля — грязное дело.
— А, — сказал Томас. — Покупатель и продавец сердец. Тот, кто верит, что любое сердце покупается и продается. Что ж, угольный мальчик, мы играем за монеты и почти за все монеты, но не за твои. — Он поддел монету кончиком трости и отшвырнул прочь. Она подкатилась обратно к Янсену. Мальчик сгреб ее с земли, красный и злой. Он сильно бросил ее и сшиб шляпу с головы Томаса.
— Это плохо, — сказала Эсса. — Это очень плохо. — Она покрепче взяла поводья. — Может быть, Горацио перепрыгнет это дерево? Раньше он никогда не прыгал, но можно попробовать.
Роуни слез с другой стороны фургона, где его никто не видел. Он сбросил шляпу и перчатки и со спины приблизился к толпе детей. Их внимание было в другом месте. Никто не увидел его в тусклом свете. Никто не заметил, что Роуни стоит за ними, практически среди них. Никто не заметил, что он незнаком им.
Между тем Томас поднял свою огромную шляпу, тщательно ее отряхнул и надел на голову. Потом он вынул из трости тонкий меч и направил его так, что кончик лезвия почти касался кончика носа Янсена.
— Я получу от тебя извинения, — сказал Томас. Его голос был спокойным, тихим и холодным.
Янсен смотрел на него, явно боясь, явно не желая отступать. Старый гоблин крепко держал меч.
Все хотели видеть, что произойдет дальше.
Тут со стуком и щелчком открылся люк в стене вагона. Масляные лампы ярко зажглись вокруг него. Один из музыкальных ящиков заиграл веселую музыку.
Искусно сделанная деревянная кукла в одежде джентльмена высунулась в открытый люк.
— Добро пожаловать! — сказала кукла почти что голосом Семелы. — Добро пожаловать, все и каждый! Вечер развлечений начинается.
Кучка детей подалась вперед, чтобы собраться вокруг сцены.
Томас спрятал меч и со стоном отступил:
— Отсоедини мула, Эсса, — сказал он. — Помоги мне привязать его к дереву. Железному чудищу лучше бы быть достаточно сильным, чтобы его отодвинуть.
Янсен ухмыльнулся. Он потребовал у них представления и он добился своего.
Роуни искал взглядом серебряную монету. Он не мог не искать ее. Он никогда раньше не видел серебряных монет. Он не нашел ее, должно быть, ее подобрал кто-то из младших детей. Роуни сделся и пробрался через толпу и встал за спиной Янсена. Старший мальчик мог все еще хотеть начать драку, а, если он будет драться, остальные будут драться с ним.
Представление началось.
— Надеюсь, там есть кровь и кишки! — сказала одна девочка, подпрыгивая от любопытства.
Элегантная марионетка леди вступила на сцену. Голос Семелы запел историю.
Роуни пытался одновременно смотреть представление и наблюдать за Янсеном. Это было нелегко, и, вдобавок, его отвлекали другие кукольные представления у него в голове. Роуэн часто изображал кукол из тени на стене Башкиной лачуги — когда он еще жил в лачуге Башки. Он мог делать тени плывущих кораблей и животных, лошадей, коз и кротов. Он мог создавать фигуры людей в высоких шляпах или длинных платьях. Даже самые громкие и грубые болвашки смотрели и слушали. Роуни всегда держал свечу: было опасно держать ее вблизи соломенного пола, но он был осторожен. Его любимой теневой марионеткой была птица, потому что только ее он мог сделать сам, сцепив вместе большие пальцы и изобразив руками перья. Роуэн обещал научить Роуни изгибать руки в другие фигурки, но у него еще не дошли до этого руки.
Зрители засмеялись над чем-то на маленькой сцене. Роуни потряс головой, пытаясь прогнать тени прошлого, и вгляделся повнимательнее.
Голос Семелы пел о леди, жившей в одиночестве с зачарованным зеркалом. Зеркало на сцене не было настоящим зеркалом. Это была просто пустая рама от картины с другой куклой за ней. Леди смотрелась в него, и такая же кукла за рамкой идеально копировала ее движения, пока леди смотрела, и махала зрителям рукой, как только леди отворачивалась.
Зеркало было зачаровано таим образом, что оно показывало юное и детское отражение рано утром и древнее отражение вечером. Леди научилась совать руку в зеркало по утрам и выуживать свое собственное отражение из рамки на пол. Она делала это несколько раз, утро за утром, пока множество детей не заполонило сцену рядом с ней.
Роуни не понимал, как Семеле удавалось управлять всеми ими одновременно. Только она была внутри фургона, поэтому она была единственным кукловодом, но каждая кукла двигалась так, как будто ее направляла живая рука. Было легко поверить, что они были живыми существами, хотя Роуни и видел, что каждая из них была сделана из ткани и резного, расписанного дерева.
В истории Леди держала этих зеркальных детей в качестве рабов и слуг:
«Она была наединеС собою в зеркале окне,Но было много у нее ее.Они ей пол мели метлой,Готовили еду порой,Из дома выносили все старье.Плодила двойников онаДень каждый с раннего утра,Чтоб не успели копии стареть.Она повелевала всем —Всем отраженьям. Как, зачем —Вопросов не было, она вольна велетьБыла, пока не занялась углем»
Маленькие куклы снова исчезли со сцены. Леди стояла в одиночестве, подперев обеими деревянными руками деревянный подбородок. Она выглядела злой: в основном, потому, что так были нарисованы ее тонкие брови. Потом она задрожала, обняв руками туловище. Окна ее комнаты окрасились темно-серым. Дождь застучал по задней стене маленькой сцены. Одно из молодых отражений вошло с метлой, и леди набросилась на него.
Следующую сцену было неприятно наблюдать. Леди сунула руку в грудь ее маленького двойника и вынула что-то красное. Маленькая кукла упала. Не было никакой фальшивой крови и других устрашающих эффектов, но Роуни все равно стало неуютно. Он переминался с ноги на ногу. Самые трусливые из местных детей вскрикнули.
Леди положила сердце в камин, где оно светилось теплым светом. Она потерла руки, наслаждаясь теплом. Потом она вложила девочке в грудь одну-единственную шестеренку. Маленькая куколка снова встала, прямо и неподвижно, и принялась мести угол сцены.
Это было чудовищно. Все знали, что такое уголь, откуда он берется и зачем нужен. Все знали, что автоматы не могут двигаться без куска угля в своих металлических кишках — или, в случае с Горацио, без нескольких кусочков угля из рыбьих сердец. Это было ужасно. Топить свой дом в дождливый день углем, когда подошла бы простая древесина, было чудовищно.
