class="p1">— Ну, можно и так сказать. Грубовато, но, в принципе, верно, — согласилась я. Прошла к нему и прямо взглянув в темные, как маслины, глаза, протянула руку. Он смотрел на нее… Потом нехотя потянулся ладонью, и я крепко пожала ее, предотвратив традиционный поцелуй.
Наверное, правильно начала. Он не растерялся — нет, но с настроя точно сбился. Это показал вдруг ставший острым взгляд. Я вела себя, как мужчина — ровно, без ужимок. А раз это действует, то и продолжать нужно в том же духе.
— Коллега… — слегка потрясла я его руку, — приятно познакомиться — вдова дю Белли, урожденная Лантаньяк.
— И насколько коллега? — съехидничал он. Чем-то похож был на Жана Рено — высокий, худой, лет сорока пяти на вид, чуть сутулый. Нос крупный с горбинкой, прищур глаз…
— Вас интересует медицинская школа? — кивнула я с пониманием, не отпуская его взгляд и внимание: — Русская врачебная школа.
— Нет такой! — показал он крепкие желтоватые зубы.
— Глупо отрицать, если не совсем уверен. Она есть и основана на восточной. Европейские веяния тоже имели место, но мало прижились. Там больше народная медицина, знахарство и, конечно же, влияние таких умов, как Ибн Сина, Хуа То… Альбукасис.
— А учение Парацельса? А Везалий и Амбруаз Паре? — медленно убирал он с лица издевательскую улыбку.
— Каждый из них привнес в медицину свое… — осторожно ступала я по минному полю, — Парацельс был мистиком, философом и лечил, конечно, но и заблуждался тоже… как может каждый. Остальные два, кажется, были скорее анатомами, чем лечащими врачами.
— И вы можете сказать, в чем есть заблуждение Парацельса? — чуть склонился он ко мне.
— Он стал первым, кто использовал для лечения золото, сурьму и ртуть. Я мало о нем знаю… русская медицина зиждется на восточных основах… — повторила я опять, — что касается хирургии и методик. А их снадобья — результат векового отбора гениальных народных целителей… из Сибири.
— И в чем они не согласны с Парацельсом?
— Сурьма и ртуть — смертельный яд даже в малых дозах, а золото просто не лечит. Мышьяк тоже яд, но допустимо… зависит от дозировки. Здесь им, кажется, лечат сифилис… как с этим обстоит дело в войсках? — замерла я, ожидая ответа.
То, что мы до сих пор говорили вот так — стоя, было поганым знаком. Мне так казалось. Существуют элементарные условности этикета… их машинально придерживался даже люто ненавидящий меня дю Белли. То-есть — есть этикет. И есть… пускай и слегка помятая, но все-таки дама в шляпе с пером, а мы так и продолжали стоять возле стола, на проходе. Я оглянулась вокруг, намекая на приличия.
Доктор неопределенно хмыкнул и пристально, будто раздумывая, уставился на мою руку. И неожиданно склонился, притянув её и на миг прижавшись к моим пальцам сухими губами. Знатным дамам так и целуют, но не называя их перед этим бабами. Так что дело не в этикете, похоже все-таки плевать ему на него. Дело в другом — я таки сумела с ходу заинтересовать его или даже удивить.
А дальше будет трудно… дрогнули мои губы в ответной улыбке. Я помнила имена и связанную с ними информацию… но только то, что когда-то показалось интересным, запало в память еще с лекций по истории медицины. Мало помнила… а что-то смыслила только в хирургии, да и то — современной.
— Прошу присесть…
— Обращайтесь просто — Мари, — благодарно кивнула я.
— Жак Дешам.
Присели мы на длинную деревянную лавку. Он задумчиво рассматривал меня, а я — помещение. Утоптанный земляной пол, большое пространство, два длинных стола рядом. В углу сундук с ровной крышкой, на нем пара футляров. Ширма в виде занавеси, из-за нее выглядывает край грубо сколоченной из досок кровати. И еще одной.
— Лазарет… а когда настанут холода? — не понимала я.
— С приходом осенних дождей полк вернется на зимние квартиры.
— А-а-а… действительно, — тупила я, — ну…
«Мы что ж — на зимние квартиры? Не смеют, что ли, командиры чужие изорвать мундиры о русские штыки…?» — четко проявилось в голове лермонтовской вязью. И будто родная теплая рука подхватила, поддерживая и давая уверенность.
— Гаррель говорил — вы хотели, чтобы я экзаменовал вас? В чем?
— Хирургия, — все-таки дрогнул мой голос, а он это заметил.
— Есть еще что-то важное? Вы хотите спросить?
— Просить… Я хотела бы поработать у вас хотя бы месяц… без платы! Только за еду и кров, — поспешила я заверить его, — пусть это будет мой испытательный срок. Не хочу зависеть от военных и, если можно, имела бы дело только с вами. И жить, если можно, тоже здесь — в лазарете… помогать. Мы могли бы говорить, обмениваться знаниями… — запнулась я, — не стоит так снисходительно улыбаться, мсье Дешам — они родились не в моей голове, это опыт целого народа. Вам может и должно быть интересно. Я вот не сомневаюсь, что многому научусь у вас…
— Вы спрашивали о сифилисе, — щурился он.
— Да. Почти ничего о нем не знаю, но слышала, что это настоящая беда. Любопытно… но не к спеху. Что вы решили?
Он отвернулся, оперся локтями о колени и замер, подперев руками голову. Смотрел в землю и думал. Я решила дожать:
— Я вдова, замуж не стремлюсь, мужчинами не интересуюсь — совсем.
Мне достался быстрый веселый взгляд.
— А они вами, мадам?
— А это неважно, хотя и тут не стоит ждать большого интереса. Господь не обидел меня, но и не наградил внешностью. Приданого нет. И характер мерзкий — я упряма и зла, — потянула я из складок юбки скальпель и сразу же аккуратно убрала его обратно.
— Гаррель так не сказал бы… — протянул мужчина, улыбаясь: — Он, можно сказать, очарован вами. Вы непонятны мне, мадам… даже тем, как говорите, а сложностей хватает и без вас, — вздохнул он, — нужно думать.
— Я знаю чего хочу, уверена в этом, — постаралась я объяснить наглое, наверное, на его взгляд поведение совсем молодой еще Маритт.
— Вы слишком уверены.
— Я многое пережила. Не самое лучшее детство и замужество тоже.
— Диплом — фикция? — уточнил он.
— Диплом был. И медицинская школа тоже. Мсье Дешам, думайте быстрее — я больше суток ничего не ела. Но главное — мне нужно помыться и переодеться в подходящую одежду… как у монашки, — улыбнулась я, вспомнив сержанта.
— Даже так… — продолжал он думать, — здесь нет для вас условий. И не будет.
— Ерунда — будут, если их создам я сама. Мне нужен кусок парусины, чтобы обтянуть три молодых деревца возле того входа. И ведро теплой воды, а лучше —
