Голос Угарте дрожал, рот исказила плаксивая гримаса, ноготь продолжал царапать стойку, на которой обозначились сходящиеся и расходящиеся черточки.
Антонио спросил:
— Будешь ты, наконец, пить пиво или нет? За него уплачено — я угощаю в счет твоих таблеток.
Угарте отхлебнул глоток и поставил бутылку на мокрую стойку. Щеки у него тоже были мокрые, то ли от пота, то ли от слез, Антонио не разглядел.
— Я часто вспоминаю нашу корову. Не издохни наша Бланка, со мной бы ничего не случилось. Понимаешь, я возился с ней с утра до ночи, разговаривал, гладил. А когда она сдохла, стал искать себе другое занятие — вот и доискался. С тех пор у меня все наперекосяк пошло. Когда я обзаведусь мотоциклом, Антонио… Когда я куплю себе мотоцикл, клянусь, моя жизнь изменится.
— Ты давно видел Чаро? — спросил Антонио, вглядываясь в темноту зала.
— Она с Ванессой и Лисардо. Я их видел, когда вышел за таблетками. Этот паскуда Лисардо раздобыл где-то тачку, и они сидели в ней втроем и занимались свинством… Я сказал Ванессе… А Ванесса ответила, что пойдет к какому-то типу, которого нашел ей Лисардо. Кажись, к владельцу магазина готового платья, около Кеведо, — у него, дескать, водятся деньги. Так мне сказала Ванесса. А потом, потом этот мразь Лисардо завел мотор, и они укатили. Ты только подумай, Антонио, занимались свинством, все трое, Ванесса и Чаро на заднем сиденье, а Лисардо — на переднем.
До Антонио наконец дошло: влажные следы на лице Угарте оставили слезы. Ничего другого и быть не могло.
Глава 11
Раньше, я имею в виду шестидесятые годы, в Германии, Швейцарии — да где угодно, зарабатывали такие деньги, какие нам тут, в Испании, и не снились, а теперь ничего подобного. Обедаем мы как-то в одном занюханном ресторане Гамбурга — кстати, нет ничего отвратительней немецкой кухни, — и Руперт, наш сопровождающий, подходит к нам и спрашивает, сколько я получаю. А я ему: десять тысяч в переводе на марки, чистыми, то есть уже с вычетами. Он прямо окаменел от удивления, поскольку ему набегало всего тысяч семь в месяц. Представляете?
Одна из женщин отозвалась:
— А я о чем говорю? Просто в последнее время вокруг Европы поднимают много шума, но в действительности люди там нуждаются не меньше нашего. За примером не надо далеко ходить: сейчас я занимаю должность главного редактора и получаю четыреста двадцать[37], а Надин, невеста моего брата, — только двадцать восемь тысяч франков, хотя она работает в «Экспрессе» и тоже главным редактором. В пересчете это составляет…
— Около трехсот семидесяти, если разделить на двадцать по курсу, — перебил ее мужчина. — Считай, ничего — слезы.
— Так эта самая Надин ушам своим не поверила, услышав, что я зарабатываю больше. Они там все до сих пор уверены, будто Испания застряла в семнадцатом веке и способна производить лишь плетеные кошелки. Попробуйте-ка теперь убедить их в обратном. У нас любой журналист, даже середнячок, если не сказать посредственность, может заколачивать до двухсот тысяч песет.
— Плюс около пятнадцати разных дополнительных выплат — не забывай об этом, — добавила вторая женщина. — За границей нет такого количества надбавок.
— И такого количества праздников. Там не транжирят деньги на выпивку и развлечения, — пояснила третья женщина, которая курила тонкие длинные сигареты, вытаскивая их одну за другой из портсигара. — Знали бы вы, сколько денег мне приходится выплачивать моим служащим по страховкам.
— Ты владелица, детка, — возразил ей мужчина. — Так сказать, эксплуататорша, с чем тебя и поздравляю.
— Можешь не поздравлять: цена всему — дерьмо, — ответила та, кого назвали экплуататоршей. — У меня трое продавцов, и я плачу им восемьдесят тысяч каждому, не считая страховки и всей этой канители с дополнительными льготами. Как вам это нравится? Восемьдесят тысяч — за стояние в торговом зале! Хорошо устроились; им, конечно, не на что жаловаться. А я, эксплуататорша, имею с этого шиш с маслом. Не веришь — пойди спроси у них сам. Но в одном я с тобой согласна, Луис. Там, в Европе, по сей день уверены, что испанки расхаживают по улицам с мантильей на голове и гвоздикой в зубах.
— И все-таки, черт подери, мы зарабатываем больше, — гнул свое мужчина. — Тут не о чем спорить. Кроме того, нам выдают чек на две тысячи песет, если приходится обедать вне офиса, чего, например, не принято у немцев. И нам отваливают пятнадцать кусков в сутки командировочных, если мы выезжаем за границу, плюс проживание в гостинице плюс завтрак, плюс такси из аэропорта в гостиницу и обратно.
— Дайте-ка я расскажу вам одну сплетню, — вызвалась женщина, которая до сих пор молчала.
Чаро нежно улыбалась, всячески демонстрируя радость от возможности видеть его вновь. Ее лицо излучало полное удовлетворение жизнью. Рядом стоял Лисардо и обнимал Ванессу за бедра.
— Пятнадцать кусков, братцы. Такие бабки — просто не верится! Слишком хорошо, чтобы быть правдой, — удивлялась Ванесса.
Антонио тяжело облокотился о стойку, не выпуская из рук бутылки с пивом. «Что это за группа? — подумал он про себя. — Похожа на “Джипси Кингс”».
Ванесса скривила пухлые губы и продолжила:
— Слышь, ты, фотяра! — Она засмеялась. — Эти деньги мы не просадим на пиво, и не надейся. Прибережем их для коки.
— Ты сегодня скучный, Антонио. Хандра напала? Или плохо себя чувствуешь? — спросила его Чаро.
— Ни то, ни другое, — ответил Антонио. — Все в порядке, да, сеньоры, все обстоит как нельзя лучше. У меня получится прекрасная книга. Надо попросить, чтобы комментарии под моими фотографиями сделал кто-нибудь другой… Нет, подождите…
— Что? — переспросила Чаро. — Не поняла, хочешь угостить нас пивом?
— Конечно, хочет. В счет тех фоток, которые он с тебя сделал, — распорядилась Ванесса. — Хоть пивом расплатится. А то прямо достал нас всех!
— Да, пиво, — послушно повторил Антонио. — Угощаю… О чем это я? Нет, комментарии под фотографиями лучше сделать самому… Да, самому… именно так. Думаете, мне не по силам их придумать? Напрасно. Я отлично справлюсь: текст и фотографии — Антонио Сантос… Или лучше так: автор текста и фотографий — Антонио Сантос. Нет, все-таки: Антонио Сантос — текст и фотографии… А может, просто — Тони Сантос. Звучит, а? Тони Сантос, Национальная премия по фотографии!
— Заказывай пиво и кончай вешать нам лапшу на уши. — Ванесса подала Розе знак, но та или не заметила, или сделала вид, что не заметила.
— Поди возьми сама, — сказал Лисардо. — Мне одну бутылку. — Он повернулся к Антонио. — Ты меня снимал, да? Теперь плати, приятель.
— «Лейка» — лучшая из камер. Самая надежная в мире, со световым объективом, и никаких автоматических заморочек. Ею в свое время пользовались Роберт Капа и Мэн Рей, — бормотал Антонио. — Пятьдесят в объективе и без отражателя… Надо быть ближе к жизни… К черту телеобъективы, к черту съемки на расстоянии! И совершенно бесшумная. Ее придумал Оскар Барнак[38], один немец.
— Хочешь еще пива? — спросила его Чаро.
Ванесса теребила молнию на брюках Лисардо, в то время как тот разговаривал с каким-то парнем элегантного вида, одетым в фирменные джинсы. Парень расхохотался и обнял Лисардо за плечи. Потом стал рассказывать что-то про ужин с одной из ведущих телевидения.
Пластинка с «Джипси Кингс» кончилась, и ей на смену поставили новую. Ванесса подошла к стойке и громко, пытаясь перекричать музыку, попросила пива. Розы на месте не оказалось, вместо нее стоял какой-то незнакомый официант с длинными баками… Получив пиво, Ванесса раздала бутылки всей честной компании.
Официант, приблизительно одного возраста с Антонио, стоял перед ним и тряс его за плечо.
— Эй, парень! — говорил он. — Гони бабки! С тебя тысяча двести.
Антонио отсчитал деньги.
— Тусовочка нарисовалась, — восхищался Лисардо, — я тебе задам!
Ванесса, потягивая из бутылки, обвилась вокруг него, словно плющ.
— Мы чуть не ухандокали этого хмыря, — простонала она. — Ну и слабак, прости Господи!
— Если бы ты видел наших девчонок, фотяра! Нечего сказать, показали высший класс! Они прошли в офис, а меня не пустили… Расскажи ему про офис.
— Шикарный, — начала Чаро. — Стол из красного дерева или из чего-то наподобие, и ковер — ступить страшно, и… и…
— А софа! Расскажи ему про софу!
— Этот хмырь развалился на софе и вытащил свой хрен. Но перед этим мы все ширнулись… И как еще ширнулись! Ладно, проехали. Вытаскивает он, значит, свою штуковину и давай ее дрочить. Я верно рассказываю, Ванесса? Ничего не пропустила?
— Чарито задрала юбку и кое-что ему показала, — добавила Ванесса. — И этот тип…
— Этот тип увидел мою зверушку, — перебила ее Чаро. — Я показала ему зверушку, понимаешь? А ему чем пушистей, тем лучше. Он друг семьи Лисардо. Похотливый кобель! Бесится с жиру и не знает, куда деньги девать. Так вот, когда он увидел мою зверушку, то аж заскулил и давай пускать слюни; распалился, как перегретый мотор в жаркий день. Обалдеть! Он спустил два раза.
