и в блеске наших алмазов и рубинов
ничья чужая кровь не играет.
А вы хотите наши рекламные радужные краски
залить краской стыда, скорее серой, чем красной.
В конце концов, что вы от истории хотите?
Всегда в истории сытые давали работу голодным,
и если кто-то из голодных делался сытым —
это не значило,
что он съел своих голодных братьев.
Ведь чем больше сытых,
тем больше работы для голодных —
это верно как для нашего народа,
так и для любого другого,
для которого наш народ пример для подражания.
Потому нашего короля
должны любить все народы,
и за этим должны следить хроники и хроникеры.
***
Король был когда-то
простым человеком.
И с ним водились простые люди,
для которых все просто.
И вдруг он понял,
что можно быть еще
проще простого.
И тогда с ним стали водиться и те,
для кого все
проще простого.
Главной заботой короля
стало следить за тем, чтобы те,
для кого все проще простого,
присматривали за теми,
для кого все просто.
То есть те, кто проще простого,
не спускали глаз
с простого человека
в надежде на то,
что простой человек
сам уже не допустит
никакого другого человека.
Так они и жили.
Люди как люди.
***
Что за весть нам на хвосте принесла сорока?
И не сорока, а совсем чужая птица,
да и вообще этой птицы никто не видел,
только кто-то слышал,
будто она провещала,
что наш король умер.
Как мы теперь будем,
что с нами без него станет?
Мы ведь думали, что король вечен,
а теперь возможны перемены.
Нам возможно придется
не думать по-другому.
А по-другому не думать —
это очень болезненная перестройка.
Вот поэтому мы горюем,
мы плачем:
на кого ты нас покинул,
вокруг кого теперь будет виться наша свита,
от лица кого мы будем
плясать и петь перед народом,
перед лицом кого
мы будем твердить о благе народа,
вслед за кем,
по поручению кого,
в чью честь и кому на руку?..
Увы!.. Но кто это идет нам навстречу?
Это же его блаженство собственной персоной!..
Кто же это нам подсунул чужую птицу,
да и не чужую, а просто сороку,
на хвосте у которой
мы чуть не поплелись всей свитой...
***
Диковинный сон королю приснился,
будто народ его процветает,
и король понял, что это сновиденье.
Диковинный сон королю приснился,
будто он и не король вовсе,
и тут он в страхе проснулся.
Диковинный сон королю приснился,
будто он свой подданный и не больше,
и тут же сон стал еще глубже.
Диковинный сон королю приснился,
будто он сам над собой поставлен,
с тех пор короля бессонница гложет.
Григорий Орлов ШКОЛА СОПРОТИВЛЕНИЯ ШЕЙМАСА ХИНИ
В Россию в июне приезжал ирландский поэт, лауреат Нобелевской премии 1995 года, Шеймас Хини. Его имя известно не только в Ирландии, где он фактически считается живым классиком, но и во всем мире. Ирландский патриот, рожденный в оккупированной британскими войсками Северной Ирландии, в Дерри, городе святого Колума Килле, посвятивший немало произведений судьбе своего красивого, но кровавого края, известен также как переводчик на современный английский англосаксонского эпоса "Беовульф". Так высокая поэзия преодолевает барьеры ненависти и отторжения, колючую проволоку английских блокпостов и баррикады католического Богсайда. Хини трезво осознает различия между культурами и народами и не стремится к обезличивающей политкорректности, но что-то общее на уровне поэзии или кружки пива всегда найдется. Сам Хини тоже многоуровневый писатель: даже на примере его выступления в ирландском посольстве в Москве и кратких ответов, которые поэт в спешке надиктовал нам в шумной курилке посольства, мы видим эти два уровня. Смеем надеяться, что второй, "маргинальный", адекватнее отражает заботы и интересы ирландского национального достояния. Встреча в посольстве, организованная послом Ирландии в России господином Дж. Шарки, была посвящена презентации только что вышедшей двуязычной книги Шеймаса Хини "Singing school"/ "Школа пения. Стихотворения 1966-2002" с переводами А. Кистяковского, Г. Кружкова и А. Ливерганта.
Выступление Шеймаса Хини на презентации его книги "Школа пения" в ирландском посольстве.
Я провел одну из самых удивительных недель в моей жизни в России, в двух великих городах: Москве и Санкт-Петербурге. Это была незабываемая неделя, которую было бы очень соблазнительно повторить когда-нибудь. Мне вспомнилась одна из пьес Тома Стоппарда "Травести". Главный герой, художник Тристан Зара, встречается в Цюрихе с Джеймсом Джойсом и человеком, которого зовут Ленин. Другой персонаж этой пьесы — английский чиновник, а может быть и дипломат. Последние слова пьесы принадлежат этому английскому чиновнику, Генри Вуду. Он говорит: "В жизни есть две возможности: если ты не можешь быть художником, будь революционером, если ты не можешь быть революционером, будь художником". За эту неделю в России я понял три вещи: если ты не можешь быть ирландским дипломатом, будь русским литератором, если ты не можешь быть русским литератором, будь ирландским дипломатом, если ты не можешь быть ни тем, ни другим — выпей водки.
В Ирландии, когда по семейным поводам собираются друзья, когда поют и играет музыка, считается большой удачей, если кто-нибудь всплакнет напоследок. Когда нас спрашивают: "Ну, как там было?", мы довольно отвечаем: "В доме не осталось сухого глаза". Я уверен, что сегодня в этом доме не останется сухого глаза. Я должен рассказать еще об одной вещи, которая очень тронула меня сегодня. Мы были в доме Бориса Пастернака, где такая прекрасная атмосфера, и ты испытываешь почтение к той простоте быта, которую чувствуешь в доме. В свое время из дома Пастернака после смерти поэта власти пытались вынести его пианино. Рабочие, вынося пианино, уронили его и повредили струны. В России меня не покидало ощущение, что новые достижения в поэзии, литературе и в обществе в целом позволяют починить разбитое пианино русской культуры, и скоро может зазвучать новая музыка. Я хотел бы поблагодарить моих коллег, переводчиков, за то, что они позволили зазвучать моей музыке по-русски.
“ДЛ”. Господин Хини, не могли бы Вы вкратце прокомментировать положение ирландской культуры и литературы в наши дни? Не секрет, что английский язык ввел Ирландию в большой мир, и ирландская литература Нового времени англоязычна. Таким образом, Ирландия сейчас является частью англоязычной, если не англосаксонской цивилизации. Может ли ирландская культура перед лицом глобализации, американизации, массовой культуры сохранить свою идентичность? Не кажется ли Вам, что древняя ирландская культура в опасности?
Ш.Х. Ирландская культура в опасности уже четыреста или пятьсот лет, с начала английского завоевания. Опасность стала действительно серьезной с начала XVII века, с 1603 года. Начался процесс англизации, британизации, захват ирландских земель и колонизация Ирландии английской протестантской аристократией. Затем Ирландия входит в состав Британской империи, и, наконец, наступает эпоха американской медиа-империи. Я думаю перед малыми странами всегда много угроз, и, как ни парадоксально, чем больше этих угроз, тем безопаснее положение этих стран. Потому что, если идет сражение, если присутствует чувство собственной непохожести, уникальности, собственного наследия, это всегда будет постоянной причиной сохранения непохожей и уникальной Ирландии. Я считаю, что люди, носящие идентичные, "глобальные" знаки отличия на футбольных матчах, например, ирландские болельщики в Братиславе, останутся всегда, есть в них что-то неразрушимое. Под их экипировкой, за их поп-музыкой живет та же самая изначальная свирепость. Конечно, все изменится, и мы будем продолжать меняться, и я, конечно, как все боюсь, что это сопротивление сойдет на нет. Это очень сложно… Американская культура — это новая империя. Но люди могут жить на разных уровнях. Лифт поднимается и опускается в одном и том же сознании, в одной и той же речи, в одной и той же культуре. Вы смотрите телевизор и вы жалуетесь, что телевидение полностью американизировано, но вы идете в пивную, напиваетесь, и вы уже полностью русский или полностью ирландец.
