Только тогда он аккуратно повернул ее лицом к себе, больше не боясь протестующих, полных слез глаз, а она, наконец-то поймав его взгляд, попыталась опять.
— Отпусти. Я не хочу.
— Неправда! Я чувствую.
— Я знаю. Ты чувствуешь. Но ты же все понимаешь. Я не хочу этого хотеть. Пожалуйста!
Он не сказал «нет», он не мог этого сказать. Его губы касались прохладной, гладкой кожи, они уже не хотели отрываться для того, чтобы произнести несколько ненужных слов.
Аня дрожала, слезы отчаяния текли по ее щекам, она повторяла и повторяла: — Богдан! Нет! Пожалуйста. Отпусти меня! — а сама все крепче прижималась к нему.
И он совсем потерял голову, и уже не мог остановиться, даже если бы того захотел, хотя прекрасно понимал всю ненужность и недозволенность происходящего.
***
Было жарко, было невозможно жарко, и, возвращаясь домой, она еще ощущала на своем теле прикосновения его рук, его губ. Она не чувствовала больше ничего, шла, словно в бреду, не замечая вокруг ни людей, ни домов. Удивительно, как она только не заблудилась, не свернула в сторону, не прошла мимо.
Знакомые места привели ее в себя, вернули память, и она вдруг вспомнила, что совсем близко есть Сашенька, есть Алешка. Как она могла забыть?
Сашенька, милая, родная Сашенька! Твое присутствие всегда охраняло ее. Почему сегодня тебя не оказалось рядом? Почему мысли о тебе не остановили ее? Сашенька! Как же так? Почему хотя бы час, хотя бы минуту она смогла быть счастлива без тебя? Без тебя и без Алешки. Неужели такое возможно: вернуться на пять лет назад? Неужели такое возможно: по-прежнему любить пять лет спустя, пять лет, ни несчастных, мрачных пять лет, а спустя пять лет теплого покоя и счастья?
Удивительный месяц, так не похожий на всю ее остальную жизнь, до предела насыщенный событиями и неизведанными ранее переживаниями. Будто и не реальность, а сон, длинный сеанс в кино, в котором в главной роли почему-то оказалась она сама. Ей не хотелось просыпаться, она мечтала все время прожить этой счастливой порой.
Она прекрасно знала: нелепо и смешно любить, когда ее любви суждено просуществовать всего лишь месяц. Зачем поддаваться ей? Зачем верить в нее? И не удержалась: поддалась, поверила.
Она уезжала и не понимала, что уезжает. И уже дома очень удивлялась, что не может видеть его рядом, совершенно, абсолютно не может. Она знала: не стоит плакать и убиваться, не стоит всю жизнь посвящать воспоминаниям и мечтам о случайном романе, банальном летнем романе на берегу теплого, ласкового моря. И она старалась не вспоминать.
Она ответила взаимностью симпатичному, влюбленному в нее парню, вначале только затем, чтобы заглушить память, чтобы вытеснить из нее то, что необходимо непременно забыть. А Лешка был нежен, внимателен и настойчив, и она наконец-то поняла, как нуждается в нем, как не может жить без него, и как любит. И она вышла за него замуж (а почему бы ей ни выйти?), и ощутила себя счастливой и довольной, и даже послушно согласилась ехать с ним хоть на край света. Как жаль, что действительно не на край света!
А Сашенька и баба Сима мирно дремали, когда она вернулась.
И Алешка, конечно, пришел поздно, усталый и обессиленный, уже в кровати обнял ее. Она вложила свою ладонь ему в руку, и он улыбнулся, засыпая.
4
Аня собирала Сашеньку и разговаривала с ней.
— Скоро у папы день рождения. А что мы ему подарим? Пойдем-ка, что-нибудь поищем! Ты мне поможешь? Правда? Вот уж мы с тобой выберем!
Баба Сима тихонько заглянула в дверь.
— Анечка! Как же ты с ребенком по магазинам побежишь? Одна морока. Я с ней посижу, а ты иди. Что ж такого? Я и погуляю, и покормлю. Или ты мне не доверяешь?
— Но… — Аня растерянно и чуть жалобно посмотрела на бабу Симу, будто короткое расставание с дочкой казалось ей мучительно невыносимым.
И все-таки из подъезда она вышла одна, мельком огляделась и опустила глаза. Одновременно она почувствовала облегчение и разочарование. Стараясь выглядеть уверенной, Аня направилась прочь от дома, пытаясь не обращать внимания на прохожих, но иногда невольно с тревогой и надеждой вглядывалась в их отчужденные лица. Она думала, ей все равно, куда идти, часто пристраивалась к особенно напористому и густому потоку людей, спешивших по своим делам, ведь, наверняка, у них были одинаковые заботы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Зачем она вспомнила о Лешкином дне рождения и внушила себе, что ей обязательно сегодня необходимо приобрести для него подарок? Она же могла подождать, впереди еще много времени. И разве имела она право дарить мужу подарки после того, что сделала? Разве имела право на его любовь и радость, на доверчивые объятия перед сном? Она прильнула к нему невинно и искренне, ища защиты от самой себя. Лешка, если бы ты знал, разве улыбнулся бы усталой, счастливой улыбкой, разве смог бы прикоснуться к ней? А она придумала, что обязательно сегодня должна выбрать тебе подарок. Подарок ко дню рождения, от чистого сердца, от верной любви.
Постепенно общий ритм, пестрота и шумность увлекли ее. Она с интересом рассматривала вещи, обращала внимание на то, что выбирают другие, мысленно соглашалась или насмешничала. Она увлеклась, представляя различные варианты подарков. В одном магазине на глаза ей попалась маленькая плюшевая подушечка ярко-алого цвета в виде сердца. Она некоторое время иронично рассматривала ее, раздумывая, но, ничего не решив, вышла на улицу и подошла к автобусной остановке.
Мимо мчались машины, чуть слышно и тарахтя на всю улицу, легко скользя по асфальту и громыхая тяжелыми грузами. Аня почти не обращала на них внимания, лишь иногда примечала особенно оригинальный цвет или особенно впечатляющее дребезжание. Постоянный автомобильный поток был ровен и равнодушен, даже обгоны и перестановки не нарушали его плавного двухстороннего стремления навстречу друг другу и еще чему-то, только водителю и пассажирам известному и понятному.
Внезапно нарушив стройный порядок, одна машина выбилась из общего ритма, резко затормозила. Задняя дверь стремительно распахнулась, кто-то легкомысленно и нетерпеливо выскочил из нее, чуть не попав под колеса едущего следом автомобиля. Отчаянный скрип тормозов разорвал воздух, мгновенно захватив внимание случайно оказавшихся поблизости людей. Кое-кто даже вскрикнул испуганно.
Аня тоже чуть не закричала. Мгновенное предчувствие ужасного остановило сердце и прервало дыхание. Она даже не сразу узнала того, кто выпрыгнул на дорогу из остановившейся машины, и весьма спокойно, ни на кого не обращая внимания, направлялся прямо к ней.
Сердце, все еще переживая роковую секунду, бешено колотилось. Оно не могло успокоиться сразу, не наметавшись и не намаявшись. И в глазах все еще читался испуг.
— Ты — ненормальный! — пусть в голосе звучали осуждение и упрек, ей очень хотелось дотронуться до него, убедиться, что он цел и невредим. — Ты — ненормальный!
— Да. Когда я рядом с тобой.
Их все еще разглядывали с интересом и любопытством, стараясь проникнуть в их разговор и объяснить их поступки.
— Только ни к чему было рисковать.
— Отчего же? Ради тебя я готов выпрыгнуть с самолета, остановить танк, переплыть океан.
Она посмотрела недоверчиво, у нее имелись причины.
— А как насчет того, чтобы проехать пару суток на поезде?
— Что? — раздалось изумленно, но ее глаза ловко спрятались от его вопросительного взгляда.
— Ничего, — она сразу же отказалась от своих слов. — Просто ты говоришь глупости.
— Наверное, — он провел по ее руке, от плеча к кисти, потом бережно сжал тонкие пальцы. — Слушай. Я жутко хочу есть. Нужно срочно отыскать местечко, где кормят. Иначе, я умру с голода, — и потянул ее за собой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он привел ее в светлый, полупустой ресторанчик с огромными окнами и просторным залом, сел за стол и принялся изучать меню. Из-за раскрытой книжечки он украдкой наблюдал, как она осматривается, устраивается, привыкает. Взгляд ее скользил по незнакомому залу, пальцы неуверенно трепетали, то переплетаясь, то размыкаясь. Она даже не дотронулась до заботливо положенного перед ней меню.
