— Да. Да! А почему бы мне оставаться недовольной? — она приблизилась и опустилась перед ним на песок. — У меня есть семья: муж, дочь, — она коснулась рукой его напрягшейся скулы. — И любовник, с которым я провожу время, забыв обо всех. Он должен радоваться.
— Радоваться? — он воскликнул громко и резко, так, что она изумленно отдернула свою руку. — Думаешь, мне доставляет удовольствие дурачить твоего мужа, обладать тобой вопреки ему? Я хочу, чтобы его не существовало! Чтобы ты была только моей!
Она зябко поежилась и горько усмехнулась.
— Где же ты был раньше? — и тут же испугалась своих слов, виновато прикрыла рот ладонью. — Прости! Я случайно! Ведь только в моих фантазиях ты обязательно должен был примчаться ко мне. Но ты-то не думал, что должен. И был прав. Все и так складывалось очень хорошо.
Она замолчала, опустила глаза и, словно смущенный ребенок, принялась что-то чертить на песке. Богдан некоторое время смотрел на нее. Он не раздумывал, не искал решений, просто любовался ею, а потом на удивление робко провел по ее волосам. Она поймала его руку, прижалась к ней, потерлась щекой, будто ласковая кошка, и, наконец, прикоснулась полуоткрытыми губами чувственно и нежно.
***
Аня заснула, тихо и незаметно. Дыхание успокоилось, выровнялось, лицо разгладилось, а несомкнутые губы по-прежнему манили к себе непреодолимо. Но он не хотел ее будить, хотя, казалось, никогда не желал ее так, как сейчас. Он даже не разрешал себе дотронуться до нее рукой. Он позволил себе только смотреть, и его взгляд то молниеносно быстро, то нескончаемо медленно скользил по ее телу и жадно приникал к ее губам. Он испытывал сладкий трепет владеющих им желаний, он переставал видеть, слышать, воспринимая себя через дрожь неудержимых чувств. Он не мог выдержать этого долго, откинулся, совершенно обессилев, и, приходя в себя, все явственней слышал звучащий изнутри мучительный вопрос: «Почему я не примчался к тебе?»
Наивная девочка, ласковый котенок, я так беспечно старался забыть о тебе. Я отпустил тебя, хотя с самого начала знал, что не должен этого делать. Я легкомысленно попрощался с тобой, не догадываясь, что ты значишь для меня. Я хотел успокоиться и жить, как обычно, без тебя. А все было так просто: пару суток на поезде. Почему я не примчался к тебе?
Аня спала недолго, быстро проснулась, он впервые видел ее пробуждение. Сначала она сжалась в мягкий, маленький комок, потом распрямилась, вытянулась. От нее исходило безмятежное тепло сна.
— Я спала, да? — спросила чуть хрипловатым и тоже бесконечно теплым голосом, положила голову ему на плечо, пушистые волосы защекотали кожу, и опять затихла.
***
Ночь подходила к концу, в ее пока господствующую черноту уже робко проникал свет будущего дня, лишая окружающий мир таинственной призрачности и скрытности. Незаметно менялись ароматы и звуки, чувствовалось приближающее утро.
Богдан лежал, беззаботно закинув за голову руки, ни о чем не думая, ощущая только себя, и смотрел на Аню. Она стояла рядом, в длинном, светлом платье и словно светилась в темноте. Прохладный, утренний ветер играл почти невесомой тканью и легкими волосами. Но Богдан не хотел делить ее даже с ветром.
Он сел, поймал ее ладонь и, дождавшись, когда она повернется, произнес:
— Мне холодно без тебя.
Она опустилась на колени, обняла его голову. Ее губы чуть заметно шевельнулись, и несказанные слова беззвучно растаяли в уходящей ночи.
7
Аня вернулась домой возбужденная и растревоженная. Она дрожала, пока открывала дверь и растерянно, беспричинно весело улыбалась.
Она осторожно вошла, удивившись тишине, прошептала насмешливо взволнованно обрывающимся голосом: «Спят!», развернулась и вдруг встретила взгляд старых, мудрых глаз, которые знали все.
Баба Сима молчала, Аня улыбалась и пожимала плечами.
— А где Алешка? — беззаботно-наивно спросила она.
— Уже ушел на работу, — спокойно ответила баба Сима. — Аня!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Что? — в ее голосе звучала невинность.
— Аня!
— Ну и что! — Аня воскликнула устало и упрямо, прошла на кухню, увидела в раковине грязные тарелки и чашки. — Я посуду помою.
Она чувствовала, что баба Сима стоит позади и смотри ей в спину. Она, кажется, реально ощущала на себе прикосновение этого взгляда, осуждающего, конечно. Но она не испытывала чувства вины и сухими до раздраженности глазами ясно замечала каждую царапинку на сверкающей от воды тарелке.
— Я объяснила внуку, что ты поехала на день рождения к одной своей недавней знакомой, куда-то за город, и обещала вернуться только утром, — рассказала баба Сима.
Аня никак не отреагировала на известие о столь благородном, защищающем ее честь поступке. Чисто вымытая тарелка стукнула о металлические перекладины сушилки, и вдруг что-то случилось с водой: вместо теплой, приятной из крана хлынула горячая, нестерпимо обожгла пальцы. Аня вскрикнула, из глаз брызнули слезы.
Аня вцепилась в край раковины, ее плечи вздрагивали, а баба Сима беззвучно пряталась за ее спиной, неподвижная и молчаливая, с пронзительным, обвиняющим взглядом. Ане так казалось. И она сейчас ненавидела и ее саму, и ее справедливое негодование. Аня решительно развернулась, вызывающе глянула сверкающими от слез глазами, но бабы Симы на кухне не было. Не было.
Аня усмехнулась, ощутила на губах соленый привкус, вытерла влажной рукой мокрые глаза, взяла с вешалки полотенце, да так и прошла с ним в комнату, села на диван и задумчиво произнесла: «Богдан!», хотела добавить еще что-то и не смогла.
Вошла баба Сима.
— Анечка! — так незаслуженно тепло, так ласково.
Аня посмотрела на нее, упрямо сжала губы и вдруг сказала:
— Я Алешку люблю.
У соседей наверху громко заиграло радио: обещали погоду, ясную и солнечную. Во дворе залаяла собака ужасным хриповато-визгливым голосом. Баба Сима принесла плед и укрыла Аню.
— Отдохни. Усни.
Аня вжалась в подушку. Щека вместо чуть шершавой полотняной наволочки ощутила невозможно-недозволенное. Аня закусила губу.
— Знаешь, — сказала баба Сима, — в юности у меня был роман с одним молодым человеком. Так складывалось хорошо! Все вокруг уже представляли себя гуляющими на нашей свадьбе и раньше нас самих назначали число, но… Мы, вопреки всем, расстались: разъехались, да так и потеряли друг друга из вида, и никаких новостей от него. Наконец, через несколько лет, он решил таки меня отыскать. Ему удалось. Но я уже была замужем. Да с двумя детьми. А он считал, что я буду ждать его вечно.
Баба Сима замолчала, а Аня, делавшая вид, что совершенно не слушает ее рассказ, повернулась.
— И что дальше?
— А дальше, — улыбнулась баба Сима, — дальше мы поженились. Лет этак через десять-пятнадцать.
***
Аня просыпалась тяжело, будто выныривала из-под толщи плотной, неподатливой воды, и неведомая сила тянула и тянула назад; тело устало, в висках стучало. Еще не открыв глаза, она почувствовала чье-то присутствие. Кто-то сидел совсем близко, на краю дивана, и ждал, когда она проснется. Она удивилась и неосознанно спросила:
— Это ты?
— Я, — услышала в ответ Алешкин голос и испуганно распахнула глаза.
— Алешка! Как хорошо! Алешка! Давай уедем отсюда. Здесь плохо. Здесь, конечно, тепло, солнышко, море. Но здесь так плохо. И я никого не знаю. И все чужие. Давай уедем отсюда!
Лешка коснулся ладонью ее волос, погладил. Она чуть было не отстранилась.
— Давай уедем, — легко согласился он.
— Правда? — не поверила она.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он утвердительно кивнул головой.
— Я как раз хотел тебе сказать, но не решался. Мне предлагают новую работу. Только очень далеко отсюда.
— Это все равно! Это даже очень хорошо! — она засмеялась. — Уедем побыстрей!
— Уедем.
***
Богдан стоял неподвижно и наблюдал за счастливой семейкой: жена, муж и маленький ребенок, девочка. Они гуляли меж пышных зеленых деревьев. Ну до чего трогательное зрелище!
