Лирическое отступление № 1.
Про моего дядю, заграничную жизнь, туркменских хлопкоробов и автомобили “Волга”
Мой дядя считался вундеркиндом практически с самого рождения. Впрочем, в нашей семье вундеркиндов хватало. Но если из таких, как верно подмечено, в дальнейшем ничего путного не получается, то дядя Вова уже в молодости стал большим ученым. Правда, дебют его научной карьеры был весьма оригинальным. После окончания биофака МГУ он по распределению попал к каким-то шарлатанам, которые занимались тем, что в специально оборудованных теплицах заводили овощам симфоническую музыку.
В то время считали, что если картошка с морковкой будут всю жизнь, буквально с младых семечек, слушать Генделя и Баха, то, попав на стол интеллигентными и эрудированными, станут выгодно отличаться от простонародных собратьев.
Нет, конечно, еврей, посещающий московскую филармонию, действительно отличается от чабана-киргиза. Хоть ты тресни. И не только по вкусовым качествам. А из прослушавшего все шедевры мировой классики баклажана икра получается ничуть не лучше, чем из овоща темного и необразованного, который и терцию от октавы отличить не в состоянии.
Короче говоря, дядя Вова сбежал оттуда и начал заниматься другими вещами. Витаминами. И невероятно быстро преуспел. Настолько, что его, молодого кандидата наук, пригласили работать в Японию.
В Японии дядя Вова провел целый год. Он очень скучал по дому. Дошло до того, что он решил на Пасху зайти в православную церковь.
Смешной узкоглазый японский батюшка весело восклицал с амвона:
– Клистос восклесе!
А смешные узкоглазые японские прихожане осеняли себя крестным знамением, мелко кланялись и радостно отвечали:
– Воистину восклесе!
Из Японии дядя Вова привез мне майку с Микки-Маусом и робота на батарейках.
В дальнейшем ездить по заграничным странам он стал часто. Его постоянно приглашали западные университеты, институты и прочие научные учреждения. Дядя Вова приезжал, читал лекцию, а потом сразу бежал на рынок. Рынки он любил.
По возвращении на родную землю он обзванивал друзей и родственников, которые тотчас съезжались за подарками и рассказами о заграничной жизни.
Веселый, возбужденный дядя Вова стоял у раскрытого чемодана и, шурша пакетами, хрустящими особым заморским хрустом, одаривал каждого гостя. Получившие благодарили с разной степенью искренности, отходили неохотно, ревниво поглядывая в чемодановы недра.
По завершении раздачи дядя Вова приступал к повествовательной части.
– Ой, как же я удачно в этот раз поселился! – начинал он историю о месячной поездке в неведомый город Ульм. – Прямо у соборной площади! Между прочим, Ульмский собор – самый высокий в мире!
Дядя Вова улыбался, прикрыв глаза, видимо вспоминая что-то необычайно приятное. Наверное, самый высокий в мире собор. Но, оказывается, нет, не его.
– А рынок вокруг собора какой! И сколько же там всего! Кафе и рестораны через каждые пять метров стоят! И все, что на рынке продается, тут же тебе приготовить могут! – Он опять зажмуривался и продолжал: – Я по нескольку часов в день там проводил! Чего я только не попробовал!
Дядя Вова с полчаса перечислял, что он продегустировал за месяц в Ульме. Перед слушателями калейдоскопом мелькала не только германская, но и вся мировая гастрономия. Описывались неведомые блюда, способы их приготовления и невероятные вкусовые ощущения.
– Я не то что некоторые. Чтоб неделями голодать, лишь бы валюту сэкономить! – весьма довольный собой, сообщал дядя. – Чтоб из-за каких-то дурацких шмоток язву себе наживать!
У гостей начинались мощные голодные спазмы. Нервно терзая свои пакеты с дурацкими шмотками, они, сглатывая слюну, посылали дяде Вове отчаянные флюиды, чтобы тот наконец замолчал.
– Вовка, – строго начинал какой-нибудь особо впечатлительный, прерывая увлекательный рассказ про шипящую телячью корейку, зажаренную на углях, и запотевшую кружку темного пива, – да ладно тебе про жратву, ты скажи лучше, в музее был?
– Был! – обреченно кивал дядя Вова. – Водили меня… – Он тяжко вздыхал. – Хожу я по музею… – Тут лицо его прояснялось, и он заканчивал со смехом: – А самого так и тянет, так и тянет на рынок!
И тогда уже приглашал всех к столу.
Я всегда любил приезжать к нему в гости. Во-первых, мне очень нравилось с ним общаться. Выражалось это в том, что дядя Вова говорил невероятное количество глупостей, от чего я ржал так, что у меня всякий раз случались колики.
Во-вторых, я постоянно клянчил у него всякие заграничные штуки. Ритуал был особый и неизменный.
– Дядя Вова! – начинал я скулить, заметив на столе какой-нибудь притягательный объект, вроде необычайно толстого фломастера. – Дядя Вов, ну подари!
– Нет, Алеша, ни за что! – махал он в священном ужасе руками. – Ты хоть знаешь, что это такое?
Он хватал фломастер со стола и прятал за спину.
– Это очень редкая вещь, называется маркер, я его купил в Лондоне, целых полфунта отвалил.
– Всю жизнь именно о маркере мечтал! – продолжал я ныть. – Мне весь класс завидовать будет!
– Точно? – заглядывая в глаза, недоверчиво вопрошал дядя Вова. – Точно, что весь класс?
– Конечно! – жарко заверял я. – Еще бы! Все будут завидовать и клянчить!
– А училка твоя? – продолжал допытываться дядя. – Как думаешь, небось тоже такой чудесный маркер захочет?
– Да она первая! – подхватывая брошенную кость, начинал я разоблачать поползновения училки. – Как только увидит, так сразу сбрендит!
– Видать, у нее губа не дура! – соглашался дядя Вова. – Наглая какая, у ребенка последнее хочет заграбастать!
Он доставал из-за спины свое сокровище, долго любовался им, громко читая английские буквы на корпусе.
– Ой, нет, не могу! – начинались вдруг страдания. – Давай, Алеша, в следующий раз! Мне нужно привыкнуть к мысли, что я расстанусь с такой хорошей вещью!
Я искренне начинал убеждать дядю Вову, что именно этот раз очень даже подходящий и что с мыслью о потере пора смириться.
Он уже было протягивал маркер, но вдруг рука его повисала в воздухе на полпути.
– А помнишь, я тебе в прошлый раз ручку подарил, что из Швейцарии привез? – начинал меня пытать дядя Вова. – Ты ее в школу приносил?
– Приносил, конечно! – интенсивно кивал я. – До сих пор каждый день с ней хожу!
– А ребята что сказали? Спросили, откуда у тебя такая ручка?
– Спросили, разумеется!
– Как спросили?
– Да сразу грабли стали тянуть и приговаривать: “Ох, и ни фига себе, какая ручка! Откуда?”
– А ты что?
– Я им: “Отвалите, это мой дядя из Швейцарии привез!”
– Молодец, а они чего?
– А они мне: “Да хорош тебе, из Швейцарии!”
– И ты тогда?
– А я им тогда говорю: “Мой дядя – большой ученый, в Швейцарию лекции ездил читать, в город Берн!”
– Правильно, только еще в Цюрих и Базель!
– Точно. Еще в Цюрих и Базель!
– Они тебе поверили?
– Сначала не верили, потом поверили, куда денутся!
– Еще бы, все такого дядю хотят! А ты сказал им, что я доктор наук? И почетный член Британской академии?
– Первым делом!
– А что я заместитель директора института по науке, сказал?
– Сказал!
– А про то, что я заслуженный изобретатель СССР?
– И это не забыл!
– Что я лауреат многих престижных научных премий?
– Да!
– А то, что я автор нескольких больших научных монографий?
– Угу!
– И про мою золотую медаль ВДНХ?
– И про нее!
– Ну и как они? Стали тебя уважать?
– Разумеется! А один мальчик даже заплакал от зависти!
– И правильно! – Удовлетворенный дядя Вова протягивал мне маркер. – Держи! Только в следующий раз еще обязательно скажи, что я председатель ученого совета.
Потом он сразу расстраивался и начинал подталкивать меня к дверям:
– Все, ладно, иди быстрее домой, пока я не передумал!
А когда я одевался, на прощание грозил пальцем:
– Только, Алеша, смотри, я очень боюсь, как бы твоя училка маркер не сп…ла!
Ранним сентябрьским утром семьдесят седьмого года в его квартире раздался звонок. Дядя Вова в одних трусах выбежал в коридор. На лестнице около лифта стояли три восточных человека. Двое мужчин и подросток. Солидная поклажа лежала у ног. Для полноты картины не хватало только верблюда. Старший поклонился и произнес:
– Салам алейкум, Владимир-ага! Ваш адрес нам дал уважаемый Гурбан, вы в доме его брата Ханджара в Теджене три года назад были гостем. Меня зовут Каракельды, со мной мой друг Баймырат и племянник Керим.
Тут уже все трое отвесили поклон.
Еще надеясь, что ему это снится, дядя Вова потряс головой, но видение не исчезло.
