Старший восточный человек, закончив кланяться, продолжил:
– Владимир-ага, мы на хлопке работаем. Деньги мало-мало есть. Приехали в Москву машины покупать. Поживем у вас.
Он кивнул остальным, и те подняли с пола баулы и мешки.
Пока они обустраивались, озадаченный дядя Вова сидел в кухне на табуретке и лихорадочно вспоминал, что и в самом деле три года назад ездил в Туркмению в командировку. Налаживать промышленный синтез витамина В12. И пару дней провел в городке Теджен, у иранской границы, где его принимал местный бай, директор хлопкоочистительного комбината.
И, растроганный приемом, дядя оставил ему свой московский адрес. Так, на всякий случай. Вот случай и представился.
Туркмены сначала никак не могли поверить, что такой уважаемый человек, профессор из Москвы, живет в крохотной однокомнатной квартирке. Это просто не укладывалось у них в головах. Видимо, они представляли себе, что по огромному профессорскому дому расхаживают павлины, несметные слуги снуют с золочеными блюдами, а в бассейне резвятся гурии.
Первым сориентировался старший. Осознав наконец, что другого жилища у моего дяди нет и, скорее всего, не будет, внимательно оглядев убранство, он что-то шепнул остальным, и они, некоторое время побегав по магазинам, приволокли большой ковер и расстелили его в комнате.
– Мы здесь спать будем, Владимир-ага, – сказал старший, – не волнуйтесь, одеяла нам не нужны.
Потом хлопкоробы степенно пили чай и рассказывали, что приехали за машинами. Хотят взять каждому по “Волге”. Покупать будут у замминистров с большой переплатой. Так все делают.
А пока суд да дело, они у дяди Вовы поживут, Москву посмотрят.
Старшие заработали деньги на каких-то махинациях с хлопком, а семнадцатилетнему Кериму, который всю дорогу сидел молча и не поднимал глаз, дедушка подарил двадцать тысяч в честь окончания школы. Хороший какой дедушка. Трехкомнатная квартира в Москве стоила не больше десяти.
В то время у любого министра было несметное количество заместителей, и каждому из них полагалась “Волга”, вроде бы раз в три года. Тогда “Волга” стоила чуть больше девяти тысяч. Купить такую машину официально было невероятно трудно, а желающих с большими деньгами хватало с лихвой. Чиновники продавали ее за пятнадцать кавказцам и жителям Средней Азии, а потом без очереди покупали себе “жигули” за семь.
В субботу дядя Вова позвал меня в гости. Туркменов показать. Когда я приехал, он еще в прихожей, приложив палец к губам, негромко сказал “Тс-с-с!”. Я осторожно приоткрыл дверь и заглянул. Туркмены в комнате смотрели мультфильмы. В темноте стрекотал японский кинопроектор, по стенам гуляли причудливые тени. Три человека сидели на ковре, с непроницаемыми лицами уставившись на служившую экраном натянутую простыню, где волк пытался догнать зайца.
– Чего это они такие серьезные? – искренне удивился я. – Как будто “Международную панораму” смотрят.
– Алеша, люди приехали издалека, устали. Русский язык плохо знают. Что ты к ним пристал?
Действительно, что пристал? Тем более что мультфильмы были без звука. Вскоре пришел Дима, сын дяди Вовы, мой двоюродный брат. Как раз сеанс закончился, мы зашли в комнату и познакомились. Все по старшинству пожали нам руки. Кериму исполнилось семнадцать, хотя ему можно было дать от силы тринадцать, уж больно он был щупленький, как Дима, и тоже на полголовы меня ниже.
Тут и обед подоспел. Мы едва расселись на крохотной кухне.
Дядя Вова беспрерывно что-то говорил, смеялся, шутил, правда, было видно, что гости не всегда понимали его юмор.
Потом старший туркмен по дядиной просьбе стал рассказывать про то, какая у них в городе Теджене интересная жизнь. Например, какой калым платят за невесту. Вот когда женился его брат, тот заплатил сорок тысяч.
Способный к математике Дима сразу подсчитал, что при зарплате сто семьдесят рублей такую сумму можно скопить только лет за двадцать, да и то если откладывать все без остатка.
– Ты-то чего беспокоишься? – засмеялся дядя Вова. – За таких, как вы с Алешкой, самых страшных и старых баб отдадут, да еще вам приплатят!
Туркмены вежливо рассмеялись.
Средний завел разговор о национальных блюдах. Про пирожки с луком, говурму, плов. Про то, что самая вкусная вещь – это чал, прохладительный напиток из верблюжьего молока. И начал объяснять, как его правильно нужно заквашивать.
– Какая гадость! – произнес Дима.
Тут дядя Вова вывел его в прихожую и начал истошно орать, что никогда людям нельзя говорить “гадость” про то, что они привыкли есть и пить с детства, что это нехорошо. И про то, что есть богачи, которые каждый день обжираются севрюгой и черной икрой, а есть те, кому только на кровяную колбасу за сорок копеек и хватает. Но сказать им про эту колбасу “гадость” никто не имеет права.
Потом, когда дядя Вова немного успокоился, Керим, приободрившийся оттого, что он в этой компании уже не самый младший, поведал о приграничной торговле. Теджен располагался в непосредственной близости от двух границ – иранской и афганской.
Оказывается, жители Ирана и Афганистана прямо на границе устраивают что-то вроде базара. И пограничники странным образом этому не препятствуют. Еще мы узнали, что иранцы продают очень хороший товар, например красивые солнечные очки. А вот афганцы – всякую ерунду. Например, гашиш. Но иранцев обмануть нельзя. Они хитрые. А афганцев – запросто. Они дикие.
– Считать совсем не умеют, – улыбался Керим. – Он тебе показывает на пальцах, что десять рублей хочет, а ты ему начинаешь давать по рублю, дашь три и спрашиваешь: “Хуб, хорошо?” Он кивает: “Хуб, хуб!”
Потом мы стали спрашивать, как им Москва. Они отвечали, что большая. Магазины большие. Народу много, машин. По Москве на машине хорошо ездить. На метро плохо. Темно, страшно. Мы вместе смеялись.
Еще в Москве все их обмануть хотят. Старшему часы продали, красивые. Вместо стрелок – цифры. За триста рублей, сказали – швейцарские. Он их купил, принес, а Владимир-ага посмотрел, надпись увидел “Электроника”. Оказалось – советские часы, в магазине семьдесят рублей стоят.
Средний решил чеки приобрести, на которые в “Березке” заграничные товары продают. У магазина нашел человека, зашел с ним в подворотню, дал ему четыреста рублей за двести чеков, а когда человек ушел, пересчитал, а чеков-то всего двадцать. Нехороший человек успел пачку подменить.
Керима одна цыганка около универмага “Лейпциг” попросила деньги разменять. Шумела, несколько раз пересчитывала, потом быстро смылась, а в результате на сто рублей наколола.
Так что кругом есть “афганцы”. Все относительно.
Дядя Вова немедленно сбегал в комнату и торжественно вручил Кериму все свои магнитофонные записи французской эстрады, чтобы тот не расстраивался из-за ста рублей. Пусть в Теджене музыку слушает и думает о хорошем. О Монмартре и Люксембургском саде.
Ближе к вечеру пришел старинный друг дяди Вовы с сыном. Наверное, тоже решили, пользуясь случаем, побольше разузнать о неведомой жизни на юге нашей большой страны.
Видя такое дело, старший туркмен, подойдя к дяде Вове на кухне, негромко сказал:
– У вас гости, Владимир-ага, нужно идти коньяк покупать. Покажите Кериму, где тут магазин.
Дядя Вова кивнул в знак согласия и крикнул в комнату, замахав авоськой:
– Алеша, сходи с Керимом в магазин! Только я тебя прошу, не тяни, а сбегай прямо сейчас!
Старший отозвал Керима, произнес напутствие на своем языке и что-то сунул ему в карман. Я понял только одно слово: “ Коньяк”.
Винный был недалеко, минут пять неспешным шагом. Правда, я до этого никогда ничего не покупал в подобных заведениях. Но когда-то ведь нужно начинать. Уже стемнело. Очередь начиналась от крыльца. Внутри был липкий пол, стоял дикий гомон, а продавщица орала дурным голосом:
– Кому говорю, тары нет, больше посуду не принимаю!
Мужики в очереди были то что надо: с фингалами, фиксами, татуировками. Стоящий рядом сухощавый алкоголик в драной шляпе посмотрел на нас с юмором и, обдав винными парами, подмигнул:
– Ребятки, вы чего одни? За пивом небось? И без папы? Не рано?
Керим смотрел вокруг с явным восхищением, воображая себя этаким туркменским Миклухо-Маклаем. До прилавка оставалось еще человек двадцать, когда продавщица рявкнула:
– Через пятнадцать минут закрываю, и не стойте там – магазин до семи!
Задние сразу навалились, меня стиснули так, что потемнело в глазах и стало нечем дышать. Передние стали материться на задних. Несколько самых наглых попытались пролезть без очереди. Кому-то у прилавка со смачным звуком дали по рылу. Что-то вдребезги разбилось. Продавщица завизжала. Чье-то большое рычащее тело поволокли мимо нас к выходу. Я подмигивал Кериму, всем видом показывая ему, что происходящее – дело привычное. За пять минут до закрытия перед нами оставалось только три человека.
