Через некоторое время Петька грелся на солнышке, а одежда его висела в тени.
А он ещё удивлялся, чего это она и не собирается высыхать.
Голодный желудок пронзительными выкриками и стонами требовал у хозяина пищи.
Слюны было столько, что Петька ставил рекорд за рекордом по дальности плевков.
Ух, как есть хотелось!
И в голову проникала мысль: а почему бы тебе сей же час не пойти в город? Авось, что-нибудь где-нибудь и получится?
Вдруг буханку хлеба найдёшь или ещё что-то?
Петька бегом побежал.
Вбежав в улицу, он понюхал воздух.
Уловил какие-то съестные запахи.
Свернул на них.
Бежал и нюхал.
Снова свернул.
Ещё раз свернул.
И вдруг заметил, что ЗАПАХИ
запахи
запахи запахи
запахи запахи запахи
СО ВСЕХ СТОРОН ЗАПАХИ!
Хоть стой на одном месте, крутись и нюхай!
Ведь из каждого дома неслись запахи. А нюх у Петьки был до предела обострённый. Ведь впервые в жизни мальчишка, проснувшись, не поел!
За маленьким заборчиком увидел он невероятно толстого мальчика.
Тот сидел за вкопанным в землю столом и страдал.
А на столике перед ним — невероятно огромная миска и в ней суп.
Ух, суп!
Эх!
Запах супа прямо-таки притянул Петьку, перетащил его через заборчик и посадил за стол.
И Петька спросил:
— Съем?
— Ешь, — лениво ответил невероятно толстый мальчик, брезгливо пододвигая невероятно огромную миску.
Ложка в Петькиных руках превратилась в супомёт системы «ТНП» («Только не подавись»).
Проглотив суп, Петька спрятался в кусты.
Из дома вышла невероятно толстая тётя и воскликнула:
— Ты съел всё? О радость! Больше ты не будешь худеть и сохнуть на моих глазах! Ешь котлетки, я побежала за компотиком!
Невероятно толстая тётя скрылась в доме.
Петька выскочил из кустов и уставился на четыре невероятно большие котлеты и невероятно длинные макароны.
Невероятно толстый мальчик сказал:
— Ешь. Я и так закормленный.
Петька быстро всё сглотал. А мальчик сказал:
— Спасибо. Компотик я буду сам.
Петька с трудом перешагнул через заборчик.
Им овладела сытая истома.
Он еле передвигал ноги.
И искал местечка, где бы прилечь.
И спокойно переварить пищу.
Глаза закрывались сами собой.
Петька начал спот…ык…атьс…я…
Спать…
спать…
спа-а-а…
Несколько шагов он спал стоя.
Потом растянулся прямо у забора на травке.
Продолжаем нашу программу
ВЫСТУПАЕТ ИЛЛЮЗИОНИСТКА ЛЁЛИШНА ОХЛОПКОВА!
Всего за два часа она превращает Головёшку во Владика Краснова!
Ловкость рук и забота о человеке!
Прощание с Головёшкой
Оркестр, вальс!
В милиции Горшков сказал ребятам;
— Найдём вашего Пару. Не таких ловили. Вот недавно, помните, тигрёнок терялся, это было трудновато. А этот никуда не денется. Далеко не убежит. С любого поезда снимут и обратно отправят. В цирк вечером идёте?
— Конечно, — ответил Головёшка.
— В таком-то виде? — спросила Лёлишна. — Вы посмотрите на него.
— Ну и что? — недоумённо спросил Головёшка. — Я вам не стиляга какая-нибудь.
— Нет у него другого вида, — сумрачно проговорил Горшков, — условия жизни у него тяжёлые.
— Надо ему помочь, — всё так же спокойно сказала Лёлишна, — надо его вымыть, заштопать и перешить.
— Не смешите вы меня, — испуганно попросил Головёшка. — Ни разу в жизни со мной такого не было. Разыгрываете меня, да? К штанам придрались, да?
— Идём, Владик, — позвал Виктор, — нечего время зря терять.
— Не Владик я! Понятно? Головёшка я! Понятно? Неподдающий! Понятно? Колония по мне плачет! Понятно?
— У тебя нервы больные, — сказала Лёлишна, а Горшков сказал:
— Не шуми, Голо… Владик. Слушайся.
— Надоело мне всех слушаться, — огрызнулся Головёшка, но пошёл следом за ребятами.
Всю дорогу молчали. Только Лёлишна тихонько напевала:
Вы все проказники,Вы безобразники,Вы хулиганщики,Вы все обманщики!
У самого дома Головёшка сказал:
— Никогда в жизни со мной такого не было.
Тут Лёлишна всплеснула руками, ойкнула! из подъезда выходил дедушка.
— Кто тебе разрешил? — жалобно спросила она. — Ведь вечером идти в цирк. А если ты поднимешься на пятый этаж, тебе ведь опять будет плохо. И никакого цирка мы не увидим!
— Не беспокойся, — гордо отозвался дедушка. — Я совершенно здоров. Могу даже в футбол играть. Все лекарства можешь вылить в раковину. Они мне больше не понадобятся. И не могу же я целыми днями сидеть в помещении? Мне нужно гулять, дышать свежим воздухом, общаться с людьми.
— Всё это так, — грустно произнесла Лёлишна, — но в цирке нам сегодня не бывать.
— Повторяю, — сказал дедушка, — я феноменально здоров.
— А Пара пропал! — из окна крикнула Сусанна. — И найти не могут! А найдут, пороть будут! Ой, посмотреть бы!
Никто ей ничего не ответил, и она закричала ещё громче:
— Всем попадёт! Всех пороть будут!
Ребята скрылись в подъезде.
Сусанна от злости покрылась разноцветными пятнами и крикнула:
— И тебе, дед, попадёт!
Дедушка счёл за лучшее быстренько уйти.
А вслед ему раздалось:
— И тебя пороть будут!
Ребята поднялись на пятый этаж, вошли в квартиру.
— Сразу за дело, — скомандовала Лёлишна, — я сейчас найду выкройку, а ты, Владик, снимай одежду,
Сняв ковбойку и брюки, Головёшка сел в угол на табурет и проговорил:
— Чудеса какие-то. Средь бела дня раздели.
А когда Лёлишна бритвой стала распарывать брюки, он выхватил их и закричал:
— С ума спятила?!
Виктор сказал:
— Сиди ты и не чирикай!
А Головёшка чуть не плакал: на его глазах его брюки превращались в куски материи.
А Лёлишна с Виктором смеялись. Из старых газет они сделали выкройки, мелком перенесли контуры на материю и давай ее резать.
— Такие хорошие штаны были! — жалобно воскликнул Головёшка. — Чего они вам не понравились?
— Молчи, — весело отозвалась Лёлишна, — ещё спасибо скажешь. И брюки у тебя будут, и берет из остатков получится.
Короче говоря, скоро началась примерка.
Головёшка подошёл к зеркалу, взглянул на себя…
И обнял Лёлишну.
И смутился.
И она смутилась.
И даже Виктор смутился.
— Ну что ты… — пробормотала Лёлишна, — ещё рано благодарить, ещё сшить надо.
Она открыла швейную машину.
Головёшка крутил ручку, а Виктор поддерживал материю.
Если бы вы видели, что творилось с Головёшкой! Он крутил ручку, приплясывал и кричал петухом.
До того докукарекался, что охрип.
А когда он облачился в новые брюки, закричали все трое.
Лёлишна стала шить берет.
Виктор повёл своего нового знакомого в ванную.
Отмываться.
Вернее, отмывать.
И вот, чистый, причёсанный, заштопанный и перешитый, в берете, стоял Головёшка перед зеркалом и шептал удивлённо:
— Какой я, оказывается, красивый… Вот ещё бы ботинки подрезать… перешить бы их как-нибудь… Тогда бы все сказали: «Вот вам и Головёшка!»
— Забудь ты про своё прозвище, — сказала Лёлишна, — забудь. Будто его и не было.
— Забуду, — согласился Головёшка. — Очень уж я нарядный. Родная мать меня не узнает. Гражданин милиционер дядя Горшков меня не узнает. А я крикну: «Да это же я! Владик! Тот, который Головёшкой ещё был!» Теперь мне на людей кидаться нельзя.
— Короче можно сказать так, — предложил Виктор, — прощай, Головёшка!
— Прощай, Головёшка! — сказала Лёлишна.
— Прощай, Головёшка! — сказал Владик. Он подмигнул своему отражению в зеркале и добавил: — Вот теперь можно мне и в цирке работать. Там все такие красивые.
— Ой… — Лёлишна схватилась руками за голову. — Я совсем забыла про дедушку! И бросилась из комнаты.
Продолжение Петьки-Париного выступления
Проснувшись под забором, Петька потянулся, хрустнул всеми своими косточками.
Сел.
И вместо бабушки увидел — кого?
Эдуарда Ивановича. Только не живого, а на афише.
А рядом с ним лев.
А пасть у льва оскалена.
А пасть огромная.
— С группой дрессированных львов! — крикнул Петька и захохотал почему-то, словно дома оказался.
Прохохотав, он почесал затылок.
Задумчиво сплюнул.
Откуда в чужом, далёком городе та самая афиша, которую он ещё вчера видел в своём родном городе? Ведь он ехал в поезде целую ночь…
И всё-таки первым делом надо сходить в цирк, а там видно будет, как жить дальше. Может, в цирке на работу возьмут. И квартиру дадут. И поесть, конечно, дадут. Можно у льва кусок мяса отобрать, изжарить и — кусай себе, а не льву, на здоровье.
