Петька встал, опять потянулся, опять сладко зевнул, опять хрустнул всеми своими косточками.
И весело сплюнул.
Желудок пока не требовал пищи, и хозяин его мог даже соображать немного.
Он бодро зашагал
и
остановился.
А где штаны?
Куртка где?
Рубашка?
И побежал обратно.
Бежал, бежал, снова остановился: забыл ведь, где повесил одежду сушиться!
Забыл, забыл —
ничего вспомнить не мог.
Он погрозил кому-то кулаками и двинулся вдоль полосы берёзок.
Ни одной приметы не запомнил!
Ни одной!
К тому же раздался испугавший его шёпот:
— Есть хочу…
Шёпот был легкий, еле слышный, но Петька струсил и бросился обратно в город.
А люди думали: спортсмен, чемпион какой-нибудь бежит, тренируется.
Две собаченции за ним увязались.
Бежали, бежали, да отстали — вот как он мчался!
Увидел трамвай, прыг в него.
— Билетик приобретём? — спросила кондукторша.
— Какой тут может быть билетик? — ответил Петька. — У человека ни штанов, ни рубахи, ни куртки, а вы — билетик!
— А откуда ты такой взялся и куда ты едешь без штанов, куртки и рубахи?
— В цирк еду, а сам я издалека, из другого города.
Тут все пассажиры рассмеялись.
А Петька начал реветь.
А кондукторша безжалостно подтолкнула его к выходу.
Трамвай ушёл.
Петька побрёл вдоль трамвайной линии, не глядя по сторонам.
В желудке было легко, на душе — тяжело.
Трамвайная линия привела мальчишку в… родной город.
Стоял Петька.
Хлопал глазами.
Ведь он Уехал, а оказалось, что ПРИехал.
Как так?
Почему ПРИ, а не У?
А было так. Вагон, в котором он спал, ночью отцепили от состава, прицепили к другому, и только утром поезд тронулся в путь. А в этот момент Петька и проснулся. И выпрыгнул из вагона на окраине своего родного города. А раз он не бывал на окраине, то и не узнал её.
Но раздумывать сейчас было некогда, и Петька помчался к Лёлишне. Только бы незаметно проскочить в её квартиру!
Стрелой летел он по лестнице вверх. Коленки от страха дрожали. Сердце стучало где-то в затылке.
Лёлишну чуть с ног не сбил — она бежала навстречу.
Ойкнула, спросила:
— Откуда ты?
— Спрячь меня, — прошептал Петька, — быстро-быстренько. Без разговоров.
— Не могу, дедушка куда-то ушёл.
— Ничего с твоим дедушкой не будет. А со мной, знаешь, что будет? Давай я у вас жить стану? Я смирный. Меня кормить побольше, а больше мне ничего не надо.
— Не болтай глупостей, — торопливо и сердито сказала Лёлишна. — Сейчас же немедленно иди домой. Там же волнуются. Всю ночь из-за тебя не спали. Тебя милиция ищет. Вот что ты натворил, Пара несчастная!
— Не обзывайся!
— Первый раз обозвала! Потому что довёл всех!
— Ну и ладно! Я лучше в милицию пойду! Пусть судят. Пусть куда-нибудь садят. Хоть отосплюсь!
— Иди домой!
— Не пойду!
— Иди!
— Не пойду!
— Да ведь попадёт же тебе!
— Вот именно! Поэтому и нету мне смысла хорошие поступки делать. Одно мне в жизни осталось: спрятаться бы куда-нибудь и носа не показывать!
— Петя, — почти ласково сказала Лёлишна, — иди. А вечером в цирк пойдём.
— Сейчас мне такой цирк будет, — прошептал Петька, — тут-то я и погибну. Прощай.
И он пошёл навстречу своей нелёгкой судьбе.
А Лёлишна побежала искать своего дедушку, который чувствовал себя феноменально здоровым.
Пятнадцатый, если не ошибаюсь, номер нашей программы
На арену действия вновь прорывается дедушка
ФЕНОМЕНАЛЬНЫЙ ФУТБОЛЬНЫЙ МАТЧ!
Номер заканчивается плачевно
Действительно, дедушка чувствовал себя настолько хорошо, что забыл обо всём, особенно о том, что ему нельзя волноваться и много двигаться.
Он погулял вокруг дома, поразмышлял о том, кто и за что будет его пороть, и пришёл к футбольному полю.
Сначала он следил за игрой довольно спокойно, но игра была настолько азартной, что дедушка незаметно для себя увлёкся, разволновался и вскочил со скамейки, на которой собирался отдохнуть с полчасика.
И — уже размахивал руками.
Подпрыгивал.
Кричал:
— Давай, давай!
Если бы он болел за одну команду, может, ничего бы и не случилось.
Но дедушка болел не только за обе команды сразу, но и за каждого игрока.
За каждый удар.
— Давай, давай!
Дедушка уже бегал вдоль поля вместе с командой, которая наступала. Причём бежал так быстро, словно ему дали пасовку для удара по воротам.
Отобьют атаку, перейдут в наступление, и дедушка — обратно, с той же скоростью. В другую, конечно, сторону.
— Давай, давай!
И дедушка забежал на поле.
И бросился к мячу.
И вдруг услышал:
— Давай, дедушка, давай!
И он
ка-а-ак
даст
по
мячу!!!
И, шатаясь, направился к скамейке.
«Всё ясно, — подумал он, — доигрался. Один — ноль в пользу скорой помощи».
А к нему уже бежала Лёлишна.
Стыдно стало дедушке за своё поведение.
Он держался рукой за сердце и старался дышать ровно.
— Ничего, ничего, — проговорил он, когда внучка подбежала, — сейчас пройдёт. Неудачно ударил и…
— Сиди, сиди, — попросила Лёлишна. — Ребята, сбегайте кто-нибудь к телефону, вызовите скорую помощь. Быстро!
— Да, — сказал дедушка, — быструю помощь. Скоро.
Несколько мальчишек убежали, а остальные окружили скамейку.
На глазах Лёлишны были слезы, но она говорила спокойно, укладывая дедушку:
— Полежи немного. Ничего особенного. Всё в порядке. Всё хорошо.
— Я не виноват, — прошептал дедушка, — я увлёкся.
— Он здорово болел! — восторженно подтвердили ребята. — Мы думали, что он футболист-пенсионер. Конечно, он промазал, с кем не бывает? Но болел правильно!
Машина «скорой помощи» подъехала прямо к футбольному полю.
Врач знал дедушку и сразу скомандовал:
— Носилки!
Ребята помогли отнести дедушку домой. Когда врач сделал всё, что требовалось, то позвал Лёлишну на кухню и спросил:
— Как же так получилось? Ведь ты прекрасно знаешь…
— Знаю я, знаю! — прошептала Лёлишна. — Первый раз я оставила его без присмотра. И он сразу сбежал. А потом я забыла. Я ведь тоже устаю.
— А я тебя и не ругаю. Была в домоуправлении?
— Несколько раз. — Лёлишна тяжко вздохнула. — Там сидит товарищ Сурков. — И призналась: — Я его боюсь. По-моему, его все боятся.
— Ничего, найдём управу и на товарища Суркова. Завтра я ещё раз схожу в горздравотдел. Вам обязательно нужно переехать на первый этаж.
Закрыв за врачом дверь, Лёлишна вернулась в комнату.
И увидела на столе бумажку. На ней было написано: «На два лица». Это был пропуск в цирк — для неё и для дедушки.
«Так я и знала, — горестно подумала Лёлишна. — Одно лицо будет лежать, а другое — за ним ухаживать».
— Ты обязательно пойдёшь в цирк, — сказал дедушка, словно угадав её мысли. — Пойдёшь, я тебя здесь подожду. Спокойно. И ты мне потом всё расскажешь.
— Ты мне дороже всякого цирка, — сказала внучка, — туда можно сходить и в другой раз.
— Да я совершенно здоров. Ещё несколько минут, и я на своих двух, то есть на ногах. И если ты не пойдёшь в цирк, у меня от огорчения опять что-нибудь случится.
— Вот что, — строго проговорила Лёлишна, — лежи и не рассуждай ни о каком цирке.
— Есть, — грустно отозвался дедушка, — есть лежать. И не рассуждать. Ни о каком цирке. А всё же я бы на твоём бы месте бы обязательно бы пошёл бы! В конце концов ты просто ставишь меня в неловкое положение. Ведь ты не идёшь из-за меня?
— Я не иду не из-за тебя, а из-за твоего плохого здоровья.
— Но я виноват в том, что не слушался тебя!
— Ты виноват в том, что до сих пор не слушаешься меня.
Дедушка лежал с таким оскорблённым видом, словно по вине Лёлишны не смог сегодня пойти в цирк. А она пошла на кухню варить ему манную кашу. И тихонько напевала:
Не везёт, не везёт,Это так ужасно.А вот если бы везло,Было бы прекрасно…
Думаю, что вы с этим согласитесь.
Объявляем следующий номер — самый короткий в нашей программе
Погасите свет! Полная темнота!
Начали!
Петьку посадили в чулан.
Если бы там можно было хотя бы повернуться, мальчишка бы изловчился и попрыгал от радости.
Но повернуться было нельзя, и он радовался неподвижно.
Ведь ему, можно сказать, не попало. Чего-то там ему наговорили, накормили и закрыли в чулан.
Вот и всё!
Кто другой на его месте и расстроился бы, а Петька — нет. Ни капельки!
Посидит-посидит, поспит-поспит — выпустят, а он в цирк убежит. Не поймаете!
