Он не любил эту тему.
В Лотарингии только ленивый не предрекал, время от времени, что вот-вот, ещё немного, и Дева явится, чтобы разом избавить их ото всех бед и напастей. Выезжая на охоту, герцог то и дело натыкался на кресты, понаставленные его рабами для молитв о её скором приходе, и давно уже устал от бесконечных донесений, что где-то, в каком-то приходе родилась очередная чудо-девочка, у которой или сияние вокруг головы, или ладошки в золотой пыльце, или на теле родимое пятно в виде короны, окружённой звёздами. Потом, естественно, оказывалось, что ничего такого не было, и все сияния померещились, как и родинки, в которых, при желании, можно было усмотреть что угодно, хоть даже и собачью голову. Но зато оставался горький осадок разочарования.
В юности и сам Карл свято верил в приход Спасительницы. Перечитал все пророчества, сделанные на её счёт после Мерлина, включая сюда и самые ненадёжные, вроде откровений какого-то слепого испанского монаха… Кстати, тот много странствовал и, как говорят, осел где-то на родине этой мадам Иоланды. Уж не у него ли набралась она всех этих идей?
Впрочем, думал герцог, какая ему, в сущности, разница? Повзрослев и как следует узнав жизнь, сменившую юношеские радужные цвета на все оттенки черного и белого, Карл давно уже понял – появление Девы нереально. И незамедлительно высказал это герцогине Анжуйской в ответ на её вопрос-предположение.
– Да, да, вы абсолютно правы, – сразу согласилась она, печально покачав головой. – При нынешнем положении дел в Церкви, о каком чуде Господнем может идти речь… Разве что появится новый папа, способный отрешиться от мирских разногласий.
И тут Карл понял, в какую ловушку завлекает его герцогиня.
«Так вот Вы о чём, мадам, – усмехнулся он про себя. – Все эти умные речи сводились к одному – к попытке уговорить меня не препятствовать созыву вашего никчемного собора! А я-то уж было подумал… Но, как бы тонко вы ни подводили меня к нужному для вас решению, всё равно это глупо. И, раз уж на то пошло, извольте – откровенность за откровенность».
– Так вы считаете, что появление третьего папы это положение улучшит? – спросил он, не скрывая сарказма. – Что ж, на этот счёт я вам сделаю своё собственное пророчество и предреку, что некий греческий епископ на Священном престоле вызовет смуту ещё большую, чем прежде, в которой, как и ваш супруг, я приму активное участие, только с противной стороны. Не сочтите меня грубым, но в отличие от тех, кто готовит Пизанский собор, я вовсе не считаю этого выскочку Филаргоса бусиной на нити Провидения.
– Да полно вам, герцог, – не прерывая своих занятий, беззлобно откликнулась мадам Иоланда, – никто его таким не считает. Но по моему разумению, в отличие от ныне действующих пап, монсеньер Филаргос может стать просто очень удобной вехой, через которую нить Провидения скорее достигнет нужно цели. И кроме этого, ЕСЛИ ХОТИТЕ, он ни во что больше вмешиваться не станет…
Тогда, переходя от изумления к раздражению и обратно, герцог Карл не увязал в единую цепь миссию Филаргоса и пришествие Девы. Все разговоры о пророчестве он посчитал всего лишь приманкой – переходом к тому главному, чего хотела добиться от него мадам Иоланда. К тому же, пять-шесть лет назад единственное чего можно было ждать от нового папы – это прекращение войны, поскольку внутренние междоусобицы своего нынешнего размаха ещё не достигли.
Но сейчас, зная истинное положение дел и понимая, что спасти Францию может только чудо, Карл Лотарингский вдруг припомнил тот давний разговор и призадумался. Что если герцогине действительно нужен тесный союз с ним? Как женщина умная и дальновидная, к тому же, близкая ко двору, она не могла не понимать в каком положении находился сейчас герцог. Как и то, что он с самим чёртом готов побрататься, лишь бы в королевстве не стало ещё хуже. И, кто знает, не известно ли ей нечто такое, за что Карл, не то что с чёртом побратается, но и душу ему продаст?!
Во дворе поднялся какой-то шум.
Герцог остановился и, перегнувшись через деревянные перила галереи, посмотрел вниз.
Большая телега, видимо въехавшая совсем недавно, стояла посреди двора, со всех сторон облепленная свободными от караула лучниками и хохочущими служанками с кухни. Что происходило на телеге видно не было, но сквозь грубый солдатский гогот и визгливые подначивания служанок пробивался тонкий девичий голосок, умоляющий ничего не трогать.
– Что происходит? – крикнул герцог.
Запахнув плащ плотнее, он, вместо того, чтобы идти в свои покои, спустился по боковой лестнице во двор.
Челядь мгновенно расступилась, согнувшись в поклонах, и Карл увидел совсем юную заплаканную девицу, почти лежащую на корзинах, укрытых соломой. Подол юбки на девушке был задран, а на тонкой белой ноге виднелись грязные следы от солдатских лап.
– Что здесь происходит? – нахмурившись, переспросил герцог.
– Торговка из Люневиля привезла овощи, мессир, – ответил, не разгибая спины, один из лучников.
Карл снова перевел взгляд на обнаженную ногу, и девушка быстро одернула подол. Из-под ровных, темных бровей на герцога сверкнули поразительно зеленые глаза.
– Ты кто такая? – спросил он, осматривая небольшие, ещё не загрубевшие кисти рук и чистую шею, видимую сквозь раздерганную полотняную одежду девушки.
– Ализон Мэй, – опуская ресницы, пробормотала та.
– Ты крестьянка?
Девушка густо покраснела, видимо совсем смутившись от такого внимания, и замолчала, теребя подол передника, от которого не отрывала взгляда.
– Её отец служит в церкви Святого Георгия регентом, – сообщила одна из замковых служанок. – А Ализон с матерью живут в Люневиле, выращивают овощи и продают. У них там ещё двенадцать детей.
Карл подошёл к повозке поближе.
– Чем ты торгуешь?
Все ещё не поднимая глаз, девушка сдвинула с верха корзины солому, выудила, порывшись в ней, ярко-красное позднее яблоко и протянула его герцогу.
«Дева, – пронеслось в голове у Карла, когда пальцы их на мгновение соприкоснулись. – Дева из народа, но чистая и прекрасная, не похожая на грязных крестьянок и распутных дочерей ленников… Господи Боже, как всё было бы просто и хорошо! Но разве смогут наши спесивые принцы и бароны принять такую? Нет, даже представить невозможно…»
– Через месяц поступишь в услужение к старшей фрейлине герцогини, – буркнул он, не глядя на девушку. – Деньги за тебя будут переданы отцу, а матери выделят землю…
Кто-то из служанок завистливо охнул, и Ализон, наконец-то, подняла глаза.
– Спаси вас Господь, мессир, – еле слышно прошептала она.
Со стороны кухни прибежал запыхавшийся паж. Видимо форшнейдер, заметив во дворе своего господина, послал узнать, в чем дело.
– Расплатись и забери всё, – велел ему герцог. А затем повернулся к лучникам. – И если отец этой девицы пожалуется, что дочь его обесчестили в моём замке, имейте в виду – перевешаю всех, на кого он укажет.
Посеревшие лучники расступились, когда он пошёл мимо них, а в голове Карла все ещё вертелось: «Дева… Дева из Лотарингии… Спасительница… Эх, будь моя воля, сам бы её призвал! Пусть избавит нас именем Господа ото всех дураков. И, в первую очередь, от Луи Орлеанского…»
Стоп!!!
Герцог даже остановился.
«А что если мадам хочет того же, что и я?! Что, если и она… О, Господи! Тогда становятся понятными и все те давние туманные разговоры, и даже треклятый Филаргос с его папством! Она готовит приход Спасительницы. И я ей нужен, как хозяин Лотарингии, чтобы всё было, как в пророчестве…»
– Тревога! – закричал со сторожевой башни караульный. – Сигнальные огни со стороны Пон-а-Му!
– Труби сбор! – приказал герцог, с сожалением отмахиваясь от поразившей его мысли.
Даже если и так, то потом.., всё потом.
По двору тут же забегали, заметались лучники, раскрывая двери конюшен и оружейной; выскочили из своих помещений оруженосцы, вытаскивая боевое снаряжение; беспокойно заныли сигнальные рожки. Кто-то схватил под уздцы лошадь в телеге Ализон Мэй и потащил её в сторону…
«Ну вот, снова началось! – азартно задрожав в предчувствии битвы, подумал Карл. – Извольте пока подождать ответа, драгоценная мадам Иоланда. И если воля Божья на моей стороне, то сегодня я окончательно покончу с этой чертовой коалицией, а потом… Потом, для каких бы целей вы мне союз ни предложили, я знаю на каких условиях приму его от вас…»
Вполне возможный заговор
(весна-лето 1408 г.)Шахматный король со стуком полетел на пол.
– Не хочу больше играть!
Герцог Анжуйский отпихнул от себя доску, повалив последние стоящие на ней фигуры и откинулся на высокую спинку своего стула.
Желтоватый свет, льющийся сквозь драгоценные цветные стёкла на окнах, показался ему тревожным, полным дурных предостережений. И сокол, дремавший рядом на жёрдочке, беспокойно встрепенулся, словно почувствовал настроение хозяина.
