Ему было о чем рассказать, он многое знал.
Мост существовал уже тогда, когда дон Коррадо Прицци сосал грудь матери беззубым младенцем, а Чарли еще не родился на свет.
Он будет, когда и дон, и Чарли канут в Лету, уйдут в небытие, растворятся во времени. А оно, в свою очередь, войдет в него, проникая в арки, бетон и железо перекрытий, незыблемые колонны опор. Неотъемлемая часть его величия, его мудрости, Время.
Чарли любил смотреть на Бруклинский мост. Он находил в нем нечто, чего не мог найти в людях. Мост был другом Чарли. Портено ощущал некое родство душ, ибо не сомневался, что у моста есть душа.
Тот помогал Чарли думать.
А сейчас ему было о чем подумать.
Подперев подбородок крепкой широкой ладонью, он смотрел на текущую по мосту автомобильную реку, и мысли, словно смешавшись с ней, плыли в его голове, неспешно и вяло.
Сегодня кое-что изменилось в жизни Чарли, и он даже знал, ЧТО. Как ни банально это звучит, но Портено влюбился, и чем дальше, тем острее и глубже становилось чувство, охватившее его.
Самое смешное, Чарли понятия не имел, кто эта женщина, откуда она и каким образом попала на банкет.
Нынешний вечер доставил ему три потрясения. Первое — довольно слабое — он получил, когда ее не оказалось в списке гостей. Это не разрушило его надежду хотя бы узнать ее имя. Незнакомка вполне могла оказаться личным гостем Прицци. Но тогда сразу возникал вопрос, почему ей пришлось всю церемонию стоять на балконе. Чарли разыскал отца и вежливо осведомился, не знает ли тот о некоей гостье Прицци, высокой блондинке в лавандовом платье. Тут-то его и поджидал второй удар. Энджело только удивленно пожимал плечами и разводил руками, в полнейшем недоумении.
Ситуация начинала напоминать старую, заезженную до дыр мелодрамку с Мери Пикфорд в главной роли. Почувствовав, что пол уходит из-под ног, Чарли обратился за помощью к Эдуардо. Если кто и должен знать хоть что-то о ней, так это он. Но…
Здесь Чарли получил оглушительный нокаут. Эдуардо оказался удивлен не меньше Энджело. Он хлопал своими коровьими глазами и пожимал плечами, точь-в-точь как отец, Портено-старший.
На свет, таким образом, выплыли три неоспоримых факта:
а) незнакомка не числится в списке гостей,
б) ее не знает Энджело, и, наконец,
в) о ней не слышал Эдуардо.
Если бы Чарли в тот момент хорошенько стукнули еще раз дубинкой по голове, он бы, наверное, ничего не почувствовал. Загвоздка была в том, что никто — никто! — не проник бы в дом дона иначе, чем одним из трех вышеозначенных способов. А из этого автоматически следовало, что кто-то ему врет. Либо распорядитель, либо Эдуардо, либо… либо отец.
У Портено появилось безумное желание найти мальчишку-официанта, подвести его ко всем троим по очереди, а потом… А что бы он стал делать потом?..
… Потребовать от лжеца сатисфакции в виде дуэли? Бред какой-то. Что еще? Устроить несчастный случай! А заодно вырезать всю семью за плохое воспитание. Полный идиотизм! Короче, он принял единственно разумное решение — отправился домой, принял душ и переоделся. Затем закурил хорошую сигарету и вышел на улицу проветриться и чуть остыть. Вечерний ветер, когда он дует с Ист-Ривер, а еще лучше, с океана, здорово прочищает мозги.
Это, действительно, великолепное ощущение. Пахнет солью, йодом и еще чем-то странным, почти неуловимым. Наверное, таков запах месяца, висящего над бескрайним черным зеркалом воды, и далеких экзотических стран, пряностей и незнакомых острых трав, легкого бриза над замершими, выгнувшимися дугой пальмами, и маслянистых черных тел. Вот так пахнет вечерний океанский ветер. И если вы впечатлительны, то, несомненно, поймете охватившее его волнение. Он успокоился. Человек, который солгал насчет этой женщины, отошел куда-то на второй план, но чувства, томительные, вызывающие трепет, поднялись с новой силой. И это тоже особенность океанского ветра. Он заставит вспомнить даже о том, что вы давным-давно забыли. И о детских мечтах, и о первой любви, и о поцелуе украдкой с какой-нибудь Мэри Энн, лицо которой вы не могли вспомнить уже через год после того, как расстались, и которое вдруг всплывет из глубин памяти. Реальное и трогательно-волнующее как майский цветок. И о многом-многом другом, о чем вы забыли повзрослев.
Одним словом, он стоял и вспоминал о ней, когда вдруг ему в голову пришла интересная мысль…
Все проще простого! Нужно позвонить Мейроуз! Она крутится со всякими «шишками», с большими ребятами, и будь он проклят, если ей не известно, КТО эта леди…
… И поняв это, Чарли пошел за телефоном. Он быстро набрал номер, молясь о том, чтобы Мэй не понесло после банкета по каким-нибудь знакомым, у которых вечеринка длится до тех пор, пока не взойдет солнце и не наступит следующий день, либо пока все не упьются до чертиков.
Гудки звучали долго и нудно, разбиваясь о мембрану и заставляя Чарли морщиться как от зубной боли. Прошло не меньше пяти минут, трубку все-таки сняли, и чей-то явно не очень трезвый и от этого лениво-развязный голос протянул с ярко выраженным южным акцентом:
— Аллооооо…
— Мэй?
Голос в трубке на секунду умолк, а затем вальяжно и пьяно произнес:
— А ее нет, но… Я могу что-нибудь передать ей.
Чарли показалось, что запах алкоголя просачивается сквозь мили и мили телефонных проводов и выплывает из трубки, резко и неприятно. Он даже поморщился, настолько сильным было ощущение.
— А кто это говорит?
Вопрос повис в воздухе, но через несколько секунд Чарли расслышал веселый смешок.
— Это ее гувернантка…
— Хорошо, — вздохнул он. — Послушайте, очень важно, чтобы Мейроуз сообщила Чарли Портено имя, адрес и телефон женщины, которая была на свадьбе в лавандовом платье. Высокая блондинка. Передайте это, и десять долларов с меня.
— Хорошо, — согласился голос. — Только не забудьте об этом. Меня зовут Пичез.
— Отлично, Пичез. Скажите мисс Прицци, чтобы она позвонила мне в любое время. Когда бы она ни пришла. Хорошо?
— Меня зовут Пичез, — с пьяной настойчивостью повторил голос. — Пичез.
— О’кей, Пичез. Я понял.
Чарли торопливо положил трубку. Уф, ему даже стало жарко. В голове тут же возник расплывчатый образ худосочной пуэрториканки, разумеется, пьяной до состояния «риз». В измятом белом халате девушка валялась на узком диване Мейроуз, задрав ноги на журнальный столик, стоящий тут же, рядышком. В одной руке Пичез держала трубку, во второй — початую бутылку виски «Джони Уокер». Сильно початую. В ней, должно быть, не больше половины. Нет, наверное, даже много меньше. Скажем, на донышке. По крайней мере, ее голос звучал именно так. Вечер полон сюрпризов. Черт! Он бы даже не удивился, если бы сейчас открылись створки лифта, из него вырвалась бы целая свора полицейских и предложила пройти с ними. Обвинение? Что-нибудь пустячное, вроде азартных игр на улице.
(Скажем, «Три листа». Вот именно. Он раздел до нитки обширянного забулдыгу, забрав у бедолаги его драные штаны, пропахшие мочой и блевотиной.
Конечно, шеф. Вон они, сушатся у меня в ванной. Я как раз собирался в них завтра на прием к Президенту. Поверьте, шеф, только с этой благородной целью… Каюсь, каюсь, каюсь…)
Чарли улыбнулся и пошел в квартиру. Вечер выдался настолько «приятным», что не мог закончиться просто так. Определенно.
Его домик, уютный и чистый, ласкал взгляд. В нем Портено чувствовал себя действительно спокойно. Сколько он мучился, пока квартира приобрела этот, окончательный, вид. Несколько дизайнеров трудились над ней месяц. Зато, в конце концов, она стала именно такой, какой и представлял ее Чарли.
Однако сегодня ему до безумия захотелось, чтобы рядом с ним здесь кто-то был. Одиночество заполнило грудь. Оно росло, как снежный ком, становясь с каждой секундой все больше и больше.
Когда ему захотелось завыть, вдруг коротко звякнул звонок лифта. Чарли обернулся и уставился на отделанные пластиком створки. Они с легким шипением отошли в стороны.
— Чарли Портено? — спросил человек, выходя из лифта.
Чарли окинул его быстрым взглядом. Опрятный, но не очень дорогой коричневый костюм, белая рубашка в желтую полоску, темный галстук, туфли, вероятно, еще утром начищенные и блестящие, забрызганы грязью.
_(Тебе не приходится слишком долго сидеть на одном месте, приятель.)_
В руках человек сжимал шляпу, а через локоть был переброшен бежевый плащ.
«Буйвол»[6], — решил Портено. Интересно, что ему от меня нужно? И тут же улыбнулся, вспомнив шутку о «трех листиках».
За спиной парня, в кабине, стоял второй. Выглядел он не лучше напарника. Серый, как церковная мышь. Разве что плечи, распирающие пиджак, могут запомниться. Но и только.
— Чарли Портено? — вновь спросил первый, выходя из лифта.
Чарли кивнул, давая понять, что он — это, и правда, он, а не привидение, шляющееся ночью по дому одинокого холостого сицилийца американского происхождения.
