— Ладно, — Энджело сел на место водителя и повернул ключ в замке зажигания. — Мы наняли человека со стороны. Из другого города.
— Зачем?
Портено-старший засмеялся, отъезжая от тротуара.
— Да, понимаешь, Доминик хотел, чтобы это сделал кто-нибудь из наших, но они все гуляли на свадьбе…
… Телефонный звонок заставил Мейроуз вздрогнуть. Она открыла глаза и посмотрела на часы. Без десяти шесть! С ума сойти! Какому идиоту понадобилось трезвонить в такую рань? Протянув руку, Мэй на ощупь сняла трубку, сонно размышляя, бросить ее сразу или все-таки выяснить, какому кретину не спится в такое время.
— Мэй? — хрипловато-дребезжащим тембром осведомилась трубка. — Алло, Мэй?
Мейроуз вздохнула. Господи, ну конечно, Чарли Пор-тено собственной персоной. Кто ж еще? Могла бы догадаться. Со своей Лавандовой Блондинкой.
— Чарли?
Трубка впитала размякший от алкоголя и теплой постели голос и вновь плюнула репликой Чарли.
— Ну и что ты мне скажешь?
(Иди к такой-то матери и не мешай мне спать. Вот что.)
Естественно, вслух она этого не сказала, а, изобразив возмущение, — не очень, впрочем, убедительно, — спросила:
— Слушай, что ты мне какую-то ерунду передал? Откуда мне знать какую-то женщину в лавандовом платье? Почему тебе не запомнилась женщина в черном? Их там вообще две сотни было.
— Значит, ты не знаешь, кто она? — в голосе Портено звучала досада. Похоже, его совершенно не задела ирония Мейроуз.
— Иди проспись, — посоветовала она и повесила трубку…
… М-да. Чарли прислонился спиной к парапету, прижимая руками телефонный аппарат к животу и тупо глядя перед собой, осмысливая случившееся. Ну и что ты собираешься теперь делать? Давать объявление в газету? Или ходить по всему Нью-Йорку? Или что?
Примерно минута понадобилась ему на то, чтобы найти ответ. Да ничего. Ни-че-го. Все. Можно пойти и лечь спать. Таинственная незнакомка исчезла с его горизонта, и, по-видимому, это надолго. А скорее всего, навсегда. Нельзя найти человека в многомиллионном городе только по описанию внешности. Нет, нельзя. Такое случается лишь в дешевых бульварных романчиках. Или в детективах. Но у полиции есть еще масса факторов, по которым можно ориентироваться в поиске. Если, конечно, это не плохой детектив. Это лишь раззяве-читателю кажется, что у доблестных копов нет ни одной зацепки. Не дрейфьте, ребята, автор на ближайших десяти страницах подкинет несколько. А вот кто даст зацепку ему, Чарли Портено? Верно, никто. В жизни так не бывает. В мелодраме — вы заранее знаете это — главный герой обязательно встретит героиню. Возможно, где-нибудь на последней странице, но встретит. И уж тогда… у-у-у. Слезы, сопли.
Читайте, милые домохозяйки. Читайте. И представляйте себя на ее месте. Большая светлая любовь. А потом выбирайтесь из кресла и топайте на кухню готовить ужин опостылевшему, рыгающему пивом и жареным луком благоверному. Либо стирать его грязные трусы и носки. Или — в чем тоже есть своя прелесть — мыть попу обкакавшемуся и орущему по этому поводу малышу. Ругайтесь сквозь зубы, отмывая руки от его дерьма, или стирая носки, или жаря яичницу с ветчиной! Ругайтесь и мечтайте о Большой Любви, когда ОН, встретив вас, скажем, в Беттери-парке, возьмет на руки и унесет с собой. Слезы и сопли.
А пока вытирайте их малышу, отмывайте руки от дерьма, стирайте, жарьте… и все сначала. И так всю жизнь.
Жизнь — жесткая штука. От этого никуда не деться, и с ней приходится мириться, как с занудным, вечно читающим одни и те же нотации близким старым родственником.
Чарли вздохнул и уже собрался было поставить телефон на столик, но в эту секунду тот залился у него в ладонях звонкой трелью. Он знал, КТО это. Мейроуз. Наверняка, очухалась ото сна и решила выяснить насчет нового увлечения бывшего жениха. Телефон зазвонил еще раз. Настойчиво и требовательно. И тогда Чарли снял трубку и коротко рявкнул в нее:
— Да!
— Мистер Портено? — голос оказался мягким и теплым. В корне отличающимся от холодного, немного лающего тона Мейроуз. — Это Чарли Портено?
— Да-да! — заорал Чарли, сходя с ума от внезапно нахлынувшей радости.
— Я надеюсь, что не разбудила Вас, — чуть-чуть извиняющимся тоном произнесла женщина на другом конце провода.
— Извините за поздний звонок.
Поздний? Да сейчас шесть утра!
— Мы с вами разговаривали сегодня на свадьбе. Хотя… по-моему, это было уже вчера…
— Это вы?
— Меня зовут Айрин Уокер, — засмеялась она.
— О, господи, — расплылся Чарли. — Я узнал голос, но не успел спросить Вашего имени.
В трубке снова послышался смех. Словно одновременно кто-то тронул сотни серебряных колокольчиков. Видно было, что Айрин приятна радость, звучащая в его голосе.
— Простите, что исчезла так неожиданно. Я хотела бы все объяснить… Надеюсь, Вы не сочтете меня дурно воспитанной…
— Ну что Вы, что Вы?! — поспешил заверить ее Чарли. — Как можно так говорить. Скажите, а Вы не могли бы встретится со мной? Я имею в виду, не могли бы мы поужинать вместе?
— Когда? — спросила она. — Я ведь звоню из Калифорнии…
— Из Калифорнии? — Чарли был по-настоящему изумлен.
— Да, я живу в Лос-Анджелесе, — объяснила Айрин.
— Ну, тогда, может быть, мы пообедаем завтра? В смысле уже сегодня… Вы свободны?
— Прекрасно, — согласилась женщина. — Конечно…
— В отеле «Палас», в баре, встретимся?
— Хорошо.
— В котором часу?
— В два. Вам подойдет?
— Отлично. Конечно.
— Хорошо. Я обязательно буду там.
— Прекрасно. До завтра.
— До завтра…
Что-то щелкнуло. Короткие гудки вонзились ему в уши, но Чарли не опускал трубку, сжимая ее неожиданно вспотевшей ладонью…
* * *
… Энджело Портено, стоя посреди небольшой комна-
ты, наблюдал, как дон Коррадо Прицци не торопясь открыл высокую шкатулку, в которой ровными рядами покоились коричневые столбики сигар. Каждая из них была завернута в целлофан, и от этого шкатулка производила праздничное впечатление. Коррадо несколько секунд молча созерцал их, словно наслаждаясь красотой и порядком. Затем, одним точным движением схватил — именно схватил — одну из них.
Энджело поймал себя на мысли, что в который раз при встрече со старым другом, подобно писателю, подбирает слова, наиболее точно характеризующие действ!я дона. «Схватил» было вполне подходящим словом, хотя, пожалуй, ему все же не хватало резкости движения Коррадо. Резкости и хищности. Портено мысленно отбросил его и перелистнул некую невидимую страницу. Следующим на «С» шло «сцапать». Энджело обрадовался про себя. Вот-вот. Не схватил, а именно сцапал. Как удав жертву. Или коршун, если принимать во внимание клюв-нос. Но в любом случае, «сцапал».
С каждым годом эта цапающая хищность проявлялась в Прицци все ярче. Возможно, для окружающих перемены были не столь заметными, но Энджело, знающий Коррадо уже более пятидесяти лет — с детства, — замечал их так же ясно, как собственную, быстро растущую лысину.
Теперь движения дона стали еще ленивее. И эта ленивая медлительность тоже была хищной. Медлительность удава, сжимающего смертоносные кольца. Тонкими пальцами Коррадо снял целлофановую обертку и, смяв ее, положил — не бросил, а положил — в объемную мраморную пепельницу. Осторожно, чтобы края остались идеально ровными, срезал кончик и также положил его рядом с целлофановым шариком. Вставив сигару в прорезь рта, он чиркнул деревянной спичкой, с удовольствием вдохнул табачный дым и выпустил ароматное голубовато-серое густое облако.
Энджело все еще стоял. Он, конечно, мог бы сесть, и за этим не последовало бы никакого недовольства со стороны дона, но Портено считал так: порядок обязателен для всех. И для друга в том числе. А уж тем более, для consigliori. Нет порядка — нет семьи. И надо, чтобы все знали об этом, поэтому он продолжал стоять.
Дон сделал несколько затяжек и лишь потом, дружески кивнув, предложил:
— Садись.
Тот едва заметно склонил голову, показывая, что оценил знак уважения, затем опустился в высокое кожаное кресло, чуть слышно вздохнув с облегчением. Он был уже далеко не молод, если не сказать больше, и от долгого стояния у него начинали болеть ноги. Артрит, что поделаешь.
Коррадо откинулся на спинку кресла и посмотрел в окно, за которым раскинулся великолепный сад. Деревья уже начали желтеть, сбрасывая листву. Пока, впрочем, еле заметно. Один-два подсыхающих крохотных паруса, скользнув в порыве ветра, опустились в зеленую, не успевшую еще пожухнуть траву. Начиналось увядание лета. Скоро оно высохнет, окрасившись в краски пожара, и плавно перетечет в настоящую полыхающую осень. Она вытеснит все, войдя в мир легкой походкой, заполнив его, обдувая холодом. Сначала едва заметно, но с каждым днем сильнее и сильнее.
