знаю. Я не очень хорошо играю.
В прошлом году я больше грела скамейку, чем касалась мяча.
– Это правда, – говорит Гриффин. – Она отстой.
Папа бросает на него предупреждающий взгляд.
– Солнышко, – говорит мама, – ты же знаешь, быть на поле – не главное.
Да, я знаю. Не менее важно налаживать связь со вторым капитаном, поярче краситься перед матчами, делать печенье для товарищей по команде и продавать больше грейпфрутов, чем все остальные, для клуба поддержки. Важно заводить друзей, указывать это в перечне заслуг, демонстрировать умение работать в команде и вливаться в коллектив.
– Да, я знаю. – Может, еще один сезон? Но я добавляю: – Просто хочу сосредоточиться на составлении резюме.
Тут она возражать не станет.
– Разумно, – говорит она. – Но ведь Гарварду важны и внеклассные занятия. Кстати, как твоя работа по истории?
У Гриффина отвисает челюсть.
– Погоди. Ты что, учишься летом?
Бросаю на него резкий взгляд.
– Она повышает свой средний балл, – говорит мама. – Это должно вызывать уважение, Гриффин.
– Узнала что-то интересное о Мартине Лютере? – спрашивает папа. – Отчего он был такой лютый? – Он обожает подобные шутки.
– Ха, – говорит Гриффин.
– Вообще-то, – говорю я, – я сменила тему. На революцию 1917 года.
Секунду думаю, не рассказать ли им о дневниках, но что-то меня останавливает. Если моя двоюродная прабабушка и правда была Анастасией Романовой, однажды мир об этом узнает. Но не сейчас, не сегодня.
– Интересно! Правда же, Вал? – Папа смотрит прямо на маму с противоположного конца стола.
– Очень! – Мама уже отвлеклась на свой «блэкберри», ее пальцы тыкают по кнопочкам, как курицы клюют зерно.
– Валери! – повторяет папа.
Мама – главный нарушитель правила «никаких телефонов за столом».
– Извини, – говорит мама, но продолжает печатать. – У Мелиссы возник вопрос насчет пешего марафона. – Она наконец поднимает взгляд. – Что?
Пристыженная, она прячет «блэкберри» под салфетку. Папа мрачно ей улыбается.
– Здорово, что мистер Остин дал тебе такую возможность. Он-то, наверно, понимает, что в Гарвард с четверками не берут, – говорит она.
Ирония ситуации в том, что в Гарварде учился папа, но именно мама отчаянно хочет, чтобы я пошла по его стопам. Родители познакомились в Бостоне. Когда маму спрашивают, где она получала высшее, она всегда говорит: «В Бостоне». Я не сразу поняла, что таким образом она увиливает от настоящего ответа: несмотря на то что Северо-Восточный считается вполне приличным заведением, она хочет, чтобы все думали, будто она училась в самом известном бостонском университете – в Гарварде (который на самом деле находится в Кембридже, пригороде Бостона). Я пока не набралась духу сказать родителям, что меня куда больше привлекают солнечные брошюрки со Стэнфордом и Калифорнийским университетом в Лос-Анджелесе.
– Грифф, – говорит мама после очередного глотка вина, – придумал, на какой курс по истории пойдешь в этом году?
– Не знаю. Точно не на углубленный по европейской. На гражданские права, наверно.
– А почему? – спрашивает мама.
Ее телефон под салфеткой мигает, и я знаю, как тяжело ей не реагировать.
– Потому что ее ведет Батлер, а она такая чуска, – отвечает Грифф.
– Что-что?
– Сучка.
Мамин нож звонко стукается о тарелку.
– Гриффин Морган!
– Что? Это правда!
Гриффин не преувеличивает. Батлер хлебом не корми, дай только отправить кого-нибудь к директору; как-то раз она весь урок не выпускала Джонатана Хувера в туалет, он чуть не описался.
– Можешь идти, – холодно говорит мама и указывает на дверь. – Ты свободен.
Он небрежно убирает тарелку со стола. Она клацает по столешнице у раковины.
– А сама сидишь с телефоном, как наркоманка!
– Это ради благотворительности, Гриффин. Я забочусь о ком-то, кроме себя.
Гриффин морщится, будто проглотил лимон. Он резко задвигает свой стул.
– Я думал, я твоя благотворительность.
– И что это значит? – спрашивает мама дрожащим голосом.
– Валери… – умоляюще встревает папа.
Она срывается:
– Нет, Джон. Джесс подобным образом не выражается.
Вообще-то выражаюсь, довольно часто, она просто не слышит, и я не понимаю, почему моему брату понадобилось устраивать эту сцену. Гриффин неприятно на меня щурится.
– Ну разумеется.
Мама велит ему идти к себе в комнату.
– я сейчас к тебе приду, – устало добавляет она.
– Зачем? По душам поговорить?
– Грифф!.. – говорит папа.
Но брат отшвыривает плечом дверь столовой, причем так сильно, что сразу ясно – останется синяк. Иногда я удивляюсь, как он похож на мужчину, когда ведет себя настолько по-детски.
На кухне воцаряется тишина. Мама допивает остаток вина в бокале. У нее на щеках появляется красная сеточка – у меня происходит то же самое, когда эмоции переполняют; во всем виновата наша бледная кожа.
Эта тишина не похожа на сегодняшнюю библиотечную; сейчас чувствуется острая неприязнь. Стул отца царапает кафельный пол, ножи царапают тарелки.
– Ради бога, Валери, – говорит папа. – Никто не идеален.
Что он имеет в виду? «Идеален, как… ты»? «Идеален, как… Джесс»?
Мне очень хочется ему сказать, что некоторые из нас просто лучше умеют притворяться.
…Когда мы уходим из «Чилис», Лайла пьяная в хлам. Она покачивается на пороге своего дома, что в тупике за начальной школой.
– Покасики!
– Как думаешь, у нее все будет нормально? – спрашивает Райан, перебираясь на переднее сиденье.
Джоша я уже отвезла. После ужина я позвонила Райану и предложила всех развезти по домам – я была готова на все, только бы не сидеть дома. Даже выезжая из гаража, я слышала хлопанье дверей в доме. По крайней мере, в успокаивающем окружении засохшей картошки, американского китча, бейсбола на плоских экранах и рядом с теплым бедром Райана, которое под столом касалось моего, я смогла расслабиться… пока Райан с Джошем не начали играть в «бармена»: брать друг друга на слабо и выпивать отвратительные коктейли, например из горчицы, спрайта и сливок для кофе, которые лежат на столе. Мы с Гриффином тоже в детстве в это играли, пока еще ладили.
Может, сначала и правда было весело, но, когда Джош стал делать вид, будто его тошнит, и семья за крайним столиком на нас пожаловалась, мне было уже не смешно. Когда разгневанный Дэниел, брат Джоша, перестал нам наливать, мне просто хотелось спрятаться под стол. Как только Лайла, Джош и Райан встали и направились к машине, я именно это и сделала – попыталась поднять как можно больше оказавшихся на полу пакетиков с сахаром и опустошенных «ячеек» от сливок.
– Извини, – прошептала я нахмуренному Дэниелу.
– Тебе за руль нормально? – спросил он.
Да, нормально. Один из плюсов быть трезвым водителем – не надо делать вид, что мне нравится пить.
…Подбросив Лайлу, мы смотрим, как она пытается подобрать ключ от входной двери. Роняет связку, поднимает, снова роняет.
– Думаю,
