Кондаков с сомнением смотрит на таксиста. Такого верзилу перетащить — что куль с мукой… Таксист понимает.
— Конечно, не сопротивлялся. Жить еще охота.
— Ну, дальше… — говорит Кондаков.
— Те двое уже успели у меня из штанов ремень вытащить и руки мне за спиной связать. Быстро это проделали, как в кино. Потом красавчик спрашивает, сколько, мол, у меня денег и где. Я говорю, вот, во внутреннем кармане. Тридцать шесть рублей — вся сменная выручка. Достал он деньги. «Больше нет?» — спрашивает. Я говорю, еще мелочь в кармане пальто. Смотри, говорит красавчик и ножиком у меня перед носом поигрывает, найдем, хуже будет. Ищите, говорю.
Но искать не стали. Красавчик записал мой номер и фамилию. Это чтоб особой активности не проявлял, объяснил. И два рубля из выручки сунул. Не в моих, говорит, правилах, на такси бесплатно ездить. Получи, дядя.
Потом вытолкнули меня из машины. Иди, говорят. Я им: машина-то не моя, казенная, где мне ее потом искать? А красавчик уже за руль перебрался. Усмехнулся: где сворачивали с шоссе, там и найдешь… И газанул. Проехали они немного вперед, развернулись. Здорово развернулись, по-мастерски, а дорога там хреновая — сплошная глина, того и гляди перекинет. И уже навстречу едут. Я не стал дожидаться. Как был со связанными руками, сиганул в кювет. Они мимо меня с ветерком, только красные огоньки замигали… Можно водички попросить?
Дежурный по отделению приносит чаю. Таксист залпом выпивает стакан кипятку и севшим голосом продолжает:
— Дошел до ближайшего дома. В подъезде парочка стоит, обнимается. Увидели меня и деру. Я кричу, стойте, помогите! Остановились. Я уж говорить про такси не стал, стыдно показалось. Сказал, что вот шел по дворам, напали, связали, ограбили, распутайте, христа ради. Паренек старался распутать, но ничего не вышло: крепко замотали, гады. Потом разрезал он ремень перочинным ножиком и подался со своей девушкой от меня. Конечно, чего хорошего в такое дело впутываться?..
Следователь подошел к столу дежурного, взял обрезки ремня, повертел так и этак, повернулся ко мне.
— А что, товарищ эксперт, этот узелок вам ни о чем не говорит?
Я вглядываюсь. Кондаков тоже заинтересовывается разговором.
— Неходовой, в общем, узелок. Такой и вправду сразу не развяжешь…
— Вот то-то и оно, — следователь еще раз ощупывает ремень, — это ведь рыбацкий узелок, таким сети вяжут. Небольшая, конечно, но зацепочка.
— Ремень нужно приобщить, — говорю я.
— Это не нам, — говорит дежурный. — Не наша территория…
— Вот еще новости, — говорит Кондаков. — Шофер ведь к вам приехал?
— Именно к ним! — с готовностью соглашается таксист. — Как меня, значит, развязали, я дворами выбрался на улицу, встал крестом перед первым попавшимся такси. Так, мол, и так, браток. Давай машину искать. Проскочили по шоссе до поворота, нет машины. Поехали дальше по прежнему пути. Только миновали электростанцию — вижу, стоит моя телега в луже и дверцы раскрыты. Я осторожненько забрался в нее, поковырял под щитком — ключи-то у меня отобрали — и своим ходом в милицию.
— Надо бы машину на месте оставить, — скучно говорю я.
— Это как же оставить? — опять начинает заводиться шофер. — Государственная вещь, не моя. Я за нее отвечаю… А ну разденут?
— Ладно, — в разговор вмешивается Кондаков. — Сейчас, Паша, осмотрим машину и поедем на место. В отдел, на чьей территории был ограблен шофер, сообщили? Дело им пойдет, конечно.
— А как же! — дежурный лейтенант хочет показать, что он тоже не терял зря времени. — Первым делом. Сейчас подъедут.
Далеко отсюда, в управлении, в зале дежурного по городу, всю стену занимает карта, на которой отмечен каждый переулок, каждая улица, каждая площадь, чуть ли не каждый дом. Сейчас я знаю, в южной части карты не переставая мигает тревожная красная лампочка. Совершено опасное преступление, будьте наготове. И действуйте, действуйте, не теряя времени!
Мы с Кондаковым подходим к «Волге» с приветливо горящим зеленым огоньком и открываем заднюю дверцу. Из-за наших спин в кабину заглядывает шофер.
— И перетащили меня, значит, на заднее сиденье…
Я все-таки осторожно замечаю:
— Такого дядю, как вы, не так просто перетащить…
Таксист понимает меня.
— Эх, дорогой товарищ, да когда ножик к горлу приставят, легче пушинки окажешься… Не заметил, как и перелетел…
Фотографирую общие планы кабины. На полу ее валяются какие-то прутики с присохшей грязью.
— Это от них, от ребят этих, — приглядывается шофер. — Они на Северном прямо через газон чесали. Похоже, что оттуда.
Вынимаю полиэтиленовый пакет. Туда эти прутики, туда…
А это что такое? Свечу фонарем поближе. В складке резинового коврика лежит пуговица. Почему-то я раздражаюсь. Детективный роман какой-то! С непременной пуговицей, выдранной с мясом, по которой хитроумный сыщик находит преступника.
— Ваша? — спрашиваю я у таксиста и осторожно, пинцетом, выуживаю пуговицу на свет. Таксист ощупывает себя, по я и сам вижу — не его. Щегольская такая пуговица, полушарием, с насечками, делающими ее похожей на маленький футбольный мячик.
— Во что были одеты те… ребята?
Таксист морщит лоб.
— Тот, что со мной сидел, красавчик этот самый, в куртке болонье, знаете, такая блескучая?..
— А двое других?
— Вроде бы тоже в куртках. Нет, один в куртке, а второй, по-моему, в пальто. Не помню точно, товарищ начальник…
— Пуговицу приобщить! — негромко распоряжается Кондаков. Ну до чего же любит командовать человек! Оборвать бы тебя сейчас, да при постороннем неудобно. И вообще, тебе сейчас надо поднимать оперативников, строить версию, а не учить меня тому, что я и сам распрекрасно знаю без тебя! Вон следователь наш тоже, ему бы вместе со мной машину осматривать, а он сидит в дежурке и, прихлебывая остывший чай, строчит протокол.
Но тут же я хватаю сам себя за шиворот. Стоп! Значит, только ты один, эксперт, в полном порядке?! Не срамись. И в бутылку тоже лезть не следует. Это в тебе усталость говорит. И еще очередное раздражение на то, что следов почти нет.
На пуговицу при всей заманчивости надежда плохая. Хотя все может быть. Возможно, оставил ее кто-нибудь из дневных пассажиров, но нельзя исключать и того, что отлетела эта пуговица от пальто одного из налетчиков, когда тащили шофера через спинку сиденья. Тогда это улика…
— Слушаюсь, товарищ Кондаков! — ехидно отвечаю я. Кондаков вскидывает на меня удивленные глаза.
— Ты чего это?
20
Едем целой процессией. Впереди одинокий таксист, за ним наш фургончик, следом «Волга» из отдела, куда приехал шофер, еще одна «Волга» из другого отдела, который будет вести дело, «Москвичок» оттуда же и мотоциклист — наверное, для пущей важности. Внушительная картина.
Опять пустые улицы, мокрый асфальт. Проскакивает навстречу новенькая «Волга» дорожной инспекции — желто-синяя, расписанная, с гербом на борту, с мигалками, с какими-то особенными квадратными фонарями, с колокольчиками репродукторов на крыше — ни дать ни взять щеголь, принарядившийся по случаю.
Постовой с интересом косит глаза на нашу растянувшуюся кавалькаду. По делам едем, товарищ, по делам. У тебя свои заботы, у нас свои. Дел пока всем хватает…
Обгоняем велосипедиста, неспешно крутящего педали. Ну и чудеса! Третий час ночи, март месяц, по обочинам еще снег лежит, а тут велосипедист. Фанатик.
А Кондаков уже встрепенулся.
— Этот парень на велосипеде, видали? Куртка болонья!
Дядя Миша, неспешно крутя баранку, откровенно фыркает. Я, конечно, тут же подстраиваюсь ему в кильватер.
— Скажите мне, дорогой оперативный товарищ Кондаков, — любезным голосом говорю я, — а какая на вас куртка, мой друг? Не болонья ли, случаем?
Кондаков, обидчиво посапывая, замолкает.
Таксист сворачивает вправо, и мы уже едем почти шагом. Дорога временная, из каких-то наскоро положенных бетонных плит, две машины не разъедутся, по обочинам горы мокрой глины. Картина знакомая — новостройка.
Справа по ходу надвигается длинное и прозрачное здание ТЭЦ, обнесенное невысоким бетонным забором. Видно, как в пустом генераторном зале перемигиваются цветные огоньки.
Таксист тормозит и выходит из машины.
— Здесь я ее и нашел, телегу свою… Вот в этой луже.
Оглядываемся. Справа — одинокое здание ТЭЦ, слева, метрах в пятидесяти, новый микрорайон. Дома-паруса, светлые, чистые, будто сами собой выросшие из разрытого глиняного хаоса. Редкие — наперечет — огоньки окон. Ночь.
Проводник служебной собаки зло сплевывает.
— Бесполезное для меня дело. Вода кругом, грязь. Не будет работать собака, никак не будет. Даже и пробовать нечего…
Жалко, но ничего не поделаешь. Одолевает погода собачий нос. Природа, так сказать, свое сказывает. Значит, пойдут люди.
