хотя бы до обеда я не планировала.
– Если вы дадите мне бумагу и перо, я напишу мадемуазель и попрошу вас передать мою записку как можно скорее.
– Сильви, кто там? – раздался из глубины дома неприятный женский голос. – Закрой дверь и принеси мне лорнет!
Служанка замешкалась, не решаясь захлопнуть дверь перед моим носом. Мне показалось, она была воспитана лучше хозяйки. И всё последующее только укрепило меня в этой мысли.
Сама мадам Муссон появилась в прихожей через минуту. Это была высокая худая женщина с лицом, на котором особенно выделялись острый нос и недовольно поджатые тонкие губы. Она оглядела меня с головы до ног и резко спросила:
– Что вам угодно?
Я была одета в строгое темное платье и в этой поездке предпочла обойтись даже без скромных жемчужных сережек в ушах. И мадам Муссон, кажется, не увидела во мне достойной своего уровня собеседницы.
– Сударыня спрашивает мадемуазель Бонье, – дрожащим голосом сообщила служанка.
– Вот как? – усмехнулась хозяйка, сделав стойку как охотничий пёс, увидавший добычу. – Надеюсь, ты сказала ей, что Мелани не вольна принимать в моем доме своих гостей? И что у мадемуазель Бонье есть обязанности, манкировать которыми она не имеет права? И как раз сейчас до самого обеда она будет читать мне жизнеописание его величества Ричарда Завоевателя.
– Да-да, – нетерпеливо подтвердила я, – всё это мне уже сообщили. Но, боюсь, сударыня, что я вынуждена настаивать на встрече с мадемуазель, потому что прибыла к ней издалека по важному делу.
Я уже собиралась назвать себя и не сомневалась, что после этого к моим словам будет совсем другое отношение, но мадам Муссон не пожелала меня дослушать.
– Мне нет никакого дела, откуда вы прибыли. Свободное время мадемуазель Бонье – во вторник с трёх до семи пополудни. И я полагаю, что этого более чем достаточно для того, чтобы заниматься личными делами.
Она воинственно подбоченилась.
– Разумеется, сударыня, вы можете устанавливать в своем доме любые правила, – рассердилась я, – но надеюсь, вы позволите вашей служанке хотя бы передать мадемуазель Бонье, что ее спрашивала герцогиня де Трези?
Губы хозяйки тут же растянулись в заискивающей улыбке, а во взгляде ее появился испуг. Служанка же отвесила мне столь низкий поклон, что после него с трудом смогла принять прежнее вертикальное положение.
– О, ваша светлость! – защебетала мадам Муссон. – Простите нам наше невежество! Мы в провинции давно уже отвыкли принимать столь важных гостей. Прошу вас, проходите. Сильви, да что же ты стоишь? Вели мадемуазель немедленно прийти в гостиную и принеси нам пирожных и травяного чая.
Меня устроили на мягком диване со множеством маленьких расшитых цветами и бабочками подушечек. Хозяйка излучала такое радушие, что мне стало тошно.
– Мы слышали о безвременной кончине его светлости. Примите наши искренние соболезнования. Кто бы мог подумать, что вы удостоите нас такой чести? Сам герцог никогда здесь не бывал.
На пороге почти бесшумно появилась девушка лет двадцати пяти – милая, но какая-то совершенно неяркая. Тусклые волосы ее были зачесаны на прямой пробор и будто прилизаны – ни единая волосинка не выбивалась из скромной прически. Белесые брови, серо-зеленые глаза и бледные губы. Казалось, она нарочно делает всё, чтобы не привлечь ни толики чужого внимания. С нее будто смыли всё, на чём мог остановиться взгляд. Нужно ли говорить, что и ее одежда была проста?
Она поприветствовала меня с большим волнением и с разрешения хозяйки опустилась на стоящий у дверей стул.
– Я как раз говорила ее светлости, что его светлость никогда не искал общения с вашей матушкой, Мелани.
Мне показалось, что обсуждать эту тему довольно невежливо со стороны мадам Муссон, но девушка не сделала ни малейшей попытки ей возразить.
– И я его вполне понимаю, сударыня, – хозяйка энергично покивала. – Ваш супруг отнюдь не обязан был брать своих бедных родственников на попечение. Каждый обязан сам заботиться о своем пропитании. И твой брат, Мелани, не должен был докучать его светлости просьбами.
Щеки девушки залились румянцем смущения, и она пролепетала:
– Прошу вас, ваша светлость, не думайте дурно о Дидье. Он всего лишь хотел помочь нам с матушкой и поехал спросить, не будет ли у его светлости какой-нибудь работы для него.
Хозяйка хмыкнула и посчитала нужным мне пояснить:
– Тогда у бедняжки Мелани была возможность выйти замуж, но ее жених желал получить хоть какое-то приданое. Ну, да что теперь об этом говорить? – улыбнулась она, всем своим видом показывая, что совсем не прочь как раз продолжить обсуждать эту тему. – Сейчас-то она уже слишком стара для замужества. И если бы я великодушно не приютила ее у себя, то даже не знаю, что бы с ней сейчас было.
Она даже не понимала, насколько это неприлично – так упиваться своим положением в присутствии той, которая была зависима от нее.
А девушка словно стала еще неприметнее – низко склонилась голова, поникли плечи.
– Простите, сударыня, что вынуждена прервать наш разговор, – поднялась я, – но меня уже ожидает карета.
Девушка подняла на меня свой несмелый взгляд, и я вздрогнула – такое отчаяние в нём отразилось.
И если поначалу я собиралась всего лишь познакомиться с Мелани и передать ей, что ежели когда она пожелает приехать в замок де Трези в гости, то может сделать это без каких-то сомнений, то в эту секунду переменила свое решение.
– Послушайте, мадемуазель, я хотела бы, чтобы вы знали – мой муж сожалел, что однажды он отказал вашему брату в помощи, – это была неправда, но мне показалось нужным это сказать. – И сейчас мне хотелось бы сделать для вас хоть что-то. К сожалению, наше хозяйство еще не оправилось от последствий войны, и я не могу помочь вам деньгами, но если вас не испугает проживание в не очень уютном, но очень древнем замке, то я предлагаю вам поехать со мной.
Вся гамма чувств – от недоверия до восторга – промелькнула за одно мгновение на ее бледном лице.
– Но как же, ваша светлость? – вмешалась мадам Муссон. – Это решительно невозможно! У Мелани есть обязательства.
Но я смотрела только на мадемуазель Бонье, и когда та кивнула мне, безуспешно пытаясь сдержать слёзы, я положила на столик несколько серебряных монет.
– Надеюсь, это компенсирует вам причиненные нами неудобства. Уверена, что столь милосердная
