чтобы выхватить телефон обратно, ведь я видел, как она реагирует на разговор с отцом.
Она прекрасно себя чувствовала в кабинете отца.
— Хорошо.
Ее голос звучит как шепот, затем она кладет трубку и передает мне телефон.
— Ремо? — Мое имя звучит странно на ее языке, почти по-иностранному, и все же оно кажется неправильным.
Почему оно должно казаться неправильным, если это буквально мое имя?
— Да?
Она смотрит на меня долгим взглядом, как раз когда машина останавливается.
— Никогда больше не давай мне свой телефон. Особенно если позвонит мой отец. Ясно? Я не врала, когда говорила, что не разговариваю с ними.
Ее голос такой низкий, что я едва ее слышу.
А следующие слова заставляют меня пожалеть о том, что я дал ей телефон. Может быть, в глубине души я действительно хотел посмотреть, как она отреагирует, когда ей позвонит отец, и понаблюдать за их разговором.
— Ты не должен меня так испытывать.
Она открыла дверь машины и вышла, ее поведение изменилось.
Я ведь действительно хотел ее проверить, не так ли? Я, конечно, получил то, что хотел.
8
Папа: Почему ты до сих пор не поселилась в доме Ремо? Я просил тебя изучить его документы и прислать мне фотографии. И вот ты собираешься в медовый месяц? У меня нет достаточно времени.
Я избегала отца, потому что он снова и снова задавал мне этот вопрос.
Каждый день в Италии он приставал ко мне с просьбой осмотреться, пошпионить для него за Ремо и дать любую информацию, которая могла бы ему помочь. Когда я ему отказала, он прервал разговор.
То же самое повторилось на следующий день. И на следующий, пока я не устала от него. Так устала.
Я просто хочу, чтобы он оставил меня в покое. Это все слишком.
Я жду, когда придет Камари, наблюдая за тем, как через большие окна моего офиса снова начинает моросить мелкий дождь. Здания в Лондоне словно выцветают на фоне пасмурной погоды. Отсюда виден почти весь горизонт Лондона. Высотные офисные здания и слабые очертания "Лондонского глаза" заглушаются пеленой дождя.
Стук в дверь прерывает мои размышления.
— Войдите.
Дверь со щелчком открывается, а затем мягко закрывается.
Я оборачиваюсь: ко мне идет Камари. Ее красивый черный костюм только подчеркивает ее золотистый цвет лица и черные волосы, которые смотрятся на ней просто потрясающе.
— Как все прошло? — Она вздергивает брови, в ее глазах появляется дразнящая искорка. — Что-нибудь случилось? Что-нибудь вообще?
Я вздыхаю, качая головой. — Не совсем. Он вроде как ушел после первого дня, и я его почти не видела. Мы сталкивались всего пару раз.
— Ну, все мы с чего-то начинаем, верно? — Она садится напротив моего стола.
— Хорошо. Что тебя беспокоит? — спрашивает Камари.
Я сижу на своем стуле, бездумно рисуя пальцем круги на столе.
Она вопросительно поднимает бровь, когда я поднимаю на нее глаза.
— Бумажка упала, когда в меня залетела птица, когда я стояла на балконе своей спальни. Я подняла ее, думая, что Ремо оставил там что-то. Но он не оставил. Это была записка для меня. И… почерк был знакомым. Когда я прочитала послание, стало ясно, кто это был.
Я сглотнула. Разговор идет в том же ключе, что и все последние три года.
Как моя следственная группа могла не найти человека, который преследует меня уже три года?
Глаза Камари расширяются, и она моргает. Она слишком ошеломлена, чтобы говорить.
— Аврора, — выдохнула она, ее рот то открывался, то закрывался.
— Я не знаю, как он узнал об этом. Я никому ничего не рассказывала. Ремо сказал мне только в тот день, когда мы собирались ехать, так что я не знаю, как это произошло. Мы полетели на его частном самолете, потом на его личном транспорте. Использовались его водители, его деньги, так что я не знаю…
Страх закрадывается в меня, руки дрожат на столе, и я убираю их под бедра.
— Ты сказала своему агенту? Офицеру, который расследует твое дело?
Я качаю головой.
— Чего ты ждешь?
Она наклоняется вперед, ее глаза расширены, когда она осматривает меня, как бы пытаясь найти какие-либо повреждения.
— Я скажу. Я только что пришла.
На секунду между нами воцаряется тишина. Камари проводит рукой по вьющимся волосам, откидывает голову назад и смотрит в потолок.
— Мне страшно, Камари. Я больше не знаю, что делать. У кого просить помощи, у кого искать защиты. Если это разнесется по СМИ, люди начнут думать, что это нормально — вот так вторгаться в мою личную жизнь.
Камари хмурится, продолжая смотреть в потолок, а я смотрю на экран своего компьютера. Может быть, рассказать Ремо было бы хорошей идеей.
— Ты спросила Ремо? — наконец спрашивает Камари, садясь прямо.
Я качаю головой.
— Нет. Я знаю, я сказала тебе, что заставлю его полюбить меня или терпеть, потому что не могу целый год жить с человеком, который мне не нравится. Я знаю, что пытаться найти любовь в такой ситуации неправильно, так что я не буду беспокоиться. Я буду сохранять дружеские отношения, пока брак не закончится. Я не хочу все испортить… навязать ему это, заставить его думать, что он должен приложить усилия к этому браку, чтобы сделать меня счастливой, или что я прошу защиты у него, у всех, потому что он мне нравится, а это не так.
Мой голос понизился до шепота. — Я и так ему не нравлюсь.
— Не говори так. Что ты вообще сделала, чтобы ему не нравиться?
Когда я смотрю на нее, она не выглядит так, как будто верит мне.
Из меня вырывается невеселый смешок.
— Дай подумать… Я все время смеюсь? Когда я улыбаюсь, он буквально хмурится и отводит взгляд. Я называю его красавчиком, как прозвище, и у него на лице появляется выражение отвращения. Он избегает меня, как будто у меня какая-то болезнь.
Камари поднимает бровь.
— Я даже принимаю душ дважды в день!
Камари вздыхает, ее глаза наполняются беспокойством. Она смотрит на меня, словно не зная, что сказать.
— Не заходи так глубоко, чтобы не пораниться. Пожалуйста, не делай этого с собой, Аврора. Ты знаешь, что заслуживаешь абсолютного мира.
Слезы жгут мне глаза, и я даю ей дрожащую улыбку.
— Посмотри, как ты заботишься обо мне.
В ответ я получаю улыбку и закатывание глаз.
— Я знаю, что он другой. Вокруг него всегда что-то таится, он постоянно анализирует все вокруг, пытается понять, что я делаю. В его
