Тарзан не боялся. Он просто знал, что не хочет умирать и что цена, за которую он отдаст жизнь, будет слишком дорога для его противника. Он молча ждал. Воздух в помещении был насыщен зловонием хищника. Вновь раздался тихий, но зловещий звук. Где-то далеко в коридоре послышалось урчание льва, занявшегося своей добычей, и вдруг тишину нарушил голос.
– Кто вы? – спросил голос. Голос принадлежал женщине и шел из глубины помещения, в котором оказался человек-обезьяна.
– Где вы? – повелительно спросил Тарзан.
– Здесь, в углу, – ответила женщина.
– А где лев?
– Он выскочил, когда вы распахнули дверь, – ответила она.
– Знаю, – сказал Тарзан. – А второй? Где он?
– Другого нет. Здесь был только один лев, и он ушел. Ой, а я вас узнала! – воскликнула она. – По голосу! Вы – Тарзан из племени обезьян.
– Лэ! – обрадовался человек-обезьяна и пошел на голос. – Как тебе удалось уцелеть в одной камере со львом?
– Я в соседней комнате, которую от этой отделяет дверь из железных прутьев, – ответила Лэ, и Тарзан услышал скрип железных петель. – Она не заперта. Ее не запирали, потому что она открывается в ту, другую камеру, где находился лев.
Идя впотьмах наощупь, они наконец коснулись друг друга руками.
Лэ прильнула к мужчине. Она дрожала.
– Мне было страшно, – сказала она, – но теперь я уже не боюсь.
– Вряд ли я сумею тебе помочь, – ответил Тарзан. – Я ведь тоже пленник.
– Знаю, – произнесла Лэ. – Но рядом с тобой я всегда чувствую себя в безопасности.
– Расскажи, что произошло, – попросил Тарзан. – Как получилось, что Оу выдает себя за верховную жрицу, а ты стала пленницей в собственных темницах?
– Я простила Оу ее измену, когда она сговорилась с Каджем лишить меня власти, – пояснила Лэ, – но она не могла жить без интриг и лицемерия. Чтобы Удовлетворить свои амбиции, она совратила Дуза, занявшего пост верховного жреца после того, как Джад-бал-джа растерзал Каджа. Они стали распространять про меня по городу всякие небылицы, а поскольку мой народ не смог простить мне дружбы с тобой, им удалось подговорить людей свергнуть меня и бросить в темницу. Все идеи шли от Оу, так как Дуз и другие жрецы, насколько тебе известно, тупые животные. Это Оу придумала поместить меня рядом со львом, чтобы сделать мои страдания невыносимыми. Она только и ждет подходящего момента, чтобы уговорить жрецов принести меня в жертву Пламенеющему Богу. Пока у нее это не получается, я знаю, мне рассказывали стражники, приносящие еду.
– Но как они могли приносить тебе еду? – поинтересовался Тарзан. – Ведь сперва нужно было пройти через первую камеру со львом?
– В клетке со львом есть еще один ход в низкий узкий коридор, в который сверху можно сбрасывать мясо. Они таким образом выманивали льва из помещения, а потом перегораживали коридор железной решеткой и, пока он там находился, мне приносили пищу. Но его они кормили плохо. Он был постоянно голоден, все время рычал и бил лапами по моей двери. Оу, наверное, надеялась, что в один прекрасный день он ее сломает.
– Куда ведет тот коридор, где они кормили льва? – спросил Тарзан.
– Не знаю, – ответила Ла, – но думаю, что там тупик.
– Нужно его осмотреть, – сказал Тарзан. – Вдруг удастся бежать.
– Почему бы тебе не бежать через дверь, в которую ты вошел? – спросила Лэ, и, когда человек-обезьяна объяснил, почему это невозможно, она рукой указала на то место, где находился вход в узкий коридор.
– Нужно выбираться отсюда и как можно скорее, если это вообще возможно, – проговорил Тарзан, – ибо если они сумеют поймать льва, то непременно вернут его на прежнее место.
– Они его поймают, – отозвалась Лэ, – сомневаться не приходится.
– Тогда мне нужно в спешном порядке обследовать туннель, а то будет очень некстати, если приведут льва, пока я в туннеле, а туннель окажется тупиком.
– Я встану у входной двери и буду слушать, пока ты там осматриваешься, – предложила Лэ. – Поторопись.
Пробираясь наощупь вдоль стены, на которую указала Лэ, Тарзан обнаружил тяжелую железную решетку, закрывавшую отверстие в низкий узкий коридор. Подняв решетку, Тарзан зашел внутрь и, вытянув перед собой руки, двинулся вперед, согнувшись в три погибели, так как низкий потолок не позволял стоять в полный рост. Он прошел совсем немного, как вдруг оказалось, что коридор поворачивает под прямым углом налево, и за поворотом невдалеке он увидел слабое свечение. Двинувшись торопливо вперед, Тарзан вышел к концу коридора, где начиналась вертикальная шахта, освещенная приглушенным дневным светом. Шахта была сооружена из обычного грубо отесанного гранита, из коего строили опорные стены в городе. Камни были установлены без особого старания или тщательности, от чего внутренняя поверхность шахты имела грубую неровную поверхность.
Рассматривавший стены шахты Тарзан услышал голос Лэ, пришедший по туннелю из помещения, где он ее оставил. Голос звучал взволнованно и явно предупреждал о крайней для них обоих опасности.
– Поспеши, Тарзан. Они возвращаются со львом! Человек-обезьяна ринулся назад к началу туннеля.
– Скорее! – крикнул он Лэ, поднимая упавшую решетку.
– Туда? – испуганно спросила она.
– Это наш единственный шанс на спасение, – ответил человек-обезьяна.
Лэ без лишних слов забралась в коридор. Тарзан опустил решетку и вернулся к отверстию, ведущему в шахту. Лэ ни на шаг не отставала от него. Не говоря ни слова, он взял Лэ на руки и поднял ее высоко как только мог. Ей не нужно было объяснять, что делать дальше. Без особого труда нащупав на грубой внутренней стене опору для рук и ног, она начала подниматься медленно вверх, ободряемая советом и поддержкой пристроившегося следом Тарзана.
Шахта привела их прямо в комнату в башне, с которой открывался вид на весь город Опар, и здесь, укрытые стенами, они сделали передышку, чтобы обсудить план действий.
Оба знали, что наибольшую опасность для них представляют обезьяны, которыми кишели руины Опара и с которыми жители Опара умели разговаривать. Тарзану не терпелось покинуть город с тем, чтобы расстроить планы белых людей, вторгшихся на его территорию. Но сначала он хотел сокрушить противников Лэ и восстановить ее на троне Опара, или же, если это окажется невозможным, обеспечить для нее безопасный побег.
Глядя на женщину при дневном свете, Тарзан в который раз поразился несравненности ее неувядающей красоты, которую не могли приглушить ни время, ни заботы, ни опасности. Он спрашивал себя, что ему делать с ней; куда ее увезти; где эта жестокая жрица Пламенеющего Бога отыщет такое место, чтобы чувствовать себя естественно и органично. И по мере того, как он размышлял, он склонялся к мысли, что такого месте не существует вообще. Лэ принадлежала Опару, королева-дикарка, рожденная повелевать народом диких полулюдей. Ввести Лэ в салоны цивилизации – все равно, что ввести туда тигрицу. Две или три тысячи лет тому назад она могла бы быть Клеопатрой или Шебой, но сегодня она была лишь Лэ из Опара.
