молодых увиты гирляндами, а куверты — венками из роз и миртов.
— Но ведь это, в самом деле, должно быть премило! Какая жалость, право, что я раньше-то этого от вас не слышала…
— А разве вы не поспеете еще это сделать?
— Да о всяком отступлении от регламента надо доложить обер-гофмаршалу.
— А я бы ему и не докладывала! Понравится государыне и молодым, так гофмаршал и рта не разинет.
— Какая вы храбрая! Разве уж сделать маленькую пробу над креслами и кувертами молодых?
— Ну, конечно, мадам Балк. Вы сами увидите, как это красиво.
— Ах, баронесса, баронесса! Посадили вы мне блошку в ухо… Попробуем уж на ваш и на мой страх.
И энергичная барыня послала тотчас к садовнику за зеленью и цветами. Через полчаса времени кресла обоих молодых были уже в пышных гирляндах, а приборы их — в розах и миртах.
Тут влетел камерпаж и махнул рукой капельмейстеру на хорах. Оттуда грянул торжественный марш. Все кругом заметались.
— ее величество вышла из своих покоев!
Лилли успела только юркнуть в боковую дверь, но, обернувшись на бегу, заметила еще обер-гофмаршала и маршала, чинно и важно с своими маршалскими жезлами открывавших шествие перед императрицей и молодыми с их свитой.
Добежав к себе, девочка остановилась посреди комнатки и глубоко перевела дух.
"А что, если мадам Балк вдруг назовет им меня? На всякий случай перевязать косичку хорошенькой бархаткой"…
Едва она справилась с этим делом, как. влетел паж.
— Вы здесь, баронесса? Пожалуйте к государыне.
Сердечко в груди y нее так и екнуло, душа в пятки ушла.
— Мадам Балк тоже там?
— Там. Она же и говорила про вас.
— Так и есть! Но государыня не гневается?
— Ай, нет, напротив, она в самом лучшем расположении духа.
Это несколько подбодрило Лилли. Когда она входила в «Большой» зал, сотни глаз направились на нее. Сама же она видела только государыню за главным столом, да стоявшую за ее креслом, рядом с прислуживавшим камергером, г-жу Балк.
— Так вот она, наша искусница, — промолвила Анна иоанновна своим густым, почти мужским баритоном, окидывая Лилли ласковым взглядом. — Ты оказала нам в сей великий день преизрядную радость. Чем бы и нам тебя порадовать?
"Проси же, проси!" подбивала сама себя Лилли, и сокровенное желание было y нее уже на губах. Но губы ее не размыкались, а застенчивый взор умоляюще скользнул на новобрачных.
Поддержки ждать от них ей было, однако же, безполезно. Оба сидели как в воду опущенные, а y принцессы глаза были еще заплаканы, и бледность щек не скрашивалась даже наложенными на них румянами.
Лилли взглянула тут на цесаревну, и что же? Та тотчас пришла к ней на помощь:
— Ваше величество! девочка обробела. Не дозволите ли мне дать за нее ответ?
— Говори.
— У нее одна мечта — попасть в это воскресенье на публичный маскарад.
— Ох, детство, детство! И танцовать, верно, до страсти любишь?
— Люблю, ваше величество… — смущенно пролепетала Лилли.
— Но прыгаешь еще, может, трясогузкой? Так балетмейстер наш Флере маленько тебя подучит.
Милостивый прощальный кивок, — и оторопевшей, но счастливой девочке оставалось только сделать возможно грациозный блогодарственный реверанс.
Конец I части.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
* * *
I. Контрабандой
К середине свадебной недели весь Двор до того изморился, что в четверг была сделана общая передышка.
В пятницу же с самого полудня в Зимнем дворце состоялся парадный бал-маскарад, к которому были допущены только особы высокопоставленные или «аташированные» к Царской фамилии. Для тех же избранных особ был в субботу на придворной сцене оперный спектакль-gala.
Зато к назначенному на воскресенье, 8-е июля, заключительному «публичному» маскараду (как значилось в разосланных печатных приглашениех) "имели приезд все придворные и знатные персоны и чужестранные, а также дворянство с фамилиеми, кроме малолетних, в приличных масках, с тем, чтоб платья пилигримского и арлекинского не было, тако ж не отваживались бы вздевать каких непристойных деревенских платьев, под опасением штрафа".
Братья Шуваловы, уже по званию камер-юнкеров цесаревны, присутствовали при всех перечисленных празднествах, но и их, подобно Лилли Врангель, всего более интересовал воскресный маскарад, для которого оба заблоговременно заказали себе «пристойные» платья: старший брат, Александр, — плащ бедуина, а младший, Петр, — доспехи средневекового рыцаря.
Петру Ивановичу, однако, так и не пришлось пощеголять в своих доспехах. В самый день маскарада он дежурил днем во дворце цесаревны.
Когда он тут с дежурства собрался во свояси и взбегал к себе наверх в третий этаж, по обыкновению, через две ступени на третью, то второпях оступился; нога y него подвернулась, и невыносимая боль едва-едва дала ему возможность доплестись до дивана в кабинете. Самсонов слетал тотчас же за лейб-хирургом Елисаветы Петровны, Лестоком. Тот, ощупав больное место, нашел, что опасности никакой нет, но что вытянута жила и что пациенту обязательно должно пролежать день-другой с арниковой примочкой на сильно-опухшей ноге. Так старший Шувалов, завернувший перед маскарадом домой, чтобы облечься в свой белый бедуинский плащ, застал младшего брата в самом дурном настроении распростертым на диване с компрессом на ноге и с книжкой в руках.
— Значит, богиня твоя Диана на маскараде тебя так и не дождется? — заметил он. — Если она про тебя спросит, то что сказать ей? что прикован к своему дивану?
— Ну да, как Прометей к скале! — проворчал в сердцах Петр Иванович.
"Подлинно Прометей! иронизировал он сам над собой по уходе брата. — Точно мальчишка поскользнулся и сам себя наказал! Там все уже сезжаются на общее веселье, а ты вот лежи пластом и утешайся какой-то книженкой. Как это глупо, ах, как глупо!"
В это время из передней донесся нетерпеливый звонок, а затем стук отворяемой двери и возглас Самсонова:
— Вы ли это, Михайло Ларивоныч?
— Собственной, брат, персоной, — отвечал веселый голос, и в комнату ворвался красивый молодой офицер.
— Воронцов! — вскричал Шувалов и, полуприподнявшись на диване, протянул ему обе руки. — Как ты вырвался сюда, дружище?
Приетели крепко обнялись и расцеловались.
— Да что y тебя, Пьер, с ногой-то? — спросил Воронцов.
Петр Иванович стал обяснять. Тут в дверях показался старший камердинер, Ермолаич.
— С приездом, батюшка, Михайло Ларивоныч! Нежданый друг лучше жданых двух; аль только на побывку?
— На побывку, старина, и контрабандой.
Старик всплеснул руками.
— Самовольно, значит, без ведома герцога?
— Похоже на то.
— Эка гисторие! Да ведь тебя, батюшка, он сам же и спровадил отселе к чорту на кулички в линейные полки? Как проведает про твое самовольство, так жди от него всяких пакостей: разжалует в рядовые, а не то
