вода, но сейчас давай поговорим начистоту. Зачем я тебе? Эдвард Цанг мёртв. У меня теперь нет ни денег, ни власти, ни имени. Я просто бесполезный старик.
— Эдвард Цанг, может, и мертв, зато Рэймонд Блэк еще жив.
— Даже зная, что я сделал, ты спасла меня от Цянь Я…
— Я не спасала тебя, — прерывает его Шей. — Я просто… спасла всех.
— …Даже зная, что заставило меня заботиться о тебе и твоем брате, — упрямо продолжает Рэймонд, — ты не плюнула мне в лицо, а позвала к себе на этот корабль, на эту свою… “Калошу”… Почему?
Шей скрещивает руки на груди и обхватывает ладонями плечи, будто ей холодно.
— Рэймонд… Я же не Дункан. Это он верит, что любовь и забота просто сваливаются с неба, как подарок. Я всегда догадывалась, что ты заботишься о нас… даже не знаю, можно ли тут сказать «не бескорыстно»?
— Полагаю, лучше всего сказать как есть: заботой о вас я просто пытался заглушить вой своих демонов, — говорит Рэймонд, не отводя глаза.
— Так или иначе, даже не зная о Коулуне, Цянь Я и машине удачи, я догадывалась, что у тебя свои причины. Но, знаешь, это неважно. Что бы тобой ни двигало, ты был хорошим отцом. Если бы не ты, я бы давно уже лежала мертвая в канаве, или спилась и сторчалась, или воровала грошовые часы и торговала пиздой.
— Я просто научил тебя, что мозги можно продать дороже, чем пизду, — говорит Рэймонд с какой-то горечью.
— Думаю, и в том и в другом случае все зависит сугубо от покупателя, — говорит Шей с мрачной усмешкой. Рэймонд Блэк хмыкает и кивает:
— По крайней мере, ты научилась не продешевлять.
— Вот видишь? Мы с тобой всегда говорили на одном языке. Даже странно, что я не твоя родная дочь, — ухмыляется Шей. Ее смех снова напоминает поддельные туфли с ошибкой в названии бренда.
— Нет, Шей, это неправда… Знаешь, — говорит Рэймонд и словно сам удивляется своим словам, — ты непохожа на меня хотя бы потому, что я никогда не отважился бы бросить вызов Царице Тысячи Зубов. И я бы был горд, если бы ты действительно была моей дочерью.
— Да хватит уже. Ни к чему эта лирика. Если ты пытаешься извиниться за то, что ты меня не любил, не нужно. Я никогда и не просила твоей любви. Тем не менее, я тебе задолжала, и теперь возвращаю долг.
Рэймонд Блэк молчит, и вид у него еще более прибитый, чем в начале разговора.
— Я все же… не хотел бы… стеснять тебя, — наконец говорит он, глядя в сторону. — Думаю, мне было бы лучше жить… в каюте Дункана. Может быть, ты поговоришь с ним? Меня он не хочет видеть. Он, кажется, очень зол.
— Нет, Рэймонд, — говорит Шей с каким-то веселым отчаянием. — С Дунканом я говорить не буду. Если ты хочешь с ним помириться, сделай это сам, будь добр. Будет непросто. Он очень любил тебя, и для него узнать, что твоя забота была неискренней, было настоящим предательством. Но если ты постараешься, он простит. Ты же знаешь его.
Рэймонд улыбается с глубокой затаенной нежностью.
— Да. Дункан отходит так же быстро, как вспыхивает. Он добрый.
— И тебе не придется извиняться перед ним за фальшивую любовь, — как-то отстраненно говорит она, — потому что к нему ты действительно привязался, хоть вы и постоянно цапались. Не возражай, не надо. Ты любил Дункана, потому что он был не таким, как мы с тобой: добрым, и храбрым, и честным, и пылким… и не обходил острые углы. Поэтому помирись с ним, пожалуйста, вам обоим это нужно. Тебе необязательно делать это прямо сейчас. Как я уже сказала, я собираюсь в клуб, так что этой ночью каюта в твоем распоряжении…
Шей на прощание машет рукой и выходит, оставляя Рэймонда в одиночестве.
Тот сидит на койке ссутулившись и выглядит очень старым.
Шей оделась так, словно и в самом деле собралась куда-то — на ней платье, хотя не то чтобы какое-то особенно модное или нарядное — простое белое атласное платье на бретельках, мягко светящееся в полумраке коридоров, — но, покинув свою каюту, она не направляется к выходу из «Дырявой калоши». Сначала она идет в комнату с компьютером — конференц-зал, она же столовая. Усаживается перед монитором, клацает по клавишам, проверяя почту, потом подпирает голову ладонями, словно у нее болят глаза или голова, и просто сидит какое-то время неподвижно.
Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, кого любит душа моя; искала я его и не нашла его…
Потом встает, подходит к лестнице, которая ведет в трюм и мастерскую Рактера, и начинает спускаться. На полдороге — на небольшой металлической площадке между палубами — останавливается, словно в нерешительности. Рактер с интересом ждет, что она будет делать, но проходит несколько минут, а Шей стоит все там же, не двигаясь, прислонившись голой смуглой спиной к стене.
Наконец он открывает переборку, ведущую в его мастерскую, и, глядя на Шей снизу вверх, интересуется:
— Вы чего-то хотели, дорогой друг?
— Ага, — говорит Шей с мрачным удовлетворением. — Я так и знала. Вы шпионите за мной. Вы как Большой Брат.
— Мне казалось, мы уже прояснили этот вопрос, — разводит он руками. — Когда в следующий раз запланируете какой-то личный разговор, заранее попросите меня отключить всю электронику в трюме, которая настроена на мою нервную систему.
— Я это учту, — говорит она, постаравшись вложить в голос побольше яда.
— И, предполагаю, вы ошиблись дверью, потому что у меня не завалялось ни стробоскопа с разноцветными огоньками, ни крэма, ни даже, как ни удивительно, водки.
— Вы просто ужасный человек, — в сердцах говорит Шей. — Я… мм… Вообще-то сначала я и правда собиралась куда-нибудь сходить выпить. Но потом передумала. Можно мне просто посидеть в вашей мастерской и посмотреть, как вы работаете? Простите. Это очень глупо. Но я не буду вам мешать.
— Я хоть раз запрещал вам находиться в моей мастерской?..
Рактер подает ей руку в рабочей перчатке, и она спускается в трюм. Садится прямо на пол у стены, обняв руками колени. Кощей выходит из темноты, постукивая конечностями о пол, и, толкнув Шей под локоть, будто пес, устраивается рядом.
— Если вам не хочется спать в одной каюте с вашим приемным отцом, у меня в кладовой, вон там за переборкой, есть футон и достаточно места. Если вас не смущает гудение машин, — предлагает он, сжалившись над ней. Но Шей отрицательно качает головой.
