— Ух… не верится… неужели мы живы?… — выдыхает Отто. Он чувствует такую усталость, что, кажется, ничто не сможет его заставить вновь подняться на ноги.
— Похоже, так… — раздается бас Ульмана. Видно, что эта пробежка заметно оживила Ганса. Он как-то лихорадочно озирается по сторонам, наверняка ждет, что их сейчас накроет следующая порция гранат. Что ж, пули русских заставят шевелиться даже такого деревенского увальня. Ульман то и дело останавливает свой взгляд на лейтенанте. Тот, похоже, отдает концы — мечется, ругает кого-то в бреду, потом начинает говорить тихо-тихо, вкрадчиво.
— Нам не выбраться… — вдруг произносит Ульман, испуганно оборачиваясь на очередной взрыв. Рвануло совсем рядом. Даже валун вздрогнул. Не хватало еще впасть тут в истерику.
— Спокойно, Ганс… — пытается утихомирить товарища Отто. — Мы выберемся.
— Как? — кричит Ганс. — Это ловушка. Это яма, в которую мы попали, как кабаны на лесной тропе. Нам некуда деваться. А все из-за него. Из-за чертова Паульберга. Я думал, что он мне напишет ходатайство… А он подыхает! Гнида! Шульц был прав, когда бросил его… Гнида…
Он вдруг с рычанием вскакивает и кидается на лежащего лейтенанта. У него такой вид, будто Он разорвет того на куски или, в крайнем случае, придушит. Отто прыгает ему на спину, руками пытается оттащить озверевшего Ганса от беспомощного командира. Тот валится на спину, но на ходу перегруппировывается и легко стряхивает руки Хагена со своих плеч.
Отто успевает ощутить, насколько силен Ульман физически. Хорошо натренировался на своих бочках.
Теперь он вперился налитым ненавистью взглядом прямо в Отто. Всего его перекосило от злобы. Он точно обезумел. Он смотрит Отто прямо в лицо и точно не видит его. Он видит своего врага…
— Ганс! Ганс! Приди в себя!… — Отто пытается его образумить. Сам он весь напрягся, приготовившись к броску. По всему видно, что тот готовится напасть.
Ульман прыгает вперед, расставив руки. Но Отто готов к этому броску. Он увернулся и сзади, прикладом пулемета, поддал Гансу. Удар одиннадцатикилограммового оружия приходится точно в затылок. Он мог раскроить череп Ульмана, как гнилой орех, но его спасает то, что он в каске. Но все равно Ганс ошеломлен. Хаген слышит, как звенит от его удара сталь. Каска слетает с головы солдата, и он со всей силы ударяется лбом о каменистый выступ валуна.
VIII
Ганс Ульман валится рядом с лейтенантом. Несколько секунд ему нужно, чтобы прийти в себя. Он держится за лоб. У него рассечение, и кровь струится прямо на лицо.
— Возьми… — по-деловому говорит Отто, протягивая ему кусок припасенного бинта.
— Может, герр майор зачтет тебе еще одно ранение… — добавляет Хаген и как ни в чем не бывало устанавливает пулемет под выступом. Отсюда можно попытаться вести огонь. Кусок породы торчит наподобие карниза, прикрывая Отто от летящих сверху пуль.
Ганс покорно принимает бинт из рук Хагена. Похоже, что приступ бешенства покинул его вместе с кровью, залившей лицо. Впрочем, кровотечение у него быстро останавливается.
— Надо отстреливаться… Займи позицию с правой стороны камней… — В голосе Хагена звучит приказной тон, и Ульман ему подчиняется. Отто отмечает про себя, что применил против приступа Ульмана действенное лекарство.
Русские всерьез решили выкурить их из-за валунов с помощью гранат. Отто, прицеливаясь, видит, как какие-то темные силуэты мелькают на самом краю песчаного обрыва. Через секунду возле них раздается взрыв. Что ж, хорошо, что у них нет минометов. По крайней мере, пока они в дело не вступили. Метают они далеко, но, чтобы попытаться добросить до валунов, русским надо разбегаться к самому краю обрыва.
Одну за другой Отто дает очереди по верхней кромке карьера. В ленте у него нет трассирующих, и о результатах стрельбы он может только догадываться.
Работа его пулемета вызывает обратный эффект. Стрельба с вышины усиливается. Видимо, русским стало лучше видно, куда выцеливать. Вот над обрывом снова возникла фигура. Сейчас рванет. Отто слышит непонятный звук. Железка звякает по каменистой поверхности. Он и Ульман оборачиваются почти одновременно. Они оба услышали этот стук.
Оборонительная граната, отскочив от валуна, упала в песок прямо возле ног лейтенанта. Все для Отто произошло в какие-то доли секунды. Сначала тело его дернулось прочь от этой железки. Но Отто, пересилив первый порыв, рванул к ней. Он не смог бы объяснить, как все произошло. Руки и весь он словно выполняли какое-то до автоматизма доведенное упражнение. В зенитной учебке он был в числе лучших по дальности метания гранат. Ладонь схватила ребристую «лимонку» вместе с пригоршней песка. Когда Отто замахивался, он явственно чувствовал, как песок просыпается между пальцев.
IX
Бросок получился практически без дуги, резким, точно выстрел из пушки. Граната ушла обратно по прямой траектории и воткнулась в обрыв на метр ниже края карьера. После взрыва раздались истошные крики. Большой кусок почвы сверху осел и стремительно обрушился вниз. На нем находилось несколько солдат. Видимо, как раз те, что вели огонь по камням, за которыми укрылись Отто и Ульман вместе с раненым лейтенантом.
Отто прекрасно все видел. Они упали, беспомощно болтая руками. Их было трое. Один сумел сразу подняться на ноги. И тут же его скосила очередь Отто. Второй что-то кричал, пытаясь встать, но ноги его не шевелились. Видимо, звал на помощь. Вот крик его прекратился, и он уткнулся головой в песок. Это был прицельный выстрел винтовки Ульмана. Третий так и не подал признаков жизни. Очередь, предусмотрительно пущенная Отто в распластанное тело, не дала никаких результатов. Наверное, при падении бедолага свернул себе шею.
На несколько минут обстрел камней прекратился. Видимо, враг не ожидал такого поворота событий и приходил в себя. Воспользовавшись передышкой, Отто откинулся на спину. Он глубоко дышал, пытаясь привести дыхание в порядок.
— Ты слышал, Отто? — окликнул его Ульман. Он подполз к Хагену, опасливо оглядываясь на его пулемет.
— О чем ты? — переспросил Отто. Он тоже краем глаза следил за движениями Ганса.
— Эти русские… Они кричали как-то странно. Непонятный язык…
— Я в русском не силен… — жестко ответил Хаген. — Эти русские… Среди них попадается кто угодно…
— По-русски они говорят по-другому… — почему-то шепотом объяснял Ульман. Он явно искал повод для примирения после своей выходки.
— И где же ты так освоил русский? — уже проще поинтересовался Отто. Не было смысла собачиться здесь и сейчас, когда их в любой момент могут убить.
— Меня учила одна… — Голос Ульмана вдруг потеплел. — В декабре сорок первого наша часть квартировалась в пригороде Могилева. Я служил в панцергренадерах… Может быть, слышал о дивизии «Гроссдойчланд»[1]?…
X
Отто невольно обернулся к Гансу. Он как будто видел его заново. Неужели этот медлительный молчун служил в самой элитной дивизии Вермахта? О «Великой Германии» на передовой ходило немало слухов. Считалось, что там служат лучшие парни Третьего рейха.
— Ты служил в «Гроссдойчланд»?… — с недоверием переспросил Хаген.
— Мне и самому теперь не верится… — глубоко вздохнул Ульман. — Служба в этом проклятом «пятисотом» выветривает все из головы. Делает тебя пустым, словно ты гильза от стреляного патрона… Да, я служил в «Великой Германии». Я был старательным и исполнительным солдатом. Меня хвалили уже в учебке, на полигонах Дёберица. Я знал, что попаду в «Гроссдойчланд». Я очень хотел попасть туда и очень старался. Командиры хвалили меня, говорили, что я буду хорошим солдатом… Дивизия уже тогда была лучшей из лучших… Я удостоился похвалы самого полковника Гёрнлейна. Помню, несколько дней ходил сам не свой после того, как он пожал мне руку… Вскоре нашему командиру дивизии дали чин генерал-майора. Сам генерал-майор лично выразил мне устную благодарность… Во время моторизованного марша я быстро устранил поломку нашего мотоцикла и еще двух мотоциклов… Мы наступали на Орел. Помню, я готов был взять этот город штурмом в одиночку… Так я рвался в бой… Если бы мне дали тогда проявить себя в деле…
Ульман умолк. Он заметно разволновался от собственного рассказа. Точно сейчас переживал все, о чем он говорил.
— Но вместо боя нас перебросили в Речицу. Небольшой городок на берегу широкой реки… Это где-то в Белоруссии… Чистенький, уютный. Чем-то напоминал мне Бад-Кройцнах пригород в районе Мемель-штрассе. Там у меня тетка жила… Мы стояли в Речице две недели. Я и еще двое — командир расчета Бёренд и мой товарищ Мартин — квартировали у местного немца. Мы называли его «русаком». Он был пожилой, невеселый, с тяжелым, недобрым взглядом. Его звали Адам. Ты не поверишь, но хозяйку, его жену, звали Ева. Фрау Эфа… Так я ее называл. Она тоже была не особо приветлива с нами. А ведь они должны бы радоваться. Мы наконец-то освободили их от сталинской власти… Особенно не рад был своим квартирантам хозяин. Его можно было понять. У него была дочка. Они ее звали Лена, на русский манер. Но на самом деле ее имя было Хелен. Так ее назвали при рождении… Хелен… Она была…
