Во взгляде, прямом и непримиримом, читается отчаяние.
– Ты должен пойти со мной. Сейчас.
* * *
Липа знала наперед: он выполнит просьбу. Просто потому, что в доме Вихо она не выстрелила, хотя могла бы.
Доверие в обмен на доверие.
Она откинулась назад, почувствовав лопатками холод белой стены. Плечи затекли, Липа осторожно повела головой. В разговоре Игнаса и Андре она понимала не все, но цепочка постепенно начала выстраиваться.
Тот самый индеец, Вихо, отец Черри, которого Игнас знал прежде, где-то раздобыл рецепт особого фейрума и поплатился за него жизнью. Игнас пытался найти виновного и ингредиенты, чтобы погасить новую «чуму», как сказал Лагард. Интересно, это было до путешествий через Прослойку?
Жаль, она не могла задать вопросы прямо сейчас. Липа ощутила легкий укол обиды. Или то была ревность? По-хорошему, Черри можно было только посочувствовать: она потеряла отца и лишилась дома, – но Липа завидовала. У Черри был дар. У нее, Филиппины, не было ничего.
Она стиснула зубы. Мог бы найти кого-то более подходящего.
* * *
…Черри приводит его на границу Пустоши. Туда, где кончается обитаемый мир Фейртауна, к черте между двумя вселенными.
– Ты не был там с тех пор, – произносит она. Это не вопрос – утверждение.
Кажется, она знает о нем все. Каким-то непостижимым образом читает, словно книгу, но вопросы Игнаса о природе ее свойства остаются без ответа. Черри просто смотрит в пространство – не на, а сквозь – и становится совсем другой, словно входит в транс. Уже не напуганная девушка, потерявшая отца, а нечто большее. Нечто цельное, сосредоточенное, идущее к цели.
– Зачем мы здесь?
Игнас соглашается: он действительно не возвращался к месту катастрофы. Ни разу за десять лет. Ему и без того хватает кошмаров.
Для него Пустошь – безликая, выжженная – олицетворяет сердце, к которому тянется сеть артерий со всего Слэк-Сити. До тех пор, пока оно бьется, заразу не остановить.
– Ты понимаешь. Это хорошо, – кивает Черри. – Нам нужно внутрь.
– То есть за забор?
– То есть в самую… нутрь, – запинается она, сомневаясь, донесла ли суть.
– Тогда идем.
Найдя подходящее место, он ныряет под колючую проволоку и помогает пробраться Черри. Голая земля под подошвами ботинок превращается в податливую грязь. Взлетают и садятся брызги луж – угольно-черные, с зеленоватым отливом.
Они быстро добираются до первого корпуса, однако Черри продолжает шагать. Она ориентируется на территории комплекса так легко, что Игнас перестает удивляться, смирившись с обитателями тонкого мира.
– Отец рассказывал тебе про Великого?
– Просил не гневить. Я не знаю, что это значит.
– Его имя – Унетланви. Всемогущий, вездесущий, всеведущий. Только он может жить вечно.
– Я, знаешь ли, свойство не выбирал, – бросает Игнас.
– Знаю. За тебя решила Уяга, живущая внутри. В тебе, во мне, во всех нас. – Она резко замолкает, замерев у разрушенного входа. – Нам туда.
Игнас пробирается сквозь завалы первым. Черри неслышно ступает позади. Лужи под ногами сменяются кляксами на бетонных плитах. В густом ночном воздухе порхают изумрудные искры.
– Слушай, я не то чтобы разбираюсь в вашей мифологии…
– Тебе и не нужно. Она живет в земле и оскверняет все, что создает Великий. Пожирает заживо и оставляет после себя только Скорбь. Растревоженная однажды, она будет брать, пока не насытится.
Темные коридоры сменяют друг друга, и разводы на стенах сплетаются причудливыми узорами. Игнас присматривается, замечая, как рисунки выходят за рамки двухмерной плоскости. Они живут, расцветая буйным цветом, и тянут побеги к незваным гостям.
– Что это значит – Уяга?
– Горечь, боль, отчаяние, скорбь. Имена не определяют нас: я не плод, а ты не ключ[5]. Как ни назови, суть останется неизменной.
– Тогда к чему это? Что я должен понять?
Весь подземный этаж освещен зеленым светом – тысячами огней, плетущими сеть вокруг живого сердца.
– Джим… – Пальцы Черри хватают его руку.
Замирая в страхе, она вновь становится испуганным ребенком, столкнувшимся с необъяснимой силой, в которую ее приучили верить. Она цепляется за Игнаса, и он сжимает ее ладонь в ответ. Взорвавшись мириадами огней, черное сердце раскрывает лепестки, рождая первый вздох.
– Ее время пришло, Джим.
* * *
Липе не требовался передатчик, чтобы впитать мысли и чувства – атмосферу заброшенной лаборатории. Вместе с Игнасом она ощутила себя зверем, загнанным в ловушку, на висках выступил холодный пот.
Липа не успела понять, что случилось. Ее выбросило из головы Игнаса, будто он мог контролировать процесс: дал ей увидеть события до определенной черты, не больше. Прибор не реагировал на прикосновения. «Память» кончилась. Она извлекла и выронила раскалившийся чип. Только сейчас заметила, как дрожат пальцы. То, с чем Игнас и Черри встретились в здании лаборатории, было живым. Дышащим, бьющимся, голодным… Раз Игнас стал первым выжившим ребенком, оно – или она, как говорила Черри, – жило в нем.
Это существо пришло в мир благодаря Игнасу. Он выпустил ее из лаборатории и потому винил себя. Весь ужас понимания обрушился в один миг: фейрит не то, чем его привыкли считать. Не вещество, не наркотик, а живое существо из глубин.
Лагард знал. Он упоминал про деление. Значит, так оно разрастается и проникает сквозь мембрану, завоевывая новые миры. Оно обладает разумом.
Липа вскочила с места, и Акто, уловив ее волнение, устремился следом. Они нашли Лагарда в приемной, где он сортировал пузырьки и банки, уцелевшие после вчерашней драки.
– Что было после?
Он не обернулся на голос.
– Отвечайте, Андре. Черри выжила? Что с ней случилось?
– Я не знаю. Она не вернулась, Найнс пришел один.
– Что он рассказывал?
Лагард красноречиво пожал плечами.
– Он был… немного не в себе. Нес околесицу про индейских богов.
– Раз он вернулся один, значит, Черри что-то забрало! Может, это связано с ее свойством? – Не в силах устоять на месте, Липа все быстрее и быстрее расхаживала за спиной Лагарда, чем изрядно его нервировала. – Она ведь говорила про зов или что-то вроде…
– Если ты посмотрела полностью, то знаешь, что я не доверял девчонке. Честно говоря, она мне нравилась еще меньше тебя. Ты хотя бы не лопочешь о всяком потустороннем.
– Но вы знали! Все это время! Ни вы, ни Игнас не удосужились сказать, что фейрит – живой.
– Это что-то меняет?
Лагард обернулся и встретил ее взгляд. Липа задохнулась от сдерживаемых эмоций.
– Это меняет ВСЕ! У него есть разум, а значит, и цель.
– Ты глупее, чем я думал, chérie. Уж прости, – усмехнулся он. – Это не означает ровным счетом ничего. Фейрит питается нами. Да, это новая форма жизни, а вовсе не минерал и не жидкий металл, как мы думали вначале. Но скажи мне, есть ли высшая цель у спорыньи, уничтожающей посевы? Можно ли с ней договориться?
Липа рывком опустилась на диван и сжала виски. Она пробыла «внутри» Игнаса так долго, что голова раскалывалась.
– Это слишком сложно, Андре, – выдавила она, глядя в пол, – я чувствую себя бесконечно глупой. Самой маленькой
