Мою подругу Лильку моя бабушка с детства называла недотепой. В первый раз она пришла в наш дом на мой день рождения, мы учились в первом классе. Пока все бегали и прыгали в комнате, Лилька почему-то оказалась на кухне, и как раз в тот момент, когда бабушка вынимала из духовки именинный пирог. Она на минуту поставила сковородку на табуретку, и Лилька умудрилась тут же сесть своей толстой попой в горячий пирог. В другой раз, у меня же, она показывала какое-то балетное па (она мечтала быть балериной, и ее маме удалось впихнуть ее в какую-то балетную студию) и опрокинула аквариум с рыбками. Мы всей семьей ловили на полу несчастных рыбок, обрезаясь об осколки аквариума. Позже Лильку турнули из балета как «неперспективную». Лилька плакала, а мы всей семьей утешали, особенно бабушка, хотя после аквариума она называла ее недотепой и всегда напрягалась, когда Лилька переступала порог нашего дома.
Когда Лильке было девять лет, от них ушел отец. Следующие десять лет она видела его десять раз: раз в год он приходил на ее день рождения. Лилька была ему настолько «до лампочки», что он даже вроде не замечал, что она растет. Все десять лет приносил ей в подарок какую-нибудь книжку типа «Сказки народов мира» и коробку пластилина. Иногда шоколадку. Пластилин – в восемнадцать лет, представляете?! Лилька стеснялась отца и никогда о нем не говорила. Когда Лильке было девятнадцать, погибла в автокатастрофе ее мать (автобус, где она ехала с туристами, упал в пропасть). Тут же объявился папенька, и выяснилось, что они с матерью почему-то не были разведены и вообще он прописан в их квартире. Несчастный вдовец пришел с какой-то теткой («Это моя жена перед Богом», – объявил он дочери). В общем, эта «божеская жена» предложила Лильке переехать в ее квартиру. Убитая всеми свалившимися обстоятельствами, Лилька безропотно уехала из своей хорошей квартиры и родного района на окраину города в пятиэтажку, в крошечную, запущенную однокомнатную квартиру на первом этаже. После этого она и исчезла. Вернее, после того как ее в этом новом жилище попытались ограбить и даже убить. Спасла тогда ее «недотепистость».
С ней всегда случались дурацкие истории. Помню, поехали как-то с ней в театр. Войдя в вагон метро, Лилька, продолжая мне что-то рассказывать и по обыкновению размахивать руками, выбила из рук вошедшего следом старичка его палку. Старичок обвалился мне на руки, а Лилька полетела по вагону догонять катившуюся палку, наступая каблуками всем подряд на ноги и вызывая громкие проклятия всех увечных. Палку она подхватила у двери. В это время дверь открылась, и палка выскользнула из Лилькиных рук в щель между платформой и вагоном, на рельсы. Старичок, только что пришедший в себя, опять на меня обвалился, и мы все трое – я, Лилька и висевший между нами старичок вывалились из вагона. Дежурная по станции вызвала какого-то специального человека, и тот, матерясь и намекая на пол-литра, прыгал за палкой на рельсы. На первый акт мы, разумеется, опоздали.
Лилька была по-своему красива. Ее не портили даже длинноватый нос и светлые ресницы. Из пухлой девочки она превратилась в худую высокую девицу с копной рыжих волос. Стремительная, шумная, она походила на столб огня. Около нее вихрились какие-то поклонники, но быстро исчезали: быть в пределах ее досягаемости было опасно. Правда, один смельчак нашелся и даже повез знакомить со своей мамой на дачу. Надо думать, у него были серьезные намерения, иначе при чем здесь мама? Мама встретила будущую невестку приветливо, поводила ее по участку и объявила, что сейчас они будут пить чай. Причем не просто чай, а из любимого старинного самовара, из которого пили чай предыдущие поколения семьи. Мама дала Лильке ведро воды, чтобы налила ее в самовар (как бы приобщила к семейному ритуалу, что, согласитесь, очень обнадеживающий знак), а сыну велела собрать шишки и растопить самовар. Лилька двинулась с ведром к самовару, который ждал ее на столе в саду, но отвлеклась на какие-то цветочки, которые показались ей несколько увядшими, и вылила самоварную воду на эти цветочки. Потом долго сидела на корточках возле клумбы, ожидая, когда эти цветочки придут в себя. Потенциальный жених, уверенный, что в самоваре есть вода, вовсю разжигал и раздувал в самоварном жерле пламя, и вскоре самовар, любимец и гордость семьи, приказал долго жить. У него отвалился крантик, он весь скорежился и т. д. Надежды на замужество погибли вместе с самоваром.
Вскоре после переезда на новое местожительство, на третий день, вернее вечер, подойдя к своей квартире, Лилька обнаружила, что ее поджидают два амбала, замотанные до глаз шарфами, в руке одного из поджидающих был нож. Они зловещим шепотом приказали ей открыть дверь и не орать и показали нож. Лилька дрожащими руками вынула из сумочки ключ и, обмирая от страха, вставила его в дверь, повернула – и ключ сломался, т. е. половина ключа осталась в замке. Опешили все. Пришедшие в себя озлобленные грабители выхватили из Лилькиных рук сумку (в которой ничего, кроме косметички, к счастью, не было), дали ей в ухо и убежали.
Через несколько дней Лилька исчезла.
Появилась она через год. Она сидела у меня на диване, поджав под себя ноги, загорелая дочерна, с выгоревшими желтыми волосами, беспрерывно курила и рассказывала. «Понимаешь, когда эти типы дали мне в ухо, у меня в голове что-то перевернулось и просветлело. И я как будто услышала голос своего ангела-хранителя. „Лилька, – сказал он мне, – вот я спас тебя и еще не раз спасу, но и ты тоже должна мне помочь. Соберись, сосредоточься на чем-то, умерь амплитуду своих жестов“. Ну, что-то в этом роде, понимаешь? Я не стала медлить и быстро оформилась в археологическую экспедицию. Я никому не сказала, чтобы не отговорили. Там надо было быть очень внимательной, соизмерять каждый шаг, чтобы не наступить и не раздавить какой-нибудь бесценный черепок, долго, терпеливо и аккуратно сидеть часами над какой-нибудь чушкой, сметая кисточкой пыль веков. Это тихое копошение со всеми вместе в руинах мне очень нравится… Кстати, я там вышла замуж. Он археолог. Так что теперь вместе ковыряемся в черепках, ищем свою Трою. Смешно, но моего мужа зовут Генрих, как и Шлимана. – Она улыбнулась. – Сейчас собираемся на Цейлон с международной экспедицией. Там есть древний город-крепость Сигирия. Будем искать древние фрески, им 14 веков. Уже обнаружено 20 фресок, а должно быть 50. Так что едем искать оставшиеся». И Лилька опять исчезла. И опять ни слуху ни духу. Я скучала по ней, часто вспоминала, думала – нашли ли они со своим «Шлиманом» эти фрески и неужели Лилька действительно может быть счастливой со своей кисточкой?
И вот через три года раздался звонок. Лилька! Она сказала, что хочет меня видеть и чтобы я приехала в гостиницу «Интурист», она внизу меня встретит. «А почему не дома? При чем здесь гостиница „Интурист“?» «Ну, мне удобнее быть здесь, со всей труппой», – непонятно объяснила Лилька. Я стояла в холле гостиницы, озираясь по сторонам, и не видела никакой Лильки. Ко мне, улыбаясь, двигалась изумительной красоты индианка, с ног до головы завернутая в шелковое бирюзовое сари. Гладко зачесанные рыжие волосы, ярко раскрашенные глаза, на лбу, между глазами, красное пятнышко, на руках браслеты. Да, это была она, моя дорогая Лилька. Мы поднялись в ее номер. В общем, Цейлон и все эти фрески, черепки и руины в прошлом. Как и ее муж Генрих. Из Цейлона ее увез влюбившийся в нее знаменитый индийский кинорежиссер. Его зовут Раджив. Как он оказался на Цейлоне – не суть важно, а важно то, что он помог ей осуществить ее мечту – стать балериной, вернее – танцовщицей. Она танцует индийские танцы. Это безумно интересно, это не только искусство, но и целая наука. Она училась этому как проклятая почти три года, и не напрасно: знающие люди говорят, что у нее талант. «Ты просто Мата Хари!» – воскликнула я, любуясь Лилькой. «Да, только разве что не шпионка», – засмеялась Лилька.
Вечером я была на концерте. Ах, это было так непривычно, так красиво, необыкновенно, что у меня горло перехватил спазм. Но когда на сцену вышла Лилька! Гибкая, изящная, как-то очень по-восточному соблазнительная, она легким вихрем носилась по сцене и вдруг замирала, неуловимо грациозным движением резко отводила руку, поднимала ладонь с длинными пальцами и яркими ногтями, не поворачивая головы, скашивала свои ярко подведенные глаза на ладонь и на несколько секунд превращалась в изысканную статуэтку какого-то восточного божества. И вновь ее подхватывал вихрь, и она, звеня бесчисленными браслетами на ногах и руках, молниеносно летела волчком по диагонали сцены. Зал взрывался аплодисментами, а я, уже не скрываясь, плакала – и от этой неведомой мне до сих пор красоты, и от счастья, и от гордости за Лильку, которая осуществила свою мечту… Она оставила мне свой адрес в Дели, а я написала ей несколько писем, но ответа не получила…
