– Как так к Виндзорам? – уставился на меня Лариков. – Вы что, родственники английской королевы?
– Скорее уж английской коровы, – раздался за моей спиной голос мамы. – Просто они там любят поддерживать традиции и не пользуются отоплением. На это моя ехидная врушка-дочь и намекает.
Я фыркнула. Маменька моя, урожденная «Виндзорша», стояла на пороге, уже практически одетая и готовая к подвигам на ниве образования, и укоризненно покачивала головой.
– Ма, перестань изображать китайского болвана! – попросила я, с трудом сдерживая смех.
– А ты прекрати смеяться над Андреем Петровичем! – сурово ответствовала она и, поцеловав меня в макушку, попросила своего возлюбленного Ларчика: – Ты уж присмотри за ней, Андрюша! Кажется, она простудилась, и незачем ей по улицам разгуливать!
– Какая разница, что улица, что мой родной холодный и печальный дом! – горестно воскликнула я. – Холод везде одинаковый…
Мама иронично усмехнулась и не снизошла до ответа, оставив мои размышления повисшими в воздухе, отчего он не стал теплее.
– И не пей много кофе, – строго приказала мама. – От него температура поднимается. Лучше чай с медом.
– Чай с медом и с сигаретой – это круто, – проворчала я. – Никто еще до таких изысков не дошел. Я буду первой и единственной.
– Как ты ее выносишь, Андрей? – печально апеллировала мамочка к дражайшему шефу. – Это же законченная нахалка.
– Твое воспитание, ма шери, – ласково чмокнула я ее в щеку. – Ладно, не бойся. Я буду честно пить чай с молоком и медом, торчать под одеялом, как и подобает настоящей Морковке, и не вылезу в эту серую смурь, даже если объявят воздушную тревогу. Так что иди спокойно и посвящай себя посторонним детям – твое дитя под охраной частного сыска!
Она ушла, свято поверив моим обещаниям.
Ничего, если я нарушу их, всегда есть повод списать их на больную голову. Вряд ли состояние моей головы можно охарактеризовать словами: здравый рассудок и трезвая память.
Кстати, о трезвой памяти…
Стихотворная фраза из сна мигом явилась в моей голове и теперь устраивала там подобие канкана. Так славненько выплясывала, поганка, что я даже зажмурилась, пытаясь заставить ее остановиться.
«Кто лебедицу вороном зовет… Я сомневаюсь в явном – верю чуду…»
– Кто лебедицу вороном зовет, – повторила я вслух. Мое бормотание заинтриговало Ларикова.
– Что? – переспросил он. – Ты что-то сказала?
– Так, строчки из Франсуа, – кивнула я. – «Я сомневаюсь в явном, верю чуду, нагой как червь, пышнее всех господ. Я всеми принят – изгнан отовсюду». Черт!
Я подпрыгнула.
– Что с тобой? – испугался Лариков, отнеся мои ярко вспыхнувшие щеки к поднимающейся температуре.
– Это же про Филиппа! Значит, все не лишено смысла, ведь так?
– Ты о чем, Сашенька?
Я отмахнулась от него. «Мне из людей всего понятней тот, кто лебедицу вороном зовет».
Казалось, я вот-вот ухвачу за маленький хвостик чертенка, устраивающего абракадабру и запутывающего ниточки.
Но в этот момент раздалось мощное «т-р-р», свидетельствующее о присутствии в моей квартире чудовища по имени телефон.
Чертенок весело подмигнул и, противно хихикая, убежал со своими клубочками.
Я подняла трубку. Честное слово, я была готова убить этих извращенцев, разбивших мой сложный мыслительный процесс!
* * *
– Интересно, они все решили завладеть Филипповой дачей и замуроваться тут навечно?
Пенс поднял голову и вопросительно посмотрел на Эльвиру, которая застыла у окна.
– Хочешь посмотреть на слет мафии? – спросила она, нахмурив брови. – «Мафии всех стран, объединяйтесь!» Господи, как же они мне надоели! Такие же стандартные, как и все вокруг!
– Если ты их ненавидишь, то почему ты не уйдешь отсюда?
– Потому что я неприспособлена к жизни, – рассмеялась Эльвира. – А средства для моего существования нужны немалые. Я дитя избалованное. Да и маменьку я по-своему люблю. Разве что смотаться в Юнайтед Стэйтс и грабануть там пару банков? Тогда мы с ней сможем свалить на Багамы и радоваться там жизни. Впрочем, мы еще и Филипповы наследники. Так что, может быть, и не надо банки грабить. Он уже награбил нам достаточно «зелененьких»!
Пенс посмотрел на нее и тут же отвернулся, чтобы она не заметила легкой тени, пробежавшей по его лицу. Эльвирины рассуждения вслух Пенсу казались совершенно циничными и грубыми. «Все-таки нельзя так», – думал Пенс.
– Эльвира, а ты слышала поговорку «Не в деньгах счастье»? – робко поинтересовался Пенс.
– А в их количестве, маленький мой святоша, – улыбнулась Эльвира. – Но не думай, я в Филиппа не палила из ружья, хотя мне и хотелось. Так что давай напрягать извилины, чтобы отмазать нашу возлюбленную Сашечку, пока наши достопочтенные гости не разъехались по своим особнячкам.
* * *
Я бросилась к телефону и, сшибив по дороге парочку стульев, схватила трубку.
– Пенс? – закричала я в трубку.
– Простите, это четвертая терапия?
Господи, как же они меня притомили этой своей «терапией»! Но справочная упрямо давала им наш телефон. Я иногда даже начинала подозревать, что там, в справочной, сидит какая-то моя врагиня, которая твердо решила доконать меня бесконечными посягательствами на мой покой.
– Нет, – буркнула я и повесила трубку.
Вернувшись в кухню, я обнаружила, что честный Лариков заваривает мне чай и, покорный воле матушки, накладывает туда мед.
– Ларчик, миленький! – взмолилась я. – Не буду я пить эту пакость! Дай человечку умирающему кофе, молю тебя!
– Но мама сказала, – робко начал Ларчик.
– У меня от чая с медом мыслительный процесс замедляется, – подхалимским голоском прощебетала я. – А от кофе с сигаретой наоборот.
Ларчик сначала хотел мне возразить, но честность была побеждена необходимостью. Он вздохнул, пододвинул к себе чашку с чаем и налил мне кофе.
– Мысли, – сказал он. – Только не увлекайся особенно, а то опять температура поднимется.
– Скорее у меня она поднимется от треволнений, – вздохнула я. – Поскольку очень уж я опасаюсь за Пенса. Как он там, в логове?
– Кстати, о логове, – оживился Ларчик. – Что там у нас с тобой выходит?
– Да выходит ерунда. Понимаешь, я заметила, что к Волкову никто особенной любовью не дышал. Наоборот, все вокруг были наполнены скрытой ненавистью. У любого из присутствовавших на роковом светском рауте была обида на нашего главного героя трагедии. Кстати, у большинства она была банальной, в духе тех пошлых романчиков, которые он так любил почитывать. Волков был завидным женихом…
– Что ж ты от него отказалась?
– Да ну тебя, – отмахнулась я от его иронической улыбки. – Я принадлежу к другой прослойке общества. Интеллигенция называется. У нас свои собственные прибамбасы и совершенно дурацкая честность. А там это немного иначе… Так вот, дело в том, что, как я поняла, вся наша тусовка, вернее, женская половина, собиралась за Волкова замуж. И, когда он нахально представил обществу меня в качестве невесты, они были поражены и явно озлобились.
– И все вместе его и убили, – кивнул Ларчик.
– Вот уж нет, – покачала я головой. – У таких людей, как мне показалось, чувства подчинены выгоде. Только выгоде.
Я затянулась сигаретой и посмотрела на струйки дыма, тянущиеся к потолку.
– А вот кому была выгодна его смерть… Знаешь, Ларчик, мне кажется, что убрать нашего Филиппа хотели уже давно. Но выбирали удобный момент, чтобы было на кого скинуть. Куда уж удобнее оказался данный моментик – тусовка в сборе, у всех куча мотивов от него избавиться, и значит, никто ни о чем не спросит самого убийцу. Того самого «лебедя», которого нам с тобой предстоит найти и обозвать «вороном». Йеху!
Я подпрыгнула.
Вот чего от меня добивался Франсуа!
– А ведь подсказку-то он мне дал, – с любовью погладила я томик баллад. – Миленький! Жаль, конечно, что дальше мыслить придется самой.
Сейчас все зависело от Пенса и Эльвиры. А они, к моему великому сожалению, не звонили!
– Что там у них происходит? – проворчала я, не спуская глаз с телефона. – Обидно, что я не могу там объявиться!
* * *
– Ну, и что мы будем делать? – поинтересовалась Эльвира.
Пенс и сам не знал, с чего надо начинать. Все присутствующие подходили на роль убийцы. Даже физиономии их были вполне подходящими. Поэтому надо было решить, куда пристроить «жучка».
А пристроив «жучка», можно будет считать себя свободным. Пенсу ужасно хотелось поскорее отсюда выбраться. Не нравилось ему здешнее общество…
– Где бы нам его прикрепить? – спросил Пенс.
– В кабинете, вестимо, – улыбнулась Эльвира, – где его убили, там, по всей вероятности, и начнут «следить». Не думаю, что на убийцу нападет раскаяние и он поспешит объявить о своей причастности прямо во время ужина, при полном собрании.
– Как ты все это видишь? – удивился Пенс. – С какой радости некто, нам неизвестный, потащится на место преступления, да еще и начнет там разговаривать сам с собой?
