— Вот это я и собираюсь выяснить. Юх, я иду к моей принцессе: в конце концов, если она не желает разговаривать, так сказать, на отвлеченные темы, то должна же ее волновать судьба собственного народа!
— Ну-ну. А я пока простыни сменю — ишь, увозил сапожищами, перед киберами стыдно…
Юрг привычно миновал несколько покоев и галерей, залитых лунным светом; по мере приближения к опочивальне супруги его походка становилась все менее уверенной. Наконец он отворил последнюю дверь и, прислонясь к косяку, мужественно поднял глаза к потолку, чтобы не видеть спящей девушки.
— Сэниа, к тебе можно? — шепотом спросил он.
По тому, как порывисто она поднялась, нетрудно было догадаться, что она еще не засыпала.
— Нет! — сказала она.
— Сэниа, я прошу тебя…
— Нет!
— Черт побери, ты дослушаешь меня до конца? Я прошу тебя показать мне магическую колоду, или как там она называется.
— Сейчас?
— Да. Сейчас.
Она медленно повернула голову на звук его голоса и еще некоторое время сидела неподвижно, как будто прислушиваясь к его дыханию. Широко раскрытые глаза при лунном свете казались совершенно черными и зрячими. Но это только казалось.
— Хорошо, — сказала она. — Следуй за мной.
— Дай руку!
— Нет.
Ее босые ноги уверенно ступали по толстым деревянным плитам, и рука почти не касалась стен и дверных косяков. Наконец она остановилась перед маленькой нишей, в которой висело чучело или изваяние крэга.
— Вот, — она достала из ящичка обыкновенную карточную колоду, может быть, чуть крупнее тех, которыми на Земле до сих пор сражаются в «дурака» или «девятку».
Он взял колоду, намеренно коснувшись ее пальцев — рука отдернулась и спряталась за спину.
— Как школьница, честное слово! — проговорил он с досадой.
Рубашка карт напоминала резную решетку, столь характерную для здешней архитектуры. Юрг наугад вытащил одну карту, перевернул и посмотрел.
— Что я и думал… — пробормотал он.
— Ты вынул карту?.. — невольно вырвалось у нее.
— Можно подумать, что тебя волнует моя судьба.
— Я же удовлетворила твое любопытство! — обронила она высокомерно. — Теперь твоя очередь.
Он неуверенно глянул на карту:
— Здесь какая-то птичка-бабочка…
— А цвет?
— Ближе к красному, — ответил он еще менее уверенно.
— Солнечный крэг! Дневная масть. Однако судьба к тебе благосклонна сверх меры, владетельный эрл!
Он повертел карту в руках, потом веером развернул всю колоду. Абсолютно белые прямоугольники, ни штриха, ни закорючки.
Не то, чтобы птички. Карт-бланш. Включая и ту, первую.
— Это все, что я хотел видеть, — сказал он, опуская шулерскую колоду в ящичек. — А теперь иди, досыпай.
Она повернулась и бесшумно заскользила прочь, растворяясь в лунном свете.
— Сэниа, — вырвалось у него против воли. — Сэниа, скажи, что мне сделать, чтобы ты наконец стала моей женой?
Она остановилась:
— Невозможное — полюбить.
— Спасибо, — горько проговорил он. — Я уже.
— Нет! — крикнула она, и он порадовался, что их разделяет довольно приличное расстояние. — У нас так не любят! Ты воображаешь, что любишь меня, но делаешь это в перерывах между мыслями о том, как через год соберется новая дружина выполняющих Уговор, и они отправят тебя на твою проклятую Чакру!
— Не в перерывах, — возразил Юрг, стараясь подойти к ней как можно бесшумнее, но она, словно угадывая каждое его движение, отступала, едва он делал хоть один шаг. — Не знаю, как это тут у вас, но у нас, на Земле, любят одновременно: землю и солнце, мать и жену, свободу… и мороженое.
— Понятно. Большое сердце. Когда через год твой корабль направится к звездам, недоеденное мороженое можно будет бросить на пристани, а жену — человеку с пестрым крэгом!
— Что, что? Кто тебе сказал, что я оставлю тебя Гэлю? Он, конечно, милый мальчишка, но если дотронется до тебя хоть пальцем, я его убью!
— Но ты сам завещал меня ему в жены.
— Я?!
Она стряхнула его руки со своих плеч и отступила на порог опочивальни. Юрг опомнился: дальше он не смел делать ни шагу.
— Сэниа, — проговорил он устало, — это все какая-то белиберда — с вашими традициями, в которых я не разбираюсь… Запомни, чтобы не было неприятностей: если кто-нибудь другой хотя бы на будущее назовет себя твоим мужем, я изничтожу его любым видом оружия из твоего арсенала — в лучших традициях земных мушкетеров. Вот так.
— Будущим ты уже распорядился, и это необратимо; но пока ты находишься на Джаспере, принцесса Сэниа не допустит, чтобы на нее пала хоть тень подозрения.
— Ну, спасибо, — поклонился он. — Мне твоя верность без любви — это как… впрочем, извини. Спокойной ночи.
Она оперлась о постель коленом и ждала, когда он уйдет.
— Сэниа, я понимаю, что веду себя прежалким образом, но скажи: неужели я так отвратителен тебе? Что стоит между нами — различие людей двух планет и рас или то, что ты ошиблась, приняв меня за первого мужа, и не можешь мне этого простить? В чем дело — в физическом отвращении ко мне или в зудящем самолюбии? С последним я как-нибудь справлюсь, но если у тебя…
Он вдруг запнулся и почувствовал, что лопатки покрываются холодным потом. Идиот, несчастный космический донжуан… За целый месяц не попросить у того же Гаррэля хоть какой-нибудь школьный учебник анатомии! Хотя… Школьный учебник вряд ли поможет, если дело в аллергии: это что-то на уровне биохимии… Да, у них могут быть такие же руки, ноги, губы, что и у землян; но вот глаза — уже совсем другие, это и не глаза вовсе — так, рудимент…
Только сейчас ему пришло в голову, то она ведь сделана из другого теста.
Из другого белка…
— Почему ты замолчал? — настороженно спросила она.
Вероятно, догадалась по его дыханию, что с ним творится нечто несусветное. Но как объяснить ей, какими словами, что он полюбил ее — и любит, и будет любить?
— Прости, Сэниа, когда я гляжу на тебя, у меня путаются мысли и я говорю не то, что думаю… вернее, говорю, к сожалению, все, что думаю… а еще вернее — не думаю вовсе, у меня напрочь отшибает эту способность… И я лишь сейчас сообразил, что мы ведь действительно с разных планет, мы разные, разные, Сэниа, и мы, может быть, никогда…
Она медленно выпрямилась, и глаза ее, совсем черные и неподвижные, распахнулись на пол-лица:
— О чем ты?..
Он отступил к спасительному косяку, заведенными за спину руками вцепился в деревянную резьбу.
— Я просто не знаю, как и объяснить тебе это, Сэнми… У нас есть одна сказка… она меня всегда удивляла, потому что я не мог понять, что за нею стоит. Ну, там какой-нибудь ковер-самолет — это аэроплан, ракета. Волшебное блюдечко с колечком — телевизор. Дворец за одну ночь — саморазвивающаяся конструкция. Все имеет реальную параллель — не в настоящем, так в будущем. А тут…
Она стояла перед ним — белая, в белом свете. Ледышка.
— Понимаешь, у двух пожилых людей не было ребенка, а они об этом мечтали. Наконец, некая волшебная сила сотворила… сконструировала… короче говоря, дочку они получили, и она ничем не отличалась от других девушек, разве что была красивее всех. Но она была другого естества. Дочь зимней стужи и весеннего тепла. Снегурочка.
— Она была… слепа? — быстро спросила Сэниа,
— Нет, видеть она могла. А вот любить — нет. Это было заложено в нее изначально. Запрет под страхом смерти.
— Не могла — или не смела?
— И могла, и, конечно, полюбила. И умерла.
Она подняла к вискам пальцы, совсем прозрачные в лунном свете.
— Значит, теперь ты отказываешься от меня, чтобы я — жила?
Он не ответил.
Она еще с минуту стояла неподвижно, прислушиваясь уже не к нему, а к себе самой, потом вдруг стремительно бросилась вперед, на только что звучавший голос.
Юрг отшатнулся, и она с размаху ударилась лицом и грудью о резной косяк. Застонав, опустилась на колени. Замерла. Он закрыл глаза и, пошатываясь и ощупью находя себе дорогу, побрел прочь по бесконечной анфиладе комнаток-бомбоньерок, и бесплотные паутинки вьюнка, свисавшего с низеньких арок, оплетали его голову и плечи. Сзади послышался шорох, спереди — тоже.
Он открыл глаза — Сэниа, растрепанная, с черной ссадиной на лбу, загораживала ему дорогу, и лицо ее было мертво и решительно.
— Сэниа, — прошептал он, — я не могу, я — не Мизгирь…
— Зато я могу. Все могу. Я, Сэниа-Юрг.
— Завтра я уйду из твоего дома. Сегодня. Сейчас.
— Попробуй!..
На черном фоне смутно означился белый крест, прозрачная дымка уплотнилась, контуры фигуры очертились резко и приобрели глубину — Сэниа, раскинув руки, вслушивалась в шорох его шагов.
— Сэниа, ты же сама не веришь в то, что я люблю тебя…
— Трус! Бездушный серв! Чего ты испугался — моей смерти, которой я сама не боюсь? А ты подумал, что будет со мной, когда улетит твой корабль? Думаешь, я останусь жить — жена человека с пестрым…
