костлявого козла. Богдан с деревянными протезами вместо конечностей, который ходил, не сгибая ног, как на ходулях. Жанна Евгеньевна с оскалом из огромных лошадиных золотых зубов и сверкающими бриллиантами вместо глаз. От нее исходил какой-то металлический скрежет, словно внутри работал сильно изношенный механизм. Стелла Аркадьевна с некрасивыми размазанными губами, постоянно гримасничала, словно режиссер за кадром командовал ей выражать мимикой разные чувства. Кокушкин сросшийся, как сиамский близнец, спиной со своей больной матерью. Он низко наклонялся вперед, кряхтел и перетаскивал ее, как мешок, с места на место, и стоило ему выпрямиться, чтобы опустить ношу и передохнуть, как женщина начинала кричать, – Ой!! Как больно, Федя. Он что-то шептал наклонялся вперед и переносил ее в другое место, чтобы повторилось все снова: «Ой!! Как больно, Федя». Хазин кружил на каталке, а изо рта и ушей сочилась какая-то жидкость, и не было сомнений, что это водка, а сам он был весь проткнут изнутри осколками бутылки. Прозрачные зубцы хищно выпирали из груди и боков. Но крови не было. Мария Афанасьевна с терновым венком, волочила за собой кресло-качалку с длинным прямым бревном завернутым в плед, венчающимся головой Леонида Павловича. Старик пустым стеклянным взглядом царапал небо, оставляя в белых кучевых облаках борозды.
Все они ходили в круге света по деревянному полу, а сверху сыпался большими хлопьями серый пепел. Он оседал у них на плечах, на коленях, волосах. Падал под ноги и они его растирали по доскам, оставляя черные мазки. И все, когда поворачивались спиной к Егору, сзади оказывались тлеющими паленьями, только без дыма. Сотни огоньков в выжженных полостях обуглившейся древесины переливались, словно на них дули.
Потом кошмарный гвалт вместе с площадкой стал удаляться, оставляя Егора в темноте. Он присмотрелся и оказалось, что они не удаляются, а уменьшаются. Из воздуха возникла клетка и заточила компанию внутри себя. Карикатуры бегали, суетились, налетали друг на друга и никого не замечали. В какой-то момент они стали все перевоплощаться. Первым из клетки обратившись в ушастую крысу, выскользнул Сивков, за ним вытек Хазин, Жанна Евгеньевна превратилась в паука и, переставляя свои многочисленные волосатые лапки, быстро убежала. Стелла Аркадьевна протискивалась сквозь заграждения, но голова застряла. Она пищала, упиралась руками изо всех сил, пока ее голова, наконец, не растянулась, словно резиновая и не выскочила наружу. Коптевы превратились в ангелов и выпорхнули, сложив на груди подобострастно руки. Кокушкин с матерью превратились в скелет лошади с двумя головами. Они кружили и брыкались, пока не ударились о прутья и не рассыпались. Богдан трансформировался в бульдога и с выжженным тавро в виде шашечек на боку с рычанием выскочил вон, словно увидел кота.
Когда они все разбежались, на середине клетки кверху лапками осталась лежать канарейка. Именно эта птица с желтым брюшком и вызвала в нем неописуемый ужас, потому что она была с человеческим лицом. С его лицом. От страха Егор проснулся. Сердце гулко билось в груди. По телу расходилась дрожь. Он облизал сухие губы, во рту чувствовался неприятный привкус.
Несколько минул Егор лежал неподвижно в кровати, боясь пошевелиться. Затем поднялся и побрел на кухню. На ощупь включил выключатель. Тусклый свет вспыхнул под плафоном, осветив сидящего за столом Паршина. Он вытянул вперед ноги, с грязных ботинок отвалилась грязь и лежала, словно куча дерьма на бежевом линолеуме посреди кухни. Заметив Егора, Паршин сделал движение, словно, что-то прячет под стол. Егор наклонился и заглянул. На него смотрела фига. Егор резко выпрямился. Паршин хищно лыбился, его нижняя челюсть мелко подергивалась, словно у невротика. Егору казалось, улыбнись тот шире, и покажется волчий оскал.
– Опачки, что это у нас там такое? – Паршин вытащил руку из под стола, но на месте кисти была клетка. Причем ее прутья были выточены или вылиты в различные фигурки. – Не фига себе, – Паршин наигранно удивился. С выпученными глазами и вытянутым лицом посмотрел на клетку затем на Егора. В страхе Егор попятился к двери. Хищно лыбясь, Паршин медленно вылез из-за стола и двинулся к Егору, занося руку – клетку над головой. Клетка увеличивалась и скоро стала размером с человека. Егор развернулся и бросился прочь из кухни, но тут же наткнулся на Алексеева. Тот скалился и прожигал его взглядом. Хлоп. Клетка с лязгом опустилась на пол, заключив в свое просторное брюха Егора. Он разглядел, что фигурки вместо прутьев это его подопечные: Сивков, Богдан, Жанна Евгеньевна, Стелла Аркадьевна, Кокушкин с матерью, Хазин и Коптевы. Они все в животном страхе косились на Егора проткнутые прутьями, а в это время над клеткой нависали два чудовища, скалились и разговаривали тягучими басами, словно слова резиной вязли у них на зубах.
В ужасе Егор проснулся. Тело взмокло, он чувствовал жар и неприятное влажное одеяло. В комнате было душно. Он хотел встать и выключить обогреватель, но сразу не смог. Тело не слушалось. Спустя пять минут, наконец, он заставил себя подняться. Прошел на кухню и прежде, чем щелкнуть выключателем, прислушался. Вспыхнул свет. Еще некоторое время он стоял на пороге и осматривал комнату. Никакого Паршина там не было, как и отпечатков его следов, линолеум блестел чистотой. Егор переступил через порог, прошел к столу и взял сигареты. Присутствие Паршина все еще ощущалось. Егор выбил из пачки одну и поднес к губам. Рука мелко подрагивала. Страх блуждал внутри тела свободным зарядом, постепенно терял мощность. Выпуская очередную струю дыма, Егор думал о сне. Теперь вместо одной старухи призраков стало девять.
Остатки ночи он провел перед телевизором, то проваливаясь, то плавая где-то на поверхности зыбкого сна. Встав по привычке раньше будильника, кипятил чайник и думал о клетке. С железными прутьями она стояла в центре. Все кошмары были связаны с ней. Егор вспомнил, что видел клетки у Паршина в холодной комнате, у Сивкова с крысой на подоконнике, у Жанны есть канарейка, у Коптевых попугаи. Не зная чтобы это значило, Егор позавтракал и ушел в контору.
Ему повезло не встретиться с Червяковым и с Марковной. Он обрадовался, что на его вопрос, где Паршин, Татьяна Михайловна ответила, что еще не приходил. Зато была Варя, которая стояла у шкафа с документацией и вытаскивала папки с бумагами. Она иногда заглядывала в соцслужбу для выполнения разовых поручений.
– Привет, Варь, – Егор махнул ей рукой.
– Здравствуй, – девушка улыбнулась.
– Ты сегодня к кому? – спросил Егор.
– Сегодня я канцелярская крыса и, кажется, целый день буду разбирать бумажки.
Женщины за соседним столом замолчали и оглянулись на Варю. Она сконфуженно улыбнулась и отвернулась к шкафу, сосредоточившись на работе. Неловкое молчание в комнате постепенно вновь наполнилось
