голосами. Варя быстро посмотрела на сплетниц, затем повернулась к Егору.
– А ты куда?
– Сначала к Жанне Евгеньевне, потом к Модесту Павловичу и на закуску ангелочки Коптевы. Потом на почту еще и в аптеку.
– М-м-м, – Варя кивнула. Разговор не клеился.
– Ну, тогда ладно, я поскакал, – нарушил Егор неловкое молчание, обернулся на женщин, скорчил физиономию и показал их затылкам язык.
Варвара улыбнулась.
Он вышел на улицу и быстрым шагом пошел вдоль здания, намереваясь поскорее скрыться от начальничков. Благополучно достиг края стены и юркнул за угол. Несмотря, на грязь, липнувшую к подошвам, Егор не стал возвращаться на асфальт и пошел через двор. Сквозь серые тучи проглядывало мутное солнце, словно на него смотришь через бутылку с грязной водой.
Егор достал телефон, набрал номер Жанны Евгеньевны.
– Алло, – после пятого гудка в трубке послышался сухой дребезжащий голос.
– Жанна Евгеньевна, здравствуйте! Жутко извиняюсь, если вам что-то нужно кроме груздей и молока, я вам это принесу. Вчера плохо себя чувствовал…
В трубке слышалось лишь тяжелое дыхание.
– И поэтому не успел, вернее не смог, а сейчас еще все закрыто. Если хотите, зайду после двенадцати и принесу ваш заказ. А пока навещу больного старичка.
– В двенадцать и не забудьте квитанцию, – прозвучало в трубке менторским тоном и связь разорвалась.
– Стерва, – прошипел Егор и сунул телефон в карман.
Прежде чем навестить больного старичка, Модеста Павловича, Егор зашел в магазин и купил по списку продукты, а помимо, бутылку «забайкальской», на оставшуюся мелочь купил себе пачку «кэмэла».
Едва Егор стукнул согнутым пальцем о железную накладку на замочной скважине, как сразу же щелкнул замок и дверь распахнулась.
– Ну, наконец-то, голубчик.
В полумраке коридора Егор не сразу разглядел старика. Он не сидел в привычном кресле – каталке, его голова не мелькала грязной макушкой на уровне пояса, а руки согнутые в локтях не перебирали хромированные обручи. Модест сидел на полу, привалившись к стене, вытянув перед собой неходячие ноги. Его влажные белки блестели из полумрака.
– Я уже думал Богу душу спроважу. Беленькую, беленькую принес? – с заискивающим раболепством старик взирал на Егора. Голос дрожал и Егору, казалось, он всхлипывает.
– Да, а с тобой, Модест, что? Почему на полу?
– Подними меня, голубчик. Прав, милейший, не гоже старцу хоть и потасканному, чреслами доски греть. Колыбелька моя разладилась, ехать не хочет, – кряхтел Модест, когда Егор его поднимал. От академика пахло грязным телом и мочой. «Он обмочился под дверью», – подумал Егор. С брезгливым выражением, взял старика на руки. Почувствовал невесомость, его ветхость, тонкие косточки и подумал, как он хрупок. Стоит отпустить руки, тот упадет на пол и рассыплется, как спички из раскрытого коробка . Он даже услышал сухой звук палочек с серными каплями на концах, разбегающихся по деревянному полу. Егор внес Модеста Павловича на кухню и усадил на стул.
– С каталкой-то что?
– Голубчик, – Модест умоляюще посмотрел на Егора и скривил жалостливую физиономию. – Не томи.
Егор вернулся в коридор и принес пакет с продуктами и водкой. Старик с прямой спиной, весь натянутый, словно его вот – вот сведет судорога, простонал.
– Рюмочку.
– А, ну да. – Егор полез в посудный ящик достал рюмку, хотел было и себе взять, но вспомнил, что надо еще идти к Жанне Евгеньевне и передумал. Хазин заметил заминку, и в его взгляде появилась тревога. Егор пару раз не отказывался от приглашения разделить трапезу. Но тогда был вечер, академик был последним, а сейчас утро. Старик сразу смекнул, что его опасения беспочвенны и доброжелательно произнес.
– Голубчик, будь ласков, составь престарелому мужу компанию. Распей священный кубок или пропусти по маленькой, протащи рюмочку, зашиби чарочку, выкушай горькой, «Пойдем, брат, сирота, с обиды тарарах по единой», – Чехов. – бормотал с придыханием Модест Павлович под дробный звон горлышка о рюмку и бульканье.
– Зря, зря, голубчик, – хозяин нервно облизал губы. Взял рюмку и отвернулся к окну. Жадными громкими глотками опорожнил тару, сморщился, словно съел лимон, замер на минуту, а потом выдохнул так, словно гору с плеч сбросил и повернулся. Это был другой человек. В нем словно развели огонь. Щеки порозовели, казалось, кровь снова заструилась по венам, и он оттаял от внутренней стужи похмелья. С глаз спала мутная пелена, словно растаяли заиндевелые окна и потекли. Его взгляд увлажнился. Тело стало мягким.
– За какие грехи Создатель проклял меня алкаю к горькой? – печально мотнул головой, еще раз шумно втянул воздух и выдохнул.
– Вот теперь мой хороший, спрашивай, и уверяю, твой глас не будет вопиющего в пустыне, – благостно проговорил старик.
– С коляской твоей, что?
– Ровным счетом ничего особенного, только колесо спрыгивает. – Старик повернулся, открыл холодильник и достал приготовленное блюдце с ломтиками лимона и начатую банку с карнюшонами. – Знаете ли, люблю такую комбинаторику. – Он отвернул крышку, рукой выловил огурчик и с хрустом откусил. – Продолжим девастацию, – налил полную рюмку. Отвернулся, выпил, замер, выдохнул. – Водочка, – сладко просипел он, – эту леди не обаять, ни покорить. Жаль, что вы на службе…
Хазин так аппетитно пил, что у Егора потекли слюнки. – Как спрыгивает? – спросил он, отвел взгляд в сторону.
– Иди, воззрись. В комнате она причалена, – с удовольствием чавкал Хазин.
– Сиф сбежала, Тор в разгромленном Билширнире в хламиду, Труд на выселках, Тангниостр и Тангриснир сожраны с костями, а колотушку Мьёлнир сперли. Локи превратился в Теслу, Ёрмунганда…
Егор не стал выслушивать билиберду захмелевшего старика, не разуваясь, прошел по коридору. Он недоумевал и злился, зачем старик путает его, коверкает речь заумными словечками, из которых половину поймет не каждый. К примеру, было не понятно слово «девастация», а о смысле «комбинаторика» он мог только догадаться. Танги…, Тагри… с Мёлни… и вовсе не выговаривались. Для чего ему это? Путать людей? Чтобы возвышаться над ними, выставляя дураками? Или показать, что не совсем конченый пропойца, что еще шарики «варят»? Может развлекается? Скажет умное словечко и смотрит, как собеседник реагирует. Ловит в его взгляде непонимание и радуется.
Посреди комнаты на боку лежала инвалидная коляска, выставив верх шпильку оси. Рядом отломанное колесо. Егор присел на корточки, осмотрел ступицу. Поднял колесо и насадил на жирную и черную от смазки ось. Для удобства оси располагались под углом, так, чтобы колеса немного сходились кверху и с первого взгляда можно подумать, что они согнулись под весом. Присмотревшись, Егор заметил нитки, намотанные на резьбу оси. Он усмехнулся. Его улыбку вызвали жалкие потуги старика закрепить колесо. Быстро окинул комнату взглядом. Возле шкафа гора сваленных в кучу книг и журналов. Незастеленная низкая кровать, с серым мятым бельем, вдавленной серой подушкой, красный ромб стеганного одеяла в пододеяльнике, стол низкий, под кресло-каталку, старые в полоску выгоревшие обои, серо-желтые занавески, паутина в углах, везде пыль толстым слоем. На стене в рамке над столом черно-белая фотография на
