ней группа улыбающихся людей в старомодных одеждах, а за их спинами громоздкое здание с колоннами, напоминало театр. Егор собрался уходить, когда взгляд зацепился за что-то блеснувшее из-под кровати. Он наклонился и посмотрел. Там стояла квадратная клетка с железными прутьями и ручкой для переноски. Что-то смутное, связанное с клеткой шевельнулось в груди. «Слишком часто они мне попадаются в последнее время».
Он вернулся на кухню. Судя по остаткам водки в бутылке, Хазин Егора не дожидался. Он веселенький раскис на стуле.
– Где гайку-то потерял? – спросил Егор.
– Дык, плутовка схавалась где-то, – сипло хихикнул Хазин и налил себе еще, – упорхнула птаха, покатилась по селам и весям. Ты случайно не птицелов, или птицеед? – он снова пьяно хихикнул. – Смастырить сможешь? Марку дам. – Он вытянул шею, немного повернул голову направо и посмотрел в упор на Егора, словно спрашивал, как тебе такое?
– Какую марку?
– Бесценную, – расширив глаза прошептал Хазин, – самую, что ни на есть дорогую. Одну.
– А что за марка? – заинтересовался Егор, в его голове сразу всплыл курс валют в утренних новостях.
– Марка восемьдесят седьмого года П.П. Постышева с ошибкой даты смерти.
– И зачем она мне? Писем я не пишу.
– Глупый человек, это уникальная марка, за нее можешь сторговать пятьсот рубликов, а то и тысячу.
– И кто у меня ее купит? – Егор криво усмехнулся. Марка какого-то Постышева его ни сколько не интересовала.
– А твой инфернальный соотчич поумнее будет, – задумчиво произнес Модест Петрович.
– Кто?
– Не важно. В иной раз появишься детальку за мой счет прикупи и себе табачку. Вот как сегодня, только поболе, скажем, две пачки. Идет? – на столе у стены лежал чек, который Хазин выудил из пакета пока Егор осматривал каталку.
– Да я ее сейчас найду, – устыженный Егор заволновался, – ведь не могла гайка дальше квартиры укатиться.
– А вдруг и могла. Я ужо искал. Разыскивал пропажу. Переискал во всех углах. Сыскал гнездо. Сыскивай на виноватом. Доискать пропажи. Собака ищется, ищет зубами у себя, на себе. Чего не поищешь, того не сыщешь. Хазин вертел головой словно спорил сам с собой, затем коротко хихикнул, – Ergo bibamus, – схватил рюмку, отвернулся, голова запрокинулась: глотки, замирание, блаженный выдох.
– Не обращай внимания, голубчик, это я куражусь. Наливай себе, – и хитро посмотрел на Егора.
– Нет, спасибо, – но в голове напротив гайки Егор поставил галочку и знак равно к «кэмэлу».
– А клетка тебе зачем?
– Трансцендентально или буквально?
– Модест, – Егор пристально посмотрел на старика, – я имел в виду ту клетку, которая стоит у тебя под кроватью. Такая большая, такая квадратная, – он показал руками.
– Тесло транспортирую. Видишь ли, юноша, – слова у Модеста расползались, язык цеплялся за зубы, – порой мне с моим четвероногим другом Felis silvestris catus* (кошка домашняя) приходится выбираться из конуры по разного рода нуждам и тогда это нехитрое приспособление может прийтись как нельзя к стати
– И давно она у тебя?
– С начала фрюктидора, ваш накурник всучил. В меценаты меня целил. Сказал жертвенная сигма за нелегкий ручной труд осядет в фонде дома давнопрошлых. Взял аггел ваш триста пятьдесят кровных и фр-р-р, только серный привкус остался.
– Ты по человечески можешь? Паршин тебе ее продал? Что за дом давнопрошлых?
Хазин хихикнул, – престарелых дом – до смертинки – три пердинки. – Довольный собой с легкой улыбкой на губах он наклонил бутылку и наполнил рюмку. – Хотя, голубчик, если абстрагироваться от точных понятий…
– Хватит умничать, Модест, чек подпиши и избавь меня от своего пьяного трепа, – обозленный Егор, вытащил из внутреннего кармана ручку и протянул Хазину.
– Ручка – это перо, перо – это птица…
– Достал, Модест, подписывай, не то гайку не получишь.
Старик быстро поставил росчерк на кассовой ленте, – пожалуйста, любезнейший.
– Так, а сейчас, вот я уйду, как передвигаться будешь?
– Зачем мне передвигаться? Я уже на месте.
– У тебя проволока, какая, пассатижи есть?
Хазин скорбно покачал головой. Стальную жилку сантиметров двадцать Егор отломал от обмотки телевизионной антенны за окном и пальцами замотал вокруг оси, закрепив колесо. Пересадил Хазина и со спокойным сердцем покинул выпивоху. Перед уходом хотел напомнить старику, чтобы тот переодел пахнущие мочой штаны, но не стал.
Егор захлопнул дверь, из коридора послышался пьяный глухой окрик хозяина, – Тесла, подь сюды, разговор имеется…
Егору не хотелось идти на рынок и покупать вдове грузди и молоко. Он чувствовал унижение, через принуждение исполнения не своих обязанностей. Он не хотел пожилой женщине, которая ему неприятна делать услуги. Что-то в этом было с родни насилию. Но и не купить, не мог. Паршин ему вполне доступно объяснил об особом положении вдовы и ее отношениях с Марковной. Единственное, что он мог сделать впику это купить молоко у первой торговки, даже если оно разбавлено водой, не копаться в банках, не всматриваться в грибы, не спрашивать о посоле и специях. И черт с «Черной вдовой», пусть гвоздит обидными словами и вырезает взглядом воронки, как глазки на порченой картошке. Что ж он пожмет плечами и скажет, что старался, а что продукт неважнецкого качества, так он не баба, чтобы в харчах разбираться.
Но несмотря на установку, как уверил себя потом, чисто из чувства самосохранения, все же подошел к бабке с хорошим молоком, с которой его познакомил Паршин, и грибочки выбирал, как для себя.
Стараясь не торопиться, не вспоминая о времени, он был под дверью Жанны Евгеньевны ровно в двенадцать часов. Щелкнул магнитный замок и он оказался в чистеньком подъезде. После сухих приветствий Егора и царственного высокомерного кивка вдовы, Егор поставил пакет на пол, чувствуя, как его защита тает под ее геперболойдным взглядом.
Жанна Евгеньевна, никогда не принимала в руки пакеты, словно боялась испачкаться или подхватить какую инфекцию. Егор не раз представлял, как вдова после того, как он уходит, надевает резиновые перчатки, и с брезгливой миной, двумя пальцами, воротя нос, словно несет обгаженный подгузник, идет с пакетом на кухню.
– Дайте квитанцию об отправлении телеграммы, – сказала Жанна Евгеньевна, и так плотно сжала губы, что они побелели и немного вывернулись. Казалось, что она сейчас брызнет. Женщина отступила назад. Костыль сухо стукну о паркет. Егор отметил бледность лица вдовы.
– Да, – Егор полез во внутренний карман куртки, – минутку. – Он не видел, как Жанна Евгеньевна покачнулась, но когда она сделала короткий падающий шаг, он заметил. Резко вскинул голову и испугался.
– Что с вами? – Егор быстро подхватил ее за локоть. Она сделала слабое движение высвободиться. Что-то хотела сказать, разомкнула бледные губы и не смогла, как подкошенная повалилась на пол. Егор попытался подхватить, но она как ватная обмякла, выскользнула у него из рук и рухнула на гладкий паркет. Противно скрипнув резиновой накладкой по лаку, костыль отлетел в сторону. Платье задралось. Егор увидел ногу и край белых панталон. Он быстрым движением одернул подол и склонился над
