Майор наконец-то вошел в свой блиндаж. Снаружи он был бетонным и крепким. Внутри дощатые стены убежища были увешаны оружием, агитационными плакатами, личными фотографиями. На наскоро сделанных полочках лежали солдатские вещи: фляжки, каски, карты для игры в скат. В центре стояли деревянный стол и вручную сколоченные скамейки с обеих сторон. В дальнем углу располагалась печка, возле которой сидел капитан, заместитель Райнера и, насадив на штык кусочек хлеба, держал его над пламенем. По всему блиндажу разнесся приятный запах поджаренного хлеба. Возле стены гордо красовался умывальник, единственное в этом блиндаже, что всегда дарило радость в первую очередь. Не успел майор войти, как сразу сорвался на эмоции, бросив на стол свой планшет и перчатки:
– Будут мне еще сопляки всякие указывать. – Он подошел к умывальнику и принялся мыть руки и лицо.
– Ты о чем, Альберт? – спросил его капитан. Он отвлекся от печки и хлеба и, сев за стол, продолжил писать извещения о смерти солдат, для их отправки в полк.
– В штабе корпуса завелась крыса, любящая вылизывать генеральский зад.
– Что-то не поделил со штабными?
– Один лейтенант. По возрасту не старше, чем наши ребята. Фон Ландсберг из генерального штаба – его дядя. Понятия не имею зачем этого мальчишку прислали в зону боевых действий, да тем более позволяют ему вмешиваться в ход сражения. А генерал Плессен его еще покрывает, говоря, что он официальный представитель генерального штаба западного фронта. Из-за таких представителей нам и не выиграть чертову войну.
– Что же он сказал, что заставило тебя так разъяриться?
– Старался вспомнить свою детскую игру в солдатики на заднем дворе дяди. Большей чуши я никогда не слышал. Начал учить меня военной тактике и угрожать нашей дисциплиной. Говорил, что заявит в штаб армии о нашем батальоне.
– И за что это он так? Что же такого ты предложил?
– Он считает, что французы не закрепились на нашей прошлой линии обороны и что наступление на нее будет легким, начал меня поучать. Побывал бы он сегодня утром в бою, посмотрел бы я на эту штабную свинью.
– Да ладно, Альберт. Они там все такие. Я когда передавал сообщение в штаб дивизии, так там тоже сидят, пьют коньяк и рассуждают об окопной жизни. Не бери в голову, лучше посмотри на результаты утренней атаки.
– Каковы они, капитан?
– 72 человека не вернулись обратно. В близлежащих воронках полная тишина, даже не знаю, как составлять отчет для командира полка.
– 72 человека. Из 180. – С грустью произнес майор.
– Их имена уже известны, – и капитан начал называть фамилии из списка:
– Альберт Шульц, Вилли Хоффман, Вернер Гольц, Карл Рихтер…
– Хватит, капитан, не надо дальше, – перебил его майор Райнер, – потери сегодня уже не важны. Завтра наш батальон должен наступать на Биаш и закрепиться там. Это приказ из штаба.
– Что-о-о? – растянул ошеломленный капитан. – Мы сегодня утром и ста метров не смогли пройти.
– Завтра наступление начнется с артподготовки. Это, по мнению генерала должно изменить ход наступления.
– Господи, да у нас в батальоне полтора человека способны нормально сражаться! Что они, очумели совсем там? У половины дизентерия, и почти у всех бессилие. Они вообще уже как четыре дня назад обязаны были нас сменить другими частями и переформировать в тылу. Нам надо не об атаке думать, а как бы в окопе усидеть и штаны не обгадить.
– Я это и объяснил генералу, а этот Вельтман начал возражать, что батальон больше роты и мы обязательно достигнем цели. Генерала поддержали почти все офицеры штаба. Меня никто даже слушать не стал.
– Может, подкрепления просто-напросто нет? – спросил капитан.
– Я уже не знаю во что верить. Через несколько дней нас обещали сменить, и я предложил атаковать со свежими силами. Но зато вечером нам пришлют баварскую роту с северной части Соммы. Посмотрим, чему они там научились у англичан.
– Альберт, да какая тут рота? Такие операции нужно проводить с двумя дивизиями, не меньше. Англичане 1 июля всю свою страну пустили на нас и то получили по шеям. А наш батальон… С поносом и истощением идти в атаку. Куда катится мир?
– Я это пытался объяснить генералу, но он только и грезит атакой. Ну, ничего, завтра он ее получит. Сомневаюсь, что он меня увидит после в штабе. Завтра мы все будем уже под защитой Гарма [4].
– Видимо, дела на всем фронте совсем плохи, если командование готово послать изможденный батальон в наступление без смены. А что слышно с севера?
– Англичане прорвали одну линию обороны на северном берегу и продвинулись на три километра вглубь. Поэтому наш корпус находится на выступе, перед всеми. Мы – самая передняя позиция всей линии фронта, – качая головой, сказал майор и поднес полотенце к лицу.
– Мне думается, что они хотят использовать нас как приманку. Биаш французам дороже, чем мне мое мужское достоинство. Потеряй они этот дорожный узел, поддержка их частей будет под угрозой. Выходит, командование хочет, чтобы мы атаковали Биаш, закрепились там и держали оборону. Французы тем временем стягивают к нам дополнительные дивизии, чтобы выкинуть нас с занятых позиций. Мы ввязываемся с ними в бой, а командование в этот момент предпринимает крупное наступление в другом месте. Мы лишь являемся отвлекающим вариантом. Тяжело это, Альберт, я не хочу умирать вот так, из-за прихоти одного человека.
– Думаешь, я хочу? Тяжело понимать, что ты умираешь зря. А у меня жена в Кельне. Если я ей сегодня напишу, то она получит это, возможно, только когда меня уже не станет. Я совсем забыл о завтрашней отправке почты. Нужно объявить приказ, чтобы солдаты написали письма родным.
– Сделаю, Альберт. Главное, ты отдохни, завтра трудный день.
– Я лично поведу солдат, – с тоской отозвался Райнер.
– Тогда тем более ложись. Сон на войне, сам понимаешь, ценнее…
– Твоего мужского достоинства. – Продолжил Райнер.
– Абсолютно верно. – Улыбнулся капитан.
– Они просто обязаны сменить нас, – рявкнул майор еще раз, – солдаты уже звереют от грязи и дискомфорта.
Майор улегся на скамью и постарался заснуть. Вымотанное сознание провалилось куда-то в неизвестные глубины сладких грез. В ярком сновидении Альберту Райнеру снилось, как он бредет по лугу своей фермы, где рос с родителями. Недалеко от родительского дома был пруд, куда маленький Альберт обожал бегать с местными мальчишками. Сон подарил ему румяные воспоминания, как он проводит ладонью по водной глади, взбудораживая покой природы.
Ближе к вечеру огонь на линии Барле – Биаш утихал, становился все реже. Сильная канонада слышалась севернее.
Глава 4
Откровенная ночь
Ночью ничейные территории выглядят ужасно и напоминают преисподнюю. Оголенные и обгоревшие стволы деревьев, словно одинокие фонарные столбы, единственные возвышались над полем брани. В близлежащем поселке, в некоторых домах после дневного боя выгорали остатки деревянных перекрытий. Луна в чуть блеклом свете еле освещала небосвод, вокруг воцарилось спокойствие. Над всей местностью сгустился еле видимый туман. Тела, которыми было усеяно все поле, через несколько дней начинали разлагаться, и запах вокруг становился нестерпимым. Вернер с Франсуа обнадеживали себя, что стороны в скором времени договорятся об уборке трупов и они оба смогут вернуться к своим линиям обороны. Одинокие стоны раненых между позициями со временем утихали, а к середине ночи и вовсе прекратились, нейтральная территория погрузилась во мрак тишины. Кровавая ночь распростерлась над долиной смерти, где жизнь не имела цены, где убийство поощрялось, а души отбирались без всякой платы. Все поле было усеяно мертвыми телами. Их всех забрала эта ночь, забрала навсегда, в мир тьмы, пустоты и вечного покоя. Они никогда больше не будут стареть, в памяти грядущего поколения они навсегда останутся молодыми ребятами, смотрящими на всех с фотографий, словно через потайное зеркало того времени.
Сидя в грязной воронке, окруженный лишь мертвыми и страхом, Вернер вдруг на секунду закрыл глаза, и его воображению предстала Агнет: «Хочешь, я тебя поцелую, Вернер?» – сказала она, смотря на него кротким взглядом. Ее губы приближались все теснее. Он хотел податься вперед, обнять ее и поделиться с ней всеми своими чувствами. Рассказать о том, как сильно он ее любит. Было лишь одно желание – прижать это нежное тело к себе, почувствовать вкус ее мягких губ и ощутить всю ее любовь и тепло объятий. Случайный выстрел вдалеке привел Вернера в чувства и пошатнул иллюзию любви. Агнет исчезла в мире фантазий, осталась только реальность – противная, грязная и кровавая.
Франсуа лежал и смотрел на звездное небо, открывавшееся перед ним бесконечной бездной. Казалось, вытянув руку, можно дотронуться до звезды, ощутив кончиком пальца ее холод. В ночном небе ярким силуэтом виднелась Луна, словно освещая весь горизонт, она давала какую-то надежду на то, что они здесь не одни. Вернер вспомнил, как однажды, сидя в парке с женщиной, всматривался в эту же Луну.
