– Впрочем, следует уточнить, – бормотал северянин, – деньги и слава – вещи несовместные. Но их приковывают друг к другу наручниками, чтобы затруднить побег. Гонящийся за деньгами ловит и славу. Угнавшийся за почестями получает и деньги. Но это так, к слову…
– Дак ты… дак вы… что ли… – восклицал Кулаков. – Не верю!
– Воля ваша! Они делают вид, что меня нет, а я делаю вид, что их нет. И это не игра: кого-то из нас действительно нет. А человек, который с целым миром не в ладу, может быть, прав – когда этот мир на самом деле тот!
Кулаков забеспокоился, что граффити так и останутся на новеньких стенах (Зимний театр недавно подвергся ярмарочной еврореставрации), но они тотчас выцвели и слились с побелкой, так что ни один самый дальнозоркий человек, как ни старался, не смог бы уже выбрать ничего из предложенного.
– И… и что взамен? Мою бессмертную душу? – быстрым шепотком, неловко усмехаясь, решил все же уточнить Кулаков: ему стало нестерпимо стыдно, его как будто обдало жаром, исходившим от опаленного лица Филиппа Красивого.
– Сложен человек с ложью. Разве вы не знаете, что тело ваше – храм и… антитело – тоже?! – тем же жарким шепотом отозвался гость. – Если в антимире все наоборот, то небо – там, внутри земной тверди, которая сжата переработанной в резину нефтью. Антимир надет на Axis mundi, как автомобильное колесо на ступицу. Вместо божественной гравитации там атмосферное давление. Вместо бесконечности – покрышка. Посюсторонним людям не следует дырявить землю, чтобы из-под нее не брызнуло потустороннее небо. Бог мыслит вещами. Он и дышит ими. Человек умирает, возвращая душу в мир Божий. Тело остается спущенной шиной. Нам, старьевщикам, и шины сгодятся!
Помолчав, гость принялся формулировать земные лозунги текущего момента: оболванивание умов, примитивизация чувств, индустриализация веры, коллективизация души.
– А с коллективной душой нашему брату иметь дело сподручнее, – продолжал старьевщик, подмигивая и потирая ладони, точно скатывал тестяной колобок. – Не надо размениваться на мелочи. Все происходящее нам только на руку. После конца света наступает начало тьмы. Скорость, с которой вы мчитесь к катастрофе, удручает. Хотелось бы, чтобы противник оказывал мало-мальское сопротивление.
Кулакова бросало то в жар, то в холод, он принялся ходить по галерее взад-вперед, восклицая:
– Да почему я-то?! Почему именно я, мелочь? Зачем вам разменная монета именно… моей души, коль речь зашла о коллективизации? Что-то я не пойму…
Филипп Красивый, взобравшись на верх балюстрады, составил ему компанию – двигался параллельно, причем гостю пришлось нагнуть голову, чтобы не касаться войлочной шляпой потолка; достигнув колонны, он разворачивался – и, повторяя движения Кулакова, шел назад, упирался лбом в мрамор – и кр-ругом! «Канатный плясун между шизофренией и паранойей, – мелькнуло в голове Кулакова. – Впрочем, это не он балансирует, это я, я…»
– Тема: «НЛО как аберрация научного мировоззрения». В театре теней мифологизированного сознания зооморфный бес, если его спроецировать на другой экран, превращается в гуманоида, адский котел – в тарелку, – вдруг принялся читать доклад северянин. На носу у него откуда-то появились очки в роговой оправе, а на плечах – белый халат, он заложил руки за спину, но по-прежнему прохаживался над балясинами – Кулаков стал опасаться, что, ненароком потеряв равновесие, кавалерист рухнет вниз. – После некоторого развития уровня психиатрии Бог не прибегает к вещим снам и видениям наяву по той простой причине, что контактер-пророк, сподобившийся посещения, примет контакт за психическое расстройство, – пояснил гость. – Вероятность визита пришельцев контактер еще готов допустить, но в глубине души явление ангелов кажется ему совершенно невероятным. Итак, в распоряжении Бога остается единственный убедительный язык для памятливого человека – это логика простых повседневных событий. Она и свидетельствует о том, что хочет сказать Бог. Но для тебя, Владимир, как для особо тупого, сделали исключение, – кривоногий канатоходец сбросил отрепья белых одежд вниз, – хотя я бы попросил тебя не обольщаться. В твоем случае это всего-навсего лотерея. А я – почтальон, вестник, конверт, где запрятано сообщение: такой-то и такой-то, вам крупно повезло, ваш выигрыш составил…
– Сделайте заказ на тысячу, взамен получите миллион, – усмехнулся Кулаков, вертевший в руках оставленную на кушетке «Розу мира». Его так и подмывало швырнуть «Розой» в гостя и узнать, удержится ли тот на балюстраде.
– Нет, у нас все парадоксально: вначале выигрыш, оплата – потом, – спрыгнув на галерею, сказал Филипп Красивый и искоса поглядел на Кулакова. – Дар напрасный, дар случайный – отвечать не на слова, а на мысли собеседника. Признаю: дурная и дурацкая привычка. И отнюдь не свидетельство ума. Другие ведь тоже угадывают мысли, но имеют достаточно такта и доброй воли, чтобы отвечать только на слова. Очень прошу: не бросай в меня чернильницей, стаканом с чаем или книгой. Хватит цитат, Кулаков. Впрочем, всякий человек, проживая свою жизнь, цитирует Божий промысел. А зачастую и Творец вынужден вписывать свой промысел в сценарии, создаваемые пророками, то есть людьми. Когда нет слепой веры, удовольствуются и полуслепой. Если Земля – свечечка, теплящаяся Солнышком, то Вседержитель стоит перед соблазном задуть огонек, для того хотя бы, чтобы снять нагар. Но обратимся к нашим баранам, Владимир: нам нужно составить договорчик. И согласно Хартии, договор должен быть заключен по законам той местности, где оное харизматичное лицо, ну, или харя, находится. Да, да, Кулаков, таково условие: придется соблюдать некоторые законы, не все, нет, далеко не все, но очень и очень многие. Бюрократия – она и в… Африке бюрократия, кажется, так у вас говорят? Одним словом, надо идти к нотариусу. Ну так как, Владимир, по рукам? Ну, то есть, черт, по рукам мы ударим у нотариуса. Согласен ты на мое предложение, вот что я хотел спросить?!
Кулаков нерешительно взглянул на улицу сквозь окна-мониторы, за каждым из которых ночь постаралась выключить изображение. Впрочем, уличные фонари сводили ее работу на нет. И в фойе Зимнего театра под многочисленными непогашенными светильниками было как-то не по-обычному тоскливо и голо, особенно если вспомнить недавнюю человеческую толчею.
– Все офисы закрыты. Надо обождать до завтра, – осторожно отвечал Кулаков, тем самым выражая свое согласие на беспрецедентное предложение гостя.
– Да что ж мы, не понимаем, что ли… Завтра… Конечно, завтра… И согласны обождать. Нам не привыкать стать, – внезапно гость стал говорить о себе во множественном числе. Он потирал руки и даже, не удержавшись от соблазна, изобразил какое-то антраша ногами, что при армейских ботинках смотрелось дико.
– А книгу вы… украли? – вспомнив вдруг о «Розе мира», спросил Кулаков: книга куда-то канула.
– Зачем же… украли. Это даже и обидно-с… Да-с. Не украл, а позаимствовал и вернул… Вроде как из библиотеки взял. И ваш оператор ничего даже не заметил. Впрочем, он бы только рад был! Они такие пропагандисты, эти неофиты…
– И мое оружие верните тоже, – угрюмо проронил Кулаков.
– Да, конечно, – засуетился фокусник, отыскивая «ТТ» в очень уж глубоком кармане шортов: рука в поисках оружия исчезла по локоть, а карман стал покрываться буграми. – Думаю, в ближайшее время ты им не воспользуешься… таким образом. Но, разумеется, я сторонник того, чтобы мужчина был вооружен! – с этими словами старьевщик подал Кулакову выуженный пистолет.
– Да, а вы где ж остановились, я не спросил, не в «Жемчужине» ли? – по примеру гостя засовывая пистолет в карман брюк, поинтересовался Кулаков: вооружившись, он почувствовал себя намного увереннее.
Филипп Красивый, скорчив рожу, покачал головой:
– Скорее, в раковине от жемчужины. Беда моя в том, что документов местных не имею: ни паспорта, ни иного удостоверения личности, даже водительских прав нет. – И с надеждой поглядел на Кулакова: – В курортном городе, я знаю, многие сдают жилье…
– Мы не сдаем, – поторопился ответить Кулаков. Ему как-то не хотелось приводить такого, что ни говори, скандалезного гостя к себе домой, да еще и документов у него никаких. И… и это что ж: придется знакомить его с матерью и Сашкой?! Это уж ни в какие ворота…
– Да, впрочем, я и тут неплохо устроюсь, – пошел на попятный фокусник.
Кулаков несколько удивился, но спрашивать, где это «тут», не стал; он вытащил из кармана мобильник, который что-то долго молчал: связь, что ли, пропала. Но связь имелась, а… времени было: три часа ночи.
– Черт! Матери забыл позвонить! – воскликнул Кулаков. – Волнуется небось! Надо ехать. Придется тачку брать. А нас… не заперли тут?!
Он сбежал по желтым ступенькам вниз и, подергав дубовые двери, убедился, что они закрыты.
