положении ухаживает мать. В ответ на это хмельной император приказал, чтобы кто-нибудь отправился туда и велел «несчастному созданию» приехать к нему завтра утром отстаивать свою правоту.
Это послание так и не было передано. Нарцисс, напуганный изменением настроения императора, решил, что лучше действовать на свой страх и риск, и сразу поспешил и сказал офицеру, что император приказал ему, взяв своих людей, без промедления ехать на виллу и предать Мессалину смерти. Одновременно отправил вольноотпущенника Эвода проследить, чтобы дело было сделано должным образом. Эвод прибыл первым и обнаружил Мессалину, которая лежала на полу и плакала, а ее мать сидела рядом, пытаясь по-матерински заботливо убедить ее совершить самоубийство. Очевидно, ее жизнь кончена, говорила она, и теперь единственная ее цель – это умереть, как подобает благородной женщине, не дожидаясь появления палача.
Эвод начал грубо бранить и оскорблять ее, но внезапно в комнату ворвался офицер со своими солдатами. Только тогда несчастная Мессалина осознала, что спасения нет. Схватив кинжал, который приготовила для нее мать, она дрожащими руками нанесла себе слабый удар в горло, а потом в грудь. Из ран брызнула кровь, но они были недостаточно глубокими, чтобы убить ее, и офицер, которого поразили ее крики, бросился вперед, подхватил Мессалину и вонзил ей в грудь свой меч.
Клавдий еще не успел закончить свой обед, когда вошел Нарцисс и шепотом произнес: «Мессалины больше нет». Император с открытым ртом уставился на него, но ничего не ответил и не спросил, сама ли она покончила с собой. Он просто попросил подать еще одну чашу вина и продолжил есть и пить, пока, по своему обычаю, не уснул на своем месте и не захрапел, откинувшись на спину.
Новости сразу передали Агриппине, которая, скрывая свое безграничное удовлетворение, пришла на следующий день во дворец с очевидной целью утешить своего потрясенного дядюшку. Проснувшись утром, он сначала не мог поверить, что Мессалина мертва, а позже, осознав это, нашел успокоение в абсолютном молчании относительно всего произошедшего, не подавая ни одного признака печали или любого другого чувства. Когда привели его двух детей, оставшихся без матери, Клавдий поцеловал их, не выказав никаких эмоций. К Агриппине и пришедшему вместе с ней Нерону он тоже не проявил никакого особенного интереса.
Сенат, глубоко потрясенный безумным поведением Мессалины, испытал огромное облегчение от ее смерти и тут же распорядился, чтобы ее имя удалили со всех посвящений, а статуи немедленно убрали. Большие почести выпали на долю Нарцисса за мужество, с которым он, рискуя жизнью, призвал императрицу к ответу во имя блага своего хозяина и государства. И все вокруг выражали глубочайшее удовлетворение исходом этого ужасного дела.
Тем временем во дворце Агриппина энергично обсуждала ситуацию с Нарциссом и двумя его коллегами – Палласом и Каллистом.
Опасность заключалась в том, что скандал с Мессалиной мог привести к новому всплеску ностальгии по республике без императора, если двор не сможет быстро измениться в лучшую сторону. Трое мужчин понимали, что Агриппина, какой бы она ни была в своей личной жизни, стояла за прежнюю строгость, как в дни Августа, и это было именно то, чего хотел народ. Внешне она была целомудренной, благочестивой, образцово добропорядочной. Она повлияла бы на двор и спасла бы его от катастрофы.
В результате они попросили ее остаться, и она, эта женщина с твердым суровым лицом, которая с помощью интриг, а возможно, убийства вознесла себя к высотам власти, любезно согласилась сделать это. Агриппина думала только о том, как продвинуть своего сына, и его взросление, за которым она пристально наблюдала, вызывало единственное теплое чувство в ее холодном сердце. Через него она надеялась обеспечить себе власть. Теперь было бы нетрудно привлечь к нему внимание императора с тем, чтобы, в конце концов, обеспечить ему императорский трон. На пути у него стоял только нездоровый Британник. Но его как сына недостойной Мессалины можно будет постепенно опорочить или устранить совсем.
Все ее планы зависели от двух вещей. Во-первых, необходимо, чтобы Клавдий жил, пока Нерон не достигнет возраста, когда сенат сможет признать его императором. Во-вторых, самого Нерона нужно с помощью самого сурового воспитания превратить в подобие второго Августа – образца молодого мужчины, хранителя древних традиций Рима. Только в таком обличье он мог бы быть принят народом, который так устал от скандалов.
История не говорит определенно, что Агриппина сразу переехала во дворец. Однако можно предположить, что это было так на основании заявления Тацита, согласно которому теперь она постоянно входила и выходила в апартаменты дяди и вскоре начала оказывать на него влияние, практически как его жена. Ее главный враг был мертв, и она уже держала в руках свою победу. Впервые за долгие годы Агриппина вздохнула свободно. Таким образом, маловероятно, что она ограничилась бы чем-то меньшим, чем жизнь под одной крышей с дядей, которого она намеревалась подчинить своей воле.
Глава 5
49 год, женитьба императора Клавдия на матери Нерона. Обручение Нерона с дочерью Клавдия Октавией. 50 год, усыновление Нерона Клавдием
Нельзя сказать, была ли теперь демонстрация твердых моральных устоев и пуританского отношения к соблюдению приличий, которые в этот распутный век так ярко характеризовали Агриппину как сторонницу суровой старой римской школы, исключительно политической позой, или отчасти это было веление ее холодного, властного ума, одержавшего победу над чувственной натурой. Агриппина определенно понимала важность нравственной порядочности в данной ситуации. И все же демонстрация такого поведения и даже нечто более глубокое, вероятно, было вызвано, как мы уже говорили, ее отвращением к дурным порокам ее брата Калигулы и позднее к мерзостям придворного общества в целом, в особенности к тем, в которых участвовал ее главный враг – Мессалина. От ужаса, а затем от ненависти Агриппина надела личину самой строгой добродетели, стремясь как можно сильнее контрастировать с развращенностью ее врагов. Но, как в случае вулкана с покрытой снегом вершиной, под этой личиной таился неистовый пожар, который в конце концов вырвался наружу, и невозможно сказать, была ли ее сдержанность в период триумфа действительно вызвана неприязнью и отвращением к распущенности светских кутил или всего лишь политической хитростью.
Те, кто считал ее целомудрие фальшивым, позднее заявляли, что вскоре после переезда во дворец она вступила в тайную любовную связь с Палласом, самым привлекательным из тех троих, кто управлял империей от имени Клавдия. Но эта история, вполне возможно, основана на ошибочной интерпретации ее дипломатичной сердечности в отношении этого невероятно богатого и могущественного человека, отвечавшего за личную казну
