императора. Стоит упомянуть, что Паллас был братом Феликса, прокуратора Иудеи, к которому однажды в качестве пленника привели святого Павла. Большое уважение, которым он пользовался, можно объяснить и тем, что он поочередно был женат на трех дамах царских кровей – Друзилле, правнучке Антония и Клеопатры и, следовательно, кузине самого императора, правнука Антония и Октавии; еще одной Друзилле, сестре царя Ирода Агриппы II и вдове царя Эмесы; и третьей принцессе, имени которой мы не знаем. С учетом этих фамильных связей и того факта, что теперь Паллас объявил себя потомком царей Аркадии, вполне вероятно, что Агриппина считала его подходящим объектом для соблазнительных предложений, независимо от того, намеревалась ли она доводить эти предложения до реальных результатов.
Светоний сообщает, что Агриппина делала непристойные посылы и самому Клавдию, «пользуясь тем, что их близкие родственные отношения допускали поцелуи и нежности, способные разжечь в нем страсть». Тацит пишет практически то же самое. Однако верить этим утверждениям означало бы безосновательно отвергать альтернативную возможность, а именно, что такое нежное отношение вполне могло быть вызвано бурной радостью Агриппины, которой наконец удалось утвердиться в качестве сиделки, домоправительницы и компаньонки несчастного императора.
Но независимо от того, как расценивать реальное поведение Агриппины, ясно, что очевидная всем внешняя респектабельность являлась ее сильной стороной. Именно благодаря тому, что она появилась в императорском дворце под маской педантичной, богобоязненной, трезвомыслящей молодой матроны и вдовы, все трое интриганов, стоявшие за троном, – Нарцисс, Паллас и Каллист, – дружно приветствовали переезд во дворец Агриппины и ее сына Нерона. Они видели, что покойный император Калигула, а вслед за ним недалекая Мессалина превратили дворец в сознании народа в роскошный публичный дом, а их хозяин, император Клавдий, являвшийся предметом всеобщих насмешек, ничего не мог сделать, чтобы исправить положение вещей. Они считали, что единственная надежда на возрождение императорского престижа заключается в том, чтобы продемонстрировать способность двора к изменению и возвращение к строгой морали времен Августа. А тут, как нельзя кстати, появилась известная своей добродетельностью Агриппина, праправнучка Августа, готовая посвятить себя задаче наведения порядка в доме своего дяди. И если эта строгая благочестивая матрона изъявляла намерение уступить себя Клавдию или Палласу, то не все ли равно, пока она делала это строго конфиденциально.
Правда, ее отношения в ранней юности с братом, а затем с кузеном Лепидом не были забыты окончательно, и многие люди считали ее соблазнительницей и убийцей ее мужа Криспа, но благодаря годам, проведенным во вдовьем затворничестве, эти инциденты отошли на задний план. Правда и то, что, нападая на Мессалину, она продемонстрировала опасную хитрость, но, возможно, это было оправдано. Более того, очевидно, что она намеревалась в дальнейшем использовать свое положение в интересах своего сына Нерона, но он был неплохим юношей и, как правнук незабвенного Германика, вероятно, в свое время стал бы более популярным императором, чем кто-либо другой, с учетом того, как строго его воспитывали.
Наконец эти трое сошлись на том, что Клавдию нужно найти новую жену, поскольку они чувствовали, что приятная компания могла бы помочь продлить его жизнь, и, значит, продлить их пребывание на службе, в которой их заинтересованность после смерти Мессалины возросла с новой силой. Нарцисс говорил, что императора нужно повторно женить на Элии Паэтине, от которой у него была дочь Антония, но с которой он развелся семь лет назад по требованию Домиции Лепиды, чтобы иметь возможность жениться на ее дочери Мессалине. Однако Каллист возражал против этой идеи на том основании, что разведенная женщина, если ее снова берут в жены, становится невыносимо самодовольной. Он внес предложение, что императора следует женить на Лолии Паулине, бывшей жене Калигулы, обладавшей, как уже было сказано, несметными богатствами.
Однако Паллас, оставшийся член троицы, имел свой интерес. Агриппина завела с ним особенную дружбу, если не больше, и он чувствовал, что самую большую пользу из этих тесных взаимоотношений можно извлечь, если возвести его новую союзницу в ранг императрицы. Агриппина являлась прямым потомком Августа, и этот брак соединил бы линию Юлиев с линией Клавдиев. На тот момент ей было не больше тридцати трех лет, и если бы она не вышла за Клавдия, то непременно вышла бы за какого-нибудь другого человека, и этот человек, возвысившись с помощью брака с ней, мог бы начать метить на трон и, таким образом, создал бы им проблемы.
Кажется, для Агриппины эта идея стала неожиданностью, поскольку она вполне могла считать, что брак с братом отца в народном представлении является чем-то запретным. Но теперь, когда Паллас сделал такое предложение и оно в конце концов получило одобрение обоих его коллег, она немедленно переключила свое безраздельное внимание на выполнение задачи по соблазнению Клавдия, как до того соблазнила Криспа. Задача оказалась довольно сложной, учитывая, что отношение Клавдия к Агриппине, согласно Светонию, было, по-видимому, любовно-отеческим, несмотря на тот факт, что он неожиданно начинал находить ее привлекательной как женщину. Он продолжал называть ее своей «дочкой» и «деткой», которую «качал у себя на коленях». Должно быть, прошло довольно много времени, прежде чем в его медлительном мозгу забрезжила мысль, что те ласки, которыми они обменивались, вели к более близким отношениям, тем более заманчивым для него, что считались запретными между племянницей и дядей. Но когда в один прекрасный день эти ласки наконец заставили его понять все потенциальные возможности сложившейся ситуации и обнаружилось, что Агриппина совсем не прочь помочь ему в этой шалости, Клавдий бросил играть роль ее заботливого дядюшки и стал ее пылким, хотя и не слишком бодрым любовником.
Тогда, внутренне торжествуя, но внешне сохраняя невозмутимость, она сказала троим вольноотпущенникам, что принимает возложенные на нее судьбой обязанности, и дала им разрешение предложить императору жениться на ней. Однако поначалу эта идея не захватила Клавдия. У него вызывала интерес и невероятно льстила его тщеславию мысль о том, что он способен пробить брешь в хваленой добродетели своей племянницы, но сделать ее своей женой в нарушение закона об инцесте было совсем другое дело.
Вместе с тем в определенных аспектах это предложение его привлекало. При его болезнях Клавдий не мог предаваться главной страсти своей жизни – погоне за женщинами – и чувствовал, что понимающая и не слишком требовательная жена осуществила бы его давнишнее желание. Агриппина явно считает его неотразимым, говорил себе Клавдий, и вместе с тем она не слишком темпераментна. Она спокойна, тактична и благоразумна. Она не станет насмехаться над его немощью, как это делала Мессалина, не станет причинять ему боль, крутя романы с другими,
