— Рад стараться и охота есть! Всё сделаю и прощусь со своими друзьями. — весело отрапортовал я подполковнику Лукьяненко, заместителю начальника оперативного отдела армии, дававшему мне указания о сроках и способах передачи донесения.
Штаб 255-й сд провёл все мероприятия для подготовки своих частей к маршу и спустил боевой приказ в плановую таблицу-график марша ещё до моего приезда. Я лишь подтвердил в своём докладе в штаб армии о готовности соединения к маршу.
В поход части 255-й выступили ночью. Часть штаба и управления дивизии шли с автоколонной, в которой следовали также санитарные автомашины медсанбата. Эту последнюю часть походного порядка я объехал и проводил, то есть дождался, пока она не тронулась в путь.
Последнее прощание с майором А. П. Дмитриевым, колонна трогается, поднимая пыль. И я остался один. Встретимся ли мы с вами, друзья?
Докладывая подполковнику Лукьяненко об окончании своей миссии, я попросил у него разрешения заехать ненадолго в штаб 261-й дивизии, поскольку до Центральное Ирмино было совсем недалеко. Разрешение было дано, армейские связисты отключили аппарат и стали сматывать линию.
Но я, сначала, заехал в Александровку с расчётом пообедать там. И не ошибся! Ради праздника, а был какой-то религиозный праздник, мать Моти-Маий приготовила украинский борщ. И вареники с творогом! Была и зелень, огурцы в том числе. Ну, а на сытый желудок, а ещё обласканный хлебосольными хозяевами, ехалось в Ирмино с лёгкостью в мыслях.
Нашёл я штаб и первым увидел батальонного комиссара Шлионского, очень радушно встретившего меня. Генерала Гудкова, снятого лично маршалом Тимошенко с должности, замещал молодой полковник. Старых работников почти никого я не видел, кроме старшего лейтенанта Доленко, так что привечал меня Шилонский, который, в частности сказал, что старший лейтенант Редько за «тот бой» получил Красное Знамя. А моё представление к медали «За Отвагу», подписанное Шлионским, Гудков «зажал». Честно говоря, редька заслужил награду, раз уж он с честью вышел из критического положения, когда, после ночи, проведённой в большом здании на площади, он рано утром начал строить своих сапёров одновременно с… немцами, строящимися у здания на противоположной стороне. Однако и теперь, надевая свой парадный пиджак с пятью орденами, я сожалею, что нет среди них очень серьёзной медали «За отвагу». На какой площади было дело? На площади села Голубовки.
4.5
Поездка в Ворошиловград. Немецкий шпион
Вскоре после моего возвращения из командировки, старший лейтенант Касаткин, подменяя меня на дежурстве, неожиданно разоткровенничался:
— Знаете, товарищ майор, у меня в Ворошиловграде знакомая девчонка. Почти невеста. Хотелось бы с ней повидаться.
— А кто тебе мешает? Работы почти нет.
— Да неудобно как-то. Я ведь недавно отпрашивался. Поедемте со мной за компанию? У нас в разведотделе есть велосипеды.
— Почему бы не поехать, — согласился я.
— Вот и хорошо. Пойдёте к генералу Ловягину на доклад и отпроситесь. А потом за меня замолвите словечко у нашего полковника.
К генерал-майору Ловягину я шёл, не будучи уверен в успехе.
— Товарищ генерал! — обратился я к начштаба армии. — Разрешите мне до утра отлучиться в Ворошиловград, хочу навестить знакомых.
— Отлучайтесь, — сказал, как отрубил, генерал.
Удивительно легко получив разрешение себе, я добился разрешения на отлучку Касаткина. Под вечер, оседлав велосипеды, мы покатили по шоссе и ещё засветло въехали в город.
Вначале мы заехали на Ново-Светловскую улицу, дом № 8, к Е. Орловой, чтобы предупредить её о моей ночёвке. Во дворе дома № 8 стояла кухня пограничников, весьма недружелюбно встретивших нас. Пришлось идти в штаб погранотряда и проиронизировать, что «у них кухня секретный объект», а повара повыше чином, чем армейский майор.
Бывшая моя хозяйка дома сказала, что будет меня ждать.
Знакомая девушка Касаткина вместе с отцом жила у самой железнодорожной станции Луганск, на втором этаже деревянного дома-флигеля, расположенного в глубине большого двора. В каждом этаже флигеля была одна квартира, причём вход в квартиру второго этажа был изолированным, туда надо было подниматься вдоль стены по наружной деревянной лестнице, прилепленной к площадке перед дверью второго этажа.
Мне запомнился момент, когда мы шли через широкий проход между двумя домами. В глубине двора я увидел флигель, к которому быстрым шагом, почти рысью, семенил щуплый человек со старомодной бородкой клинышком. Быстро поднимаясь по лестнице, этот человек беспрестанно и явно испуганно оглядывался на нас.
Я сказал Касаткину:
— Смотри, как похож этот тип, что поднимается по лестнице, на старого земского врача. И чем-то напуган.
— Он и есть врач, отец моей невесты. Вы не обращайте внимания, это у него после бомбёжки. Сколько времени прошло, а он всё ещё не в себе, — пояснил Касаткин.
— Не люблю я этих старых интеллигентов. Я у них всегда боюсь сделать или сказать что-либо невпопад и чувствую себя от этого скверно. Только и слышишь — «извините» и «будьте любезны».
— Я тоже не люблю таких, — поспешил согласиться со мной Касаткин. — Но из-за дочери приходится терпеть.
Мне расхотелось даже знакомиться с этим старомодным врачом.
— Завтра утром я буду тебя ждать на углу Ново-Светловской. Раздумал я заходить к твоему будущему тестю.
Касаткин явно обрадовался такому обороту дела.
Когда я шёл по улице, направляясь к Дусе, а здесь был длинный подъём, меня окликнула девушка, выглядывавшая из одного из раскрытых окон второго этажа деревянного дома.
— Не ночлег ли ищите?
— Точно, — почему-то вырвалось у меня.
— Ждите, сейчас выйду!
Закутанная в одеяло девушка привела меня в женское общежитие! В большую комнату общежития. Пришлось спать без удобств, потому что девушкам нужен был не кавалер, а сторож. Они боялись, вот и заманили военного.
Утром, не заезжая на Ново-Светловскую, я поехал восвояси, без ужина и завтрака. А тут, на мою беду, у велосипеда отломилась педаль. Хотя дорога шла, большей частью, под уклон, подъёмы преодолевались с трудом, и я корил себя за ночёвку в женском общежитии. Зачем я пошёл туда! Потому, по правде говоря, что не хотелось мне вступать в конфликт с пограничниками, обосновавшимися у Орловой.
Интересно, почему сломалась педаль у велосипеда? Педаль, похоже, была подпилена! Не вчера, но не так давно.
А Касаткин догнал меня на попутной машине и тоже сокрушался по поводу моего несчастья.
В штабе армии меня ждала новость. Подполковник Лукьяненко был назначен начальником штаба 333-й стрелковой дивизии, которой под Барвенково командовал полковник Брайлян, ставший генералом. А меня назначили начальником штаба 228 стрелковой дивизии. Это сразу сравняло меня с Лукьяненко, и оказалось, что подполковник был свойским парнем. Он тоже настаивал на своём уходе из оперативного отдела штаба армии.
Мне стало радостно и, в то же время, тревожно. Ведь всякая перемена вызывает тревожное чувство, а как оно будет на новом месте?
Собственно, на этом можно было бы закончить повествование о службе моей в 24-й резервной армии, но чтобы не возвращаться больше к этому периоду, забегая вперёд, расскажу о том, что я узнал о старшем лейтенанте Касаткине, осенью этого же года в Грозном.
Касаткин, точнее человек, который принял личину Касаткина, был немецким разведчиком!
Разоблачили его тогда, когда он успел наделать 24-й армии много бед.
Настоящий старший лейтенант Касаткин был, действительно, командиром взвода разведчиков танкового полка. И, действительно, попал со своим взводом в западню, устроенную фашистами. Весь личный состав разведывательного танкового взвода погиб почти на глазах своих. Погиб ли Касаткин или его взяли в плен, мне осталось неизвестным, но все документы старшего лейтенанта, в том числе партбилет, оказались у гитлеровцев. Всеми этими документами и был снабжён немецкий разведчик, историю появления которого в разведотделе армии вы уже знаете. И посадили волка в овчарню, то есть помощником начальника разведотдела армии по агентурной работе! На такую удачу, вероятно, немцы и не рассчитывали!
Когда мне рассказали о разоблачении немецкого разведчика, я долго не мог прийти в себя от изумления. Оказывается не только в книгах действуют ловкий шпионы! И стала понятна эрудиция лже-Касаткина, его обходительность, умение подыскать ключики к сердцам. Кому — скромностью, расторопностью, старательностью, кому — сукном на брюки, кому — знакомством с девицами. А его постоянное торчание на узле связи, где можно было получить самые ценные и самые свежие данные. И его поездка со мной в Ворошиловград… Не бомбёжка была виновата в том, что врач с бородкой испуганно озирался, когда увидел каких-то военных у себя во дворе, а боязнь возмездия за свои дела в качестве резидента, или связника, или чёрт его знает кого.
