но уже сам сомневается, что ему нужна дурная невестка.
— Всего наилучшего, господин Дельси, — отворачиваюсь я, в очередной раз нарушая правила этикета.
Вроде бы удачно получилось?
Господин Дельси больше не пытается меня остановить — я слышу его тяжёлые шаги по ступенькам, слышу, как тихо закрывается входная дверь. Дом, куда я могла, но не выйду замуж, остаётся за спиной, а вот Марк держится рядом, хоть и идёт по другой стороне дороги.
Про аренду экипажа я не вспоминаю.
Я иду, а в голове фейерверки взрываются, словно… я впервые напилась шампанского. Я не иду, а парю, окрылённая первой победой, и пусть здравый смысл на краю сознания засел колючей занозой, что победа весьма сомнительная, мне не до здравого смысла. Я счастлива! И не исключено, что реагирую излишне остро из-за Азири Ра, которая тоже хочет свою порцию счастья. Эта мысль парадоксальным образом успокаивает, и я смакую победу со вкусом, без оценки.
Дальнейшее я запоминаю смутно — вот Марк снова рядом, вот мы делаем очередной поворот, оставив позади Лицкий квартал, вот мы зарываемся в лабиринт более тесной застройки среднего города. Никогда не была в этой части…
Вот мы поднимаемся по скрипучей лестнице в одну из квартир и из её недр раздаётся испуганный писк:
— Марь, это ты?
— Я, Кэри. Выходи, поздоровайся с госпожой Тавиран.
Вот я недоумённо осматриваюсь — так живут?! Квартира чистая, опрятная, но забита старыми вещами. Для меня стул с чурбаком вместо одной ножки хлам, но здесь таким стулом пользуются.
На столе чашки разных сервизов, на платье у девочки заплатка. Она косится на брата и лезет глубоко в ящик за чайной заваркой. Я по запаху чувствую, что заварка мусорная, причём сорт хороший, просто старая и лежалая. Видимо, осталась с тех времён, когда родители Марка и Кэрир были живы. Я соглашаюсь выпить и благодарю. Заварку я похвалить не могу, поэтому хвалю навыки девочки, и она расцветает.
Быстрые сборы.
Вокзал
Дилижанс...
Глава 17
Чтобы я ещё хоть раз согласилась ехать в экипаже, куда набились десять человек?!
Всю дорогу меня одолевают дурные запахи, духота и скрип несмазанных колёс. Я сижу, стиснутая между детьми, которых вдвоём определили на одно сиденье, и плотной женщиной в не знающем стирки сальном платье. Я села так специально, чтобы не задавили малышку Кэрри, оказавшуюся очень хрупкой девочкой.
Женщина достаёт истекающий маслом жареный пирог и со смаком впивается зубами. В общую какофонию примешивается запах еды и чеснока.
Меня почти сразу начинает укачивать, и я радуюсь, что еду на голодный желудок. Кроме чая, у меня сегодня ничего не было.
Какие-то разговоры, за мной мужчина в изрядном подпитии рассуждает, как кончился наш король и Парламент — девку следовало не слушать, а пороть и гнать. Сосед фыркает, что посмотрел бы, как умник выпорет магичку, но тот лишь заявляет, что раньше жили без магии. Да, жили, пока магический фон внезапно не стал насыщенным, и маги из мало на что способных слабаков, не превратились в силу, с которой приходится считаться. Мир меняется, старая закостеневшая элита постепенно теряет деньги, влияние… Нашей семьи это тоже коснулось. Живём на наследство, которое постепенно тает. Семья Дельси из-за неудачного вложения потеряет состояние буквально через несколько лет, и Берт отправится на заработки.
Кто-то сбоку бормочет про пять грошей, на которые его на рынке обсчитала зараза-торговка. Старик впереди храпит с присвистом. Мяукает спелёнутая хозяйкой кошка.
И провести в этом кошмаре несколько часов?!
Я отключаюсь раньше. Меня укачивает, и я впадаю в оцепенение, сменяющееся сном.
— Просыпайся, малахольная! — соседка встряхивает меня ощутимо, но беззлобно.
— А?
— Говорю, приехали. Проспала ты всю дорогу. Вот же сон у тебя.
Проспала? К в этом кошмаре можно уснуть? Но женщина права. Я с удивлением обнаруживаю, что пристроила голову ей на плечо.
— Спасибо…
— Эх, болезная. Тебя звать-то как?
— Кари, — называю я сокращённое имя.
Я знаю, что певицы редко используют свои настоящие имена. Сценическое имя должно быть звучным и легко запоминаться, я полагаю?
Выпрямившись, я понимаю, что не готова встать. Впрочем, не требуется. Пассажиры очень странные — ломятся к выходу, как будто минутная задержка будет стоить им пары лет жизни. У меня над головой протаскивают корзины, тюки, дорожные мешки, котомки, и я невольно задаюсь вопросом, как весь этот багаж помещался в тесном салоне.
— Не помните! — мужчина из сидевших позади в придачу к обычным баулам тянет саженец.
Нет уж.
Я дожидаюсь, когда проход освободится, и лишь тогда поднимаюсь. Меня покачивает. И тело затекло в неудобной позе, и укачало, и наваливается слабость от голода.
Марк придерживается меня за руку:
— Госпожа?
Я цепляюсь за спинку переднего сиденья — мальчишка меня точно не удержит.
— Дышите глубже, мне помогает, — раздаётся рядом тихий-тихий голос Кэрри.
— Эй, кто там копается?! На выход уже! — заглушает её басовитый рык извозчика.
Я делаю вдох, медленно выдыхаю, и в голове проясняется.
— Иду уже.
— Брюхата что ли? — почему-то смягчается мужчина.
Он назвал меня толстой? А как полнота связана с его добротой? Оу-у-у… Он решил, что я в положении, только выразился, как я никогда не слышала. Грубо прозвучало.
Мне становится больно.
В прошлом у меня не было сил желать детей, но сейчас я думаю, что когда-нибудь в отдалённом будущем я бы хотела стать матерью. Только не с моим диагнозом думать о детях.
Я неуклюже выбираюсь из экипажа, ступаю на мостовую.
Марк подаёт мне руку, и я ковыляю к ближайшей лавочке под раскидистым дубом, невесть как сохранившимся у здания станции в центре Огла.
— Госпожа?
— Принеси мне чаю. Сладкого, — когда я отказывалась от еды, меня поили чуть ли не сахарным сиропом.
— Эм…
Следующий раз никаких дилижансов. Никогда. Только наёмный экипаж.
Я протягиваю Марку пригоршню монет, но он мнётся.
Не может быть, чтобы на станции не продавали.
— Что, Марк?
— Госпожа, на станции-то втридорога.
— Принеси, — повторяю я.
Свои же серёжки-дождики трачу, не в его карман лезу.
Нахмурившись, Марк уходит по направлению к станции, а я сажаю Кэрри рядом с собой, приобнимаю, чтобы скрыть от чужих взглядов. Девочка и правда прехорошенькая, притягивает взгляды, а ей явно неприятно быть в центре внимания.
Марк возвращается и подаёт мне чашку.
— Вот, госпожа.
— Спасибо.
— Вам совсем дурно?
— Мне уже лучше, — заверяю я.
Чай действует
